Терпень-трава - Владислав Вишневский

К автобусу уже спешили более старшие дети. А эти-то откуда прознали? На речке же только что были… Там же шум, гам… А! Не иначе, как сорока донесла… Ребятни этой немного, но они, как те малые, тоже всё должны знать, всё видеть и везде присутствовать. И молчаливый всегда Серёга, и Вера, и Мишель, ухмыляющийся, внешне угловатый Толян, вприпрыжку и Тонька, – он хвостом за «взрослыми» ребятами теперь ходит… И Светланка с ними, и Николай, попросту Колька… Туда же, к автобусу, вперевалочку, поторапливаясь, с сумками, авоськами, молочными бидонами – под крупу или вдруг пиво! – и просто стеклянными банками в тех же безразмерных авоськах, спешили и местные женщины: «Авось что интересное из продуктов или мануфактуры подвезли». Балуют-то не часто, и если опоздаешь чуть, чего и не достанется. Спешили. Это было хорошо видно в обе стороны улицы, куда глаз достаёт. Будто на собрание какое шли.

На крыльце сельской конторы, которая с флагом, тоже видимо услыхав, появилась заранее нахмурившаяся бухгалтерша. «Что за шум!..» Почти по-домашнему она… А избы-то рядом… Всего-то пять шагов от сельсовета… Встала на крыльце: ноги шире плеч, руки в боки. Всем сразу ясно и понятно, кто она здесь. Ей бы сейчас скалку в руки, да картину с неё художественную писать «В ожидании любимого зятя…» или мужа, это без разницы. Увидав, и тот, и другой, если они есть, тут же куда подальше убегут… или паиньками станут. Это уж точно. Потому что в поясе необъятна, на носу очки, на локтях нарукавники, чтоб документы локтями не мусолить, на толстых ногах шлёпанцы. Очень серьёзного и решительного вида женщина, очень. Она бухгалтер. Или, может, даже счетовод. Короче, когда главного начальства в селе нету – она за всех…

– Что ли проверка опять к нам какая? – вскинув брови, издали, с опаской заглядывая в дверь автобуса, недовольным голосом громко спросила она с крыльца, в подтверждение своих расстроенных чувств даже картинно всплеснула руками. – Ну сколько ж можно, а! – И не задерживаясь, туда же сообщила – этим! – как пустое ведро в колодец бухнула. – В общем, начальства никакого сейчас дома нету. Не знаю когда и будут. В городе они уехали, в область. А все кабинеты на замках. Так что зря… – Зря, мол, приехали. Прощально махнув рукой, затопталась на месте, делая вид, что разговор окончен.

– Погодите-погодите! – забыв про собак, шустро выкатываясь из автобуса, всполошено воскликнул причёсанного вида дядька с очками на голове.

Четвероногая охрана на дядькину прыть даже ухом не повела. То ли от удивления, то ли от неожиданности… А детвора молча себе отметила, не бросаются собаки, значит, не черти это приехали, не надо бояться.

– Что вы, что вы! С какой проверкой? Мы не с проверкой. Наоборот! Мы к вашему председателю, товарищу Евгению Павловичу приехали. Мы в гости.

– А, в гости! – всё в той же скрипучей, отталкивающей, тональности, не веря, – а кому, городским, сейчас можно верить? – воскликнула бухгалтерша. И с места не сходя, ехидно поджав губы, прописала резюме. – Так надо было предупредить когда, он бы ждал. А так, и не знаю. Ничего он мне не поручал…

А из автобуса, как из волшебной шкатулки – одна за другой – выходили на свет пассажиры диковинного вида. Местные, с выпученными глазами, даже дышать перестали, от удивления и жалости. Ну представьте. Две почему-то африканки, по щиколотки завёрнутые в яркую цветную материю. Одна высокая, другая ей по плечо. У одной волос на голове очень короткий, и угольно-чёрный. У другой наоборот, много-много тонко сплетённых косичек, тысяча, наверное, все до плеч. По виду – не настоящие волосы, матерчатые наверное. Да! Лица у обеих круглые, как тазики, причём улыбчивые, но светло-коричневые. А губы большие, просто огромные, только иссиня-пепельного цвета. Зубы… Зубы у всех большие, это сильно заметно, но наоборот почему-то белые-белые, на общем-то тёмном фоне, как не настоящие смотрятся. Ещё и носы плоские к низу. Зачем уж так-то? Не понятно. Дальше-больше… Глаза чёрные-пречёрные, а белки глаз совсем жёлтые… Нонсенс! Как и ладони, кстати, и подошвы ног – светлые. Явно светлее общего цвета. А на ногтях красный маникюр. Представьте, и на руках, и на ногах. Совсем не вяжется с коричневым. Про фигуры особо сказать невозможно, под свободно развивающейся материей спрятаны. Но руки заметно сильные, и икры ног тоже. Крепкие такие, почти мужские. Выносливые, значит… если для хозяйства. На голых ногах только шлёпанцы на босу ногу. И странные бусы, непонятно из чего, но по целой длинной связке на каждой из них. Не на ногах, на шеях…

За ними появилась другая женщина, тоже африканка, но совсем уж чёрная – вообще! – тёмно-фиолетовая. Вся!! Один в один баклажан. «Ой, бедняжка, женщина! – молчаливо отметили сельские бабули, сочувственно качнув головами, – с таким цветом, как жить?» Но африканку это вовсе не смущало. Широко улыбаясь, чуть даже пританцовывая, она приветливо помахала всем руками, ещё и пропела: «Бай, бай!» Почему-то! Спать, наверное, женщина хочет. Устала видать. На это особо не обратили: или перепутала всё – иностранка, что вы хотите! – или укачало её. Это запросто. Не автобус, а пароходище целый! Кого хочешь в таком укачает… «В общем, пожалуй, и ничего вроде женщина, привыкла к своему виду, видать… Бедняжка!»

