Терпень-трава - Владислав Вишневский

Хотя, конечно, жалко было «наших», иностранок. Это мы так, между собой мнениями обменялись. Утром ведь, вместе с красивым сельским пейзажем, ласковым солнцем, мирно квохчущими курочками во дворе, козочками игриво скачущими, тёплым ветерком, и свежим воздухом с лёгким запахом навоза… им придётся умываться под настоящими рукомойниками тысяча там восемьсот какого-то года… Раритет, считай. Ещё и туалет, возможно, кому придётся посетить… в эксклюзивных целях!.. Ооо! И ни душа тебе привычного, ни ванны!.. Выдержат ли такое!.. Захотят ли вообще – такой, вот! – новый день начать!.. Это вопрос. Большой вопрос.

Это для них вопрос, но не для нас.

Мы и это за них решили. Мы – Валентина Ивановна, правда она с нами не много побыла – полчасика только, убежала по расквартированным объектам, проверить, как там и что… Светлана Петровна – она особое задание штаба потом получила, Звягинцев, Митронов, Пронин, Байрамов, Зимин, и я. «Актив села», так сказать, «Инициативная группа», «Комитет по приёму и отправке разного уровня гостей», «Штаб по ГО и расчистке кризисных ситуаций», Суд, Прокуратура… и всё остальное. Мужики в основном. Женской части мы гостей доверили на ночь разместить, это им ближе. Потому легко и быстро нашли главную идею, обсудили её, и разработали. Она понравилась сразу, и всем. Только я своей ролью был недоволен. Но тут, как говорится, собранию видней.

Идею раскрыть не могу – для всех тайна пока, секрет. Подойдёт время – узнаете. А назначено это всё на пять утра. Сегодня. Часа через четыре с небольшим, если по местному времени. Кстати, если попутно, в связи с возникшей угрозой нападения бандитов, ну той, мафии, мы, негласно, военное положение на селе объявили. Не всем, конечно, обнародовали, кому надо только. Чтобы панику зря не поднимать.

Мы до утра не спали, готовились. Столько дел в это связи оказалось!.. Много. И Мишка с нами. А утром, совсем осоловевшие, но счастливые от нашей грандиозной задумки, ровно в пять ноль-ноль, в тех избах, где остановились наши гостьи, мы и сыграли им побудку. Самую настоящую. Срочный подъём, в переводе на женский. Гостьи – куда деваться! – пососкакивали… Волосы дыбом, глаза сонные, но круглые, лица помятые… На губах вопрос. А как объяснять, если они по-русски не понимают. Вот и показывали руками, на пальцах в основном: подъём, мол, «кончай ночевать, выходи строиться»… Шутка!.. Действительно, с трудом, но разбудили. Внешний вид по этическим соображениям можно не описывать Все хорошо знают, как может выглядеть женщина, если её, считай, неожиданно сбросили с кровати… Не в прямом, конечно, смысле. Мы ведь не сбросили, мы подняли. Что для них, в принципе, одно и тоже, принимая во внимание ранний час – пять утра.

Но на каждой кухне – мы всё продумали! – где ночевала иностранка, как раз к подъёму, уже грелся чайник, накрывался стол для раннего завтрака, гремела на печке сковорода, жарилась глазунья… Именно такое меню мы всем на завтрак утвердили. Второе: хозяйкой уже был собран необходимый туесок или как это перевести на иностранный… а, сумочка вроде, в которой лежал сухпай из расчёта на двое суток…Можно было и на сутки, но мы решили не мелочиться, пусть будет на двое, на всякий случай. Сухпай, кстати, это сухой паёк, в переводе с военного. А так, для гражданских, – сырая картошка, три-четыре головки лука, буханка хлеба, сахар, соль, перец, кружка, вилка, ложка, и кто из хозяек что от себя положил, – банка тушёнки, например, варенья, грибов… Первая в списке часть, главная, тоже была для всех едина. Всё по законам военного времени.

Ещё хозяйкам было предложено какие резиновые сапоги гостье найти-подобрать, старое, какое не жалко, одеяло и лёгкую куртку, лучше большую. Вот теперь всё. А разные удочки со снастями, банки с червями, рогатины под удочки и прочее: казанок, чайник, топор, спички, это у старшей ребятни всегда наготове. Только свистни. Мишель через друзей и организовал. Естественно в строжайшей тайне. И всё это сработало именно в пять ноль-ноль, как штык. Как в песне. Знаете, это… на заре, только-только петухи на селе оттрубили зарю, солнышко приоткрыло свой сонный глаз, оглядывая пустынные сельские просторы, как мы – вот они – тут как тут. Тра-та-та, та-та-та… Подъём, женщины!.. Кр-расота! Они и засобирались…

Всё по графику, всё по плану.

Труднее было достучаться до охранников автобуса… так уж спали. Всё, что было снаружи машины: зеркала, колёса, можно было раз десять снять и поставить, снять и утащить, а они и ухом не вели. Мы и гремели, уж, кажется, всё село на ноги встало, и стучали, и кричали, собаки даже тявкали… Уж думали, нет их в машине… А… Нет, всё ж таки разбудили. Когда дверь изящно отъехала, таким густым пивбаром на нас шибануло… Ффу!.. Снаружи чудесный бодрящий утренний воздух, говорят – целебный, а в автобусе наоборот – убийственный душный смрад. Вот люди!.. Будто у них десять жизней. Зачем так себя и машину гробить? Но ничего, в дороге, если окна открыть, и то, и другое быстро выветрится.

