Мудрецы. Цари. Поэты - Тимур Касимович Зульфикаров

первый китаец… Я жил жизнью воды… Я жил жизнью водопада… И спасся… И вышел на берег…

— Отец… И я был, как первый китаец… И я боролся с водопадом… Но теперь я хочу спать… Хочу домой… Хочу жить жизнью воды, жить жизнью водопада… Теперь я второй китаец… Айя!..

…Ночь… Снег… Река… Костер…

Сейчас приснится мне кибитка глиняная мазанка родная с лепным кудрявым каракулевым гнездом ласточки…

— Ты трус, Ходжа Насреддин! Кафир! Предатель!.. Ты был львом, а стал шакалом… Тьфу! — и он плюет мне в лицо, но слюна у него слабая, старческая, и она быстро на щеке моей, тихой от огня, высыхает…

…Но я сплю, но я глаз слепых немых не открываю: да, отец… да, Учитель… А был львом… а стал шакалом… стал шакалом…

…Костер горит… Лицо мое горит. От костра ли?..

И тут!..

И тут я глаза открываю…

И тут из снежного приречного тумана дыма чада призрачный неясный всадник выплывает вырастает вырастает… Надвигается… Темный… темный… Глухой… Глухой… Глухой… У костра останавливается…

Стоит у костра всадник.

ВСТРЕЧА

…И стоит у костра всадник…

Тогда я говорю: ассалом аллейкум, путник… Ассадом аллейкум, ночной заблудший всадник…

Но оя молчит и с коня ахалтекинского точеного атласного аргамака не сходит не слезает не спадает… Он глядит на голого нищего воскового Ходжу Зульфикара, на нагую бритую чистую голову его, на выщипанные брови и бороду… Он долго глядит… Остромодна…

Потом молча снимает с тугих тесных своих плечей длинный толстый ферганский чапан — халат крестьянский… И остается в белой вольной щедрой сасанидской рубахе и в монгольских узких богатых сапогах…

Потом бросает с коня немого чуткого чапан тяжелый на голого Ходжу Зульфикара…

— Старик. Возьми чапан… Зима в державе… Снег в Мавераннахре…

И голос у него тихий глубокий, как из ледового бездонного магрибского пустынного колодца… Голос далекого хриплого туманного зулкарная — трубы военной державы ханской…

И он сходит с коня, но сходит сползает слезает долго долго… Неловко… Невольно… Точно мешает ему что-то… Что-то…

И конь покорно садится опасливо дрожа опускается в снег на передние ноги…

И всадник хмуро сходит…

И горит костер…

И сияют снега…

И река шумит…

…Айя!.. Да это ж он!..

И я гляжу на путника молчащего, и он в косматой туркменской сальной папахе, и я узнаю того туркмена, который каялся, молился скитался ползал по кошме кунградской дряхлой, когда убивали чайханщика Турсун-Мамада…

Но я видел видел, что он плохо молился… Трезво. Неотрешенно… Неглубоко… Что он страдал, глядя из-под глухой своей папахи на смерть Турсун-Мамада… А Пророк сказал, что такие молитвы не доходят до Аллаха, а теряются в пути… да…

А он тогда глядел на смерть и мучился и маялся и отвлекался и забыл об Аллахе…

Я узнал его… Узнал…

…Айя!.. Но узнал ли?..

