Терпень-трава - Владислав Вишневский

– Ладно, торчок, торопись, я ей передам.

– Хорошо, друг, замётано. Да, Светке, не забудь, передай – пусть готовится.

– Обязательно. Ну, добро…

– Бывай.

Я отключил сотовый.

Вот так всё и разрешилось. Пусть и неожиданно совсем, но хоть так. И если с аварией я не всё понимал, то с приездом Макара, мужа Светланы, было всё ясно. Кончились мои ночные размышления, сомнения, самокопания, и вообще… А я уже было чуть… Муж вернулся…Её муж. Мда-а-а!

«Не зря, получается, ты всё время от неё увиливал…»

Я не увиливал…

«Увиливал-увиливал, чего там».

Ладно, пусть так. Только не увиливал, а уходил от ответа. Большая разница.

«Ха, одно и тоже».

Слушай, отстань, пожалуйста, без тебя тут… тошно.

«Ну, давай-давай, плачься в жилетку, оправдывайся. Осёл!»

Да пошёл ты…

Как он меня порой достаёт!.. Придушил бы просто!

Тем не менее…

…Видел её глаза, читал в них вопрос, понимал, даже чувствовал… тепло её бедра, в машине, например, плечо… Видел неожиданно вспыхнувший румянец на щеках, пульсирующую жилку на шее, взволнованное дыхание. Видел, и понимал все эти знаки, чувствовал – можно взять «ситуацию» в руки, она расположена, она идёт к тебе. И сам потому что тянулся… но останавливался. Не выказывал чувств. Прятал их. Потому, что где-то глубокоглубоко понимал, не любовь у меня это, а просто инерция от толчка. Может быть даже и сильная инерция… но чувство в большей степени телесное, физиологическое. Потом уж к этому присоединялось согласие с её милым, в общем, женственным образом, её расположенностью ко мне, обстоятельствами места, времени… но не любовь, – физиология. Я не чувствовал обязательной, как правило, ослеплённости своей женщиной – как я знал когда-то! – безусловного очарования ею, безысходной тоски, мук сомнений, всесжигающей, сладостной влюблённости. Той бури чувств, что поднимала меня – я знаю – куда-то высоко к поднебесью, сметая сомнения, предрассудки, преграды… А потом уж только физиология. Но она после восторга души… Обязательно после. Душа, или как её правильно назвать, непременно в первую очередь. Это естественно. Так и должно, я думаю, быть… для меня во всяком случае.

Хотя силу физического влечения к женщине я тоже хорошо знаю. Знаю, как часто в женщине видишь только привлекательную физическую её суть. Её невозможно не увидеть. Она вся на показ. Особенно сейчас. Мастерски женщины научились в себе это подчёркивать, чересчур даже.

Высокопрофессионально теперь играют. Примы. На научной основе даже: как завлечь, как приворожить, как соблазнить, как удержать… Бред всё, по-моему, ерунда. Потому что прикладное. Если нет душевной связи, никакое тело не удержит. Пусть и деньги, и связи, и обязательства… Потому что искусственное всё… Конечно, влечение тоже может быть и сжигающим, и сметающим – как будто бы! – все преграды, но всё это кратковременно. Больше игра, в которой властвует рассудок, а потом уж оно – тело. Любви потому что нет. И у меня таковой к Светлане по большому счёту не было. Я пытался найти, разжечь, кажется, но… Поэтому и малодушничал, потому и увиливал. Не мог обидеть. Обманывать не мог. Не мог. Да и вообще… не пацан, извините, не мальчишка. Возраст, наверное, ёшь его бей! На воду дую…

А у Светланы чувство было вполне искренним, кажется, сильным… Я понимал это, видел. Но видел всё это как бы со стороны, будто третий кто-то… А третьим, оказывается, или первым, был её муж, Макар.

И это меня, я с удивлением вдруг заметил, очень огорчило, просто задело… И поделом.

С такими вестями я и вернулся.

На известие об аварии на дороге, Пронин отреагировал вполне спокойно, будто заранее знал результат. Только переспросил:

– Все до одного? И никаких следов?

– Да, все тринадцать… И ни встречной, ни поперечной.

– Сильно… – после короткого раздумья удовлетворённо кивнул головой Костя, делая ударение на последнем слоге. – Грамотно ребята там сработали. Ишь, ты, чёртова дюжина… Молодцы! Так им и надо.

А Светлана, услыхав про возвращение мужа, Макара, вздрогнула, сжавшись, как от озноба, укоризненно коротко глянула на меня, и ничего не сказав, отвела взгляд. Всё.

Вот теперь действительно всё. Всё… Настроение у меня окончательно испортилось, я внутренне занервничал. И хватит, и достаточно лирики. Ну их, всех, женщин этих, в… болото. Переживания эти, взгляды, догадки, намёки и прочее. Некогда мне… Работать надо, проблемы надо решать.

«О, о, разошёлся-то, раздухарился… – мгновенно, как только этого и ждал, вновь включился мой оппонент, второе я. – Раньше надо было башкой думать. Упустил, дурак, девку, теперь локти кусаешь. Так тебе и надо, поделом. Я так и знал, что этим кончится, так и знал».