Короткая фраза армейским тоном: «Подъём, мужики! Тр-ревога!» сработала неожиданно быстро и без осечки. Вот что значит воины запаса. Неизвестно что они подумали, но уточняющих вопросов не задавали. Через минуту один уже за рулём сидел, крутя головой, чумной сон стряхивая, другой, то и дело сбиваясь, по головам пересчитывал свой интернациональный экипаж, как боевой расчёт, когда-то. Удивительно приятная картина. Армейская закалка, значит, срабатывает. Пожалуй, что так. Можно сказать, в некоторых случаях, с мужиками заметно легче обращаться… Хотя вопрос может быть для кого-то и спорный, философский, сказать. Но не сейчас. Сейчас не до рассуждений. Только вперёд.

Именно, вперёд.

«Трогай».

В пять сорок утра, загруженная в автобус иностранная делегация, вместе со старшей детворой, и невероятно счастливой младшей тоже… Все, какие были в селе, я, Светлана Петровна, она ответственной за детскую гвардию поехала, как старшая вожатая будто, и Пронин Костя, он с карабином, отъехали в неизвестном для всех направлении. Штаб так решил: не сообщая куда. Вот и еду я, что для меня самое обидное, вместе с ними.

– Палыч, ты обязательно едешь, и не спорь, – убеждая, энергично шлёпал на ночном совещании ладонью по столу Василий Кузьмич Митронов. – Это решено. Приедут эти, вандалы, а тебя нету. И хорошо. А если ты здесь, то да сё, мат-перемат, за грудки… Ещё и стрелять начнёте. А не дай Бог, если в тебя… И вообще, что ты против них, с твоим пистолетом. Или мы с вилами… Смех. А так, нападение на мирных, безоружных людей, стариков, считай. Значит, мы на коне… Живы останемся, ещё и компенсацию по суду получим. Ха-ха-ха!.. Шучу! Так что езжай.

– К тому же, они к тебе приехали, эти свахи. Вот и побудь с ними, покажись. – Тонко ехидничает Константин Пронин.

– Да ладно тебе – ко мне. Понимаете, мужики, я… – пытаюсь что-то произнести, но меня перебивают…

– Понимаем, конечно, понимаем… – Гудел Звягинцев.

– Палыч, ты вот взрослый уже, премудростям военным вроде учён, а забыл главное правило командира… – сощурив глаз, тонко иронизирует Митронов. Глаз он прячет не от хитрости, мне кажется, а от едкого дыма папиросы. Хотя, понимаю, и подколоть тут могут, те ещё шутники.

– Какое правило? – спрашиваю, пытаясь угадать, где подвох.

– А вот такое… Вот скажи нам: где должен быть командир в бою? – Теперь в его глазах точно хитринки прыгают.

– Смотря в каком… – ловлюсь на крючок, но тут же вспоминаю, кого он мне напомнил, соскакиваю с крючка. – Или ты на Чапаева намекаешь?

– Не намекаю, а говорю: позади конницы… Вот. – Довольный всё же, заключает Кузьмич.

– Ай, Кузьмич, какая сейчас конница. Вспомнил. – Кривится Василий Байрамов, агроном.

– Не важно, Фокич, я образно, – отмахивается Митронов, и сообщает истину. – Позади войска должен быть командир. Позади. Что толку, если командир будет впереди, и в пять минут поймает шальную пулю? Кому от этого хорошо, командиру, войску или противнику?

– Ну, это понятно…

– Вот! Ты главное, Палыч, пойми – это уже решено. Сам же голоса считал: все против одного. Так что… Езжай. Да и нам спокойнее будет.

Вот и получается, идея моя прошла, только я своей ролью не доволен. Нахожусь в автобусе и на связи.

Направление движения знает только один Пронин. Он заядлый рыболов и охотник в этих местах. Лучше его и нету, по крайней мере, раньше. Сейчас – то, с мощной оптикой, да боевым оружием, хоть днём, хоть ночью, если нужно и с лазерным или спутниковым наведением, какой угодно дурак что хочешь завалить сможет. Их, сейчас, «специалистов» этих – киллеров – а правильнее убийц, не меряно развелось, что мух на помойке… Время такое, говорят, характерное. Тёмно-говённое. Передел собственности, если туманно. Господи, чьей собственности?! Смех! Всем понятно чья у них собственность, Только прокуратура никак уяснить не может, между обложками уголовного кодекса застряла. Да Бог с нами! Время всё по местам расставит… А Константин Пронин учился не на помойке, на природе, в естественных условиях: кто кого. Или ты зверя, или он тебя. И цены ему, в этом – до сих пор – просто нет. Как и остальным, кстати, нашим мужикам. Только первенства своего они стесняются, чего, мол, зря хвалиться, в деле скажется. «Пусть Костя и идёт. Не подведёт». «И это главное, товарищи!» К тому же, очень старый его знакомый, а может и дальний родственник какой, Арсентий, – вот такой мужик! наш! – неподалёку, в здешних же местах, то ли начальником бывшего когда-то санатория-профилактория до сих пор работает, то ли, теперь уж, сторожем там… Везде всё ж развалилось. В тот пункт «X» мы секретно и едем.