Что-то еще мнится чудится мне, когда я гляжу на птичье резкое каменное острое его лицо, наполовину скрытое пастушеской истертою измятою избитою папахой…

— Старик… Возьми чапан… Снег в Мавераннахре…

— Я дервиш. Суфий… Я прошел Семь Стоянок — Шатров… И скоро встреча с Аллахом. Мне не нужны подаянья… Я не нищий… Я сам все отдал людям — кибитку, сад, жену, коня… И оставил себе только старый чапан, рубаху, чалму и разбитые кауши… Я был нищим… И пошел на базар просить милостыню, ибо Халиф Омар сказал: молитва доводит нас до полдороги к Богу, пост — к дверям Его Дворца, а милостыня вводит нас Туда… И я пришел на базар, чтоб попросить милостыню… Но!.. О Боже!.. Я увидел такую Нищую Землю! такой Нищий Народ! такой Базар Нищих… что тотчас отдал людям свой дряхлый чапан, свою рубаху, чалму, кауши… И стал голым, как при рождении!.. Я все отдал людям… У меня осталось только старое тело… И я стал свободным!.. Ибо сказано в Книге: имущество правоверного — кровь правоверного!.. И ухожу к Богу!.. И скоро!.. Да!.. Но!.. Но наш Мавераннахр— Базар Нищих!.. Земля Нищих!.. Народ Нищих!.. Тьфу!.. Тьма!.. Пора мне!.. Пора!..

…И Ходжа Зульфикар уходит от костра и голый босой восковой призрачный идет уже прозрачный хрустальный уже светящийся уже свеча истаявшая идет бредет грядет по морозному молодому снегу к тощему своему ослу Мурру, и туркмен глядит ему вослед и опять глухо далеко колодезно говорит:

— Старик… Возьми чапан… Снег в Мавераннахре…

И тогда!.. Тогда! Айя!..

Ходжа Зульфикар в ночи кричит шипит визжит заливается, как свадебная хмельная слепая флейта-най…

— Хромой Тиран!.. Хромой шайтан!.. Хромой Дадж-жал! Хромой Дьявол!.. Я сразу узнал тебя!.. Ты убил мой народ! мою землю! Ты вор чужих сыновей братьев мужей… Ты обобрал обворовал народ мой, а теперь швыряешь мне поганый затхлый свой чапан?.. Твой народ, как я, нищ, бос, гол, и каким чапаном обогреешь укроешь его?.. Шайтан!.. Тьфу!.. Нет у меня уже и слкг ны, чтобы плюнуть в воронье шакалье лицо твое!.. Тьфу!.. Но я вижу! Скоро! Скоро смерть твоя!.. И на червя находит червь!.. И на шакала находит приходи? шакал!.. Азраил-Шакал из тьмы прокричал позвал… Азраил-Шакал приготовил последний оскал!.. Тебе, Тимур!.. Тебе, Тиран!..

…Айя!..

Да это ж не туркмен!.. Да это ж сам Тимур!.. Сам Джахангир!.. Сам Тиран сидит у нашего бездомного заброшенного безымянного далекого костра…

И тут нога его подбитая хромая болящая зудящая и правая рука неотступная беспалая…

Уран!.. Ягы-качты!.. Ачча! Учча!.. Алла-яр Амиру!.. Алла-яр Тирану!.. Да!..

Но…

Амир, откуда ты?.. Амир, а где псы твои с железными косицами? где псы твои охранники кромешники ча-> гатаи лютичи в волчьих малахаях?..

…Один я… И переоделся нарядился превратился в пастуха-туркмена, чтобы не узнали, чтобы не нагнали…..И узнают… И нагонят… И учуют… И уже где-то скачут скачут скачут рыщут свищут ищут…

… А Ходжа Зульфикар садится на осла Мурра и уходит уходит…

И долго долго в снежной блескучей мгле тьме мге серебрится белеет тлеет его нагая восковая спина спина спина…

И он уходит в глухое горное ущелье, где не шумит малая ледовая застывшая река, где стоят снежные ту-ранги, где плывут наплывают натекают серебряные снежные туманы туманы туманы…

Но долго долго долго белеет во тьме его спина нагая восковая осиянная живая…

Тогда Амир левой целой темной рукой хватает меня за руку и от него пахнет тянет гиблым сонным дремным перегаром маком.

— Гляди, гляди, Насреддин!.. У него в спине четыре ножа!.. Четыре шампура!.. Видишь?.. Четыре шампура из спины