Что знал? Кто тут что знал? О муже речь не шла.

«Мало ли что не шла, он же был… Ты знал, все знали что он есть, что она замужем».

Но ведь он…

«Что ведь?.. Что он?.. Меньше копаться в себе надо было, а взять и предложить ей руку и сердце»

Ага, сердце…

«Что, жалко тебе, да, жалко? Ничего бы с тобой не случилось. Хотя, ты же деревянный, пока до твоего сердца достучишься, жизнь кончится. Там же у тебя не сердце, а… железный арифмометр. Полюбил бы, я в этом уверен, со временем! Вон, она какая!.. Ты только посмотри, ну повернись, посмотри… Ну!..»

Нечего мне смотреть, к ней муж вернулся.

«Вот поэтому и смотри, дурак, кого ты потерял».

Не буду.

«Трусишь! Ну и пожалуйста, тебе же хуже… Хотя…»

Что хотя, что?

«А кто её знает, примет ли она…»

Мужа?

«Ну а кого же, тебя что ли, тюфяк!»

Я не тюфяк.

«Да знаю я, кто ты… Как огня баб боишься. С виду только храбрый… А так, двух слов связать не можешь».

Могу, только ответственно всё это.

«Что ответственно, что?»

За неё решать.

«За всех можешь, а за неё и за себя боишься?»

Не за себя, за неё.

«Да за свободу ты свою трясёшься, за независимость, вот что».

Да что ты ко мне привязался, как банный лист!.. Пытаешь тут, как инквизитор какой. Отстань! Если тебе надо, ты и иди… Иди, иди! Я посмотрю.

«Сейчас нельзя».

Почему это… Если уж ты такой умный.

«Сейчас не время. Подождать надо»

Вот, и так думаю.

«Ничего ты не думаешь, если бы думал, сейчас бы не дёргался… Хотя…»

Что хотя, что?

«Тебе полезно. Может, поумнеешь!..»

Явно ехидничает, издевается мой вредный оппонент.

Ну, ты и…

Чей-то знакомый звонкий детский голос неожиданно прерывает мои душевные стенания.

– Палыч! Дядь Жень! Заболел, давление, да?

Вздыхаю, отмахиваясь от наваждения, от своего наглого оппонента… Вижу, тянет меня за рукав Оленька. Маленькая девчушка, с удивлённолюбопытными глазами.

– Какое давление? – эхом переспрашиваю, при чём здесь давление.

– Я зову, а ты не слышишь… Уши у тебя заложило, да? Так моя бабушка всегда говорит, когда не слышит.

– А, давление! – теперь только понимаю, при чём тут оно. Оправдываюсь. – Нет, просто задумался… А что такое? Что-то нужно?

– Я нашла дрова для костра, а «оно» большое.

– Помочь тебе нужно, да?

– Да. Ты же один сейчас не работаешь! Я думала ты отдыхаешь, а ты оказывается думаешь…

– Конечно, помогу. Какие дрова? Для печки что ли? Так я наколол уже, вроде. Или закончились?

– Да нет… ты не понимаешь!.. У нас же ночью же костёр будет… – нахмурив бровки, как непонятливому, растолковывала девчушка, нажимая на частицу же…

– У нас, костёр? – Я не знал об этом. Наверное, решили когда я уезжал… Ну, молодцы.

– Да, дядя Арсентий сказал. Только на берегу. Какой-то, это… – девчушка запнулась, – пен-сионерский…

– Наверное, пионерский. – Осторожно поправил я. Хотя, может и пенсионеркие какие бывают. Я же не Спиноза, не могу всё знать.

– Ну вот, сам знаешь, а спрашиваешь, – с укором, как взрослая, выговорила мне девочка, продолжая в упор смотреть снизу-вверх. – Только большой, понимаешь? Большие только, дядя Арсентий сказал дрова нужны. Все сейчас по-дрова и ушли. А я не могу поднять его…

– Ты, моя хорошая! – умилился я серьёзности девчушки, и с готовностью пообещал. – Конечно, помогу. Показывай, где твои дрова… Сейчас принесём.

Оглянулся по сторонам… На территории действительно никого не было. Ни детворы, ни иностранок, ни… даже собак. Так уж я задумался… Все разбежались в поисках сухих веток и прочего лесного мусора. Подумалось, очень хорошее мероприятие задумал Арсентий, запоминающееся. Умница. Такой красивый и необычный финальный аккорд, точка, у речки долго всеми будет помниться, и ребятнёй, и гостьями. Потому что прощальный. На этом грустном определении меня вновь чем-то в сердце кольнуло.

Я действительно помню многие в своей жизни пионерские костры. Класса, по-моему, с четвёртого и до восьмого, я непременно каждое лето отдыхал только в пионерских лагерях. А там, каждую смену, и на открытие, и на закрытие, обязательно зажигались пионерские костры. Как символы дружбы, единства, счастья… Символы новой жизни. Интересной, до замирания сердца жутко заманчивой следующей страницы в нашей детской жизни. Сколько счастливых и грустных слёз помнятся с этими кострами… Больше счастливых… Много больше!