Потом вышла совсем белёсая. Европейка значит. И глаза светлые, и волос на голове белый и снопом вниз, и лицо белое, и руки, и ноги… всё… Фигура совсем худая, не кормленная. И улыбка к тому же холодная. Губы потому что тонкие. Правда она в нормальном платье, скромном, чуть в талию и колени прикрыты, но с красивыми бусами на шее, а на ногах туфли на низком каблуке. Потому что каланча. Длинная почему-то. Потом, другие появились, менее приметные… Внешне, как наши вроде. Только на всех одинаковые, однотонные, улыбки, внимательный взгляд, подвижные лица, и фигуры не очень. Не выносливые вроде. И грудей особых нету, и бёдра не ахти, и ноги не крепкие, явно не мешки таскать… В брючках, свободных кофточках, на одной даже большая мужская рубаха… У всех разные причёски, на лицах краски, на губах помада, на ногтях, и вверху и внизу, – у кого какой, – цветной лак. Все восемь человек. Восемь женщин, не считая того, в очках, и «беременного», с конским хвостом на затылке водителя.

– Нет-нет, мы договаривались! Как же! – волнуясь, втолковывал окружающим уже дядька, очень не желая так быстро возвращаться, тем более впустую. – Он знает. По-электронке мы условились… Ещё полмесяца назад.

– Ууу, полмесяца… – передразнивая, вытаращив глаза, воскликнула бухгалтерша, глядя на диковинно высыпавших гостей. – Так ведь… – и потеряла мысль. – А эти откуда… народ такой… к нам?

– Это… – дядька широко повёл рукой, словно волшебник. – Сборная тут. Из Африки, из Франции, из Финляндии, из Италии, из Германии…

– И всё это… они в смысле, к нашему председателю?

– Да!

– И зачем это?

– Ну, знаете!.. – Воскликнул дядька, давая понять, мы-то здесь с вами причём, мы люди маленькие. Умильно развёл руками. – Ему лучше знать. Что заказывал, то и привезли.

– Интересно!.. – Всё ещё таращила глаза Вера Никандровна, потом опомнилась, запричитала. – Ой, да что это я, конечно, проходите. Проходите, пожалуйста, люди добрые, проходите… Сюда вот. – Резко сменив равнодушие на добрую милость, модулируя голосом, суетилась Вера Никандровна, приглашая гостей в контору. – Мы всегда рады… тем более таким это… зарубежным. Проходите, пожалуйста, проходите, – энергично загребала руками, напоминая неуклюжую городскую снегоуборочную машину. – Если Евгений Павлович приглашал.

– Конечно… Потому, вот, в такую дали и… – Извинялся ещё дядька, вздохнув уже с облегчением.

– Проходите, проходите…

Гости – гостьи! – одна за другой, проходили по образовавшемуся коридору, улыбаясь, кивая и кланяясь, в окружении безмолвно уставившихся сельчан. Селянок сказать. Потому что только женщины и детвора подтянулись к этому моменту. Мужикам-то что, работай себе да работай, или кури, понимаешь, а во всём остальном стараются только женщины. Как и сейчас вот… Селянки думали ведь, что магазин какой приехал. А тут совсем наоборот. Или Дом моделей какой чудной приехал или концерт. Или кто перепутал что… Наверное, всё же концерт… Правда артистки почему-то приехали без инструментов, и уже в концертных нарядах… Хотя, если присмотреться… Нет… Всё одно непонятно. Только иностранки… к председателю… и этот, в очках, ведущий, наверное, или конферансье, старший значит. Мужичок ничего вроде, не старый, одет опрятно, причёсан, всем улыбается. Только больно томный какой-то. Или профессия такая, артистическая, или укачало мужчину. Укачало, наверное, а может и артист…

Интересно.

Что же удумал Палыч с иностранками? Наверное, что-то хорошее, коли в такую даль пригласил.

«Интересно девки пляшут!» – Крупными буквами написано было на лицах встречающих.

Всё любопытно, всё интересно.

Глазели местные женщины, не скрывая удивление и интерес, а детвора, которые мальки, вообще, забывшись, рты раскрыв. Женской жалости – человеческой – или удивления приехавшим, местные женщины старались не показывать, чтоб не обидеть. Наоборот, поощрительно улыбались иностранным товаркам, мол, «это ничего, бабоньки, это пройдёт, не берите в голову… Проходите. Не стесняйтесь. Будьте как дома, коли приехали». Гостеприимно улыбались, давая гостьям освоиться. Ничего, и не такое, мол, в жизни с нами, бабами, бывает! Да!