Сыны Перуна - Сергей Жоголь

Старый рыбак ловко оттолкнулся шестом от дна и быстренько подогнал лодку к берегу. Мальчишка выскочил на землю и стремглав бросился выполнять поручение дедка.

— Сынок, что ли, твой? — с сомнением задал старику вопрос Иларий. — Молод уж больно, а тебе, судя по виду, годков-то уже немало.

— Да уж, немало. Да сколь есть, все мои, — усмехнулся старый рыбак. — А сынка-то вот боги под старость все ж дали. Младшенький он у меня, а старших аж семеро, вот.

— Ну ты даешь, дедуля, прямо бык племенной, — рассмеялся Иларий, отмечая про себя, что мир между ним и его новыми знакомыми вроде был заключен.

— А ты сам, кто ж будешь, мил человек? Судя по коню, мечу да кольчужке, вроде как вой, одет, как славянин, а лицом да говором не то на грека смахиваешь, не то на булгара.

— Все разы не ошибся ты, отец, — решил не таиться Иларий. «Была не была», — подумал он и вслух добавил:

— Сам я родом из Византии, из земель Царьградских, но последние годы жил со славянами. А доспех да меч со мной, потому как воевать мне пришлось за земли уличские с русами да их князем Олегом.

— Вон оно что, — покачал головой старик. — Значит, угадал я все. А сюда как попал? Каким же ветром занесло то тебя?

— На юг я пробираюсь. Отвоевался я здесь. Хочу к себе, в Империю то бишь, возвратится. К морю мне надобно, а там на судно какое-нибудь пристроюсь и, глядишь, я и дома.

Внимательно выслушав Илария пожилой рыбак покачал головой.

— Но, коль так, пойдем со мной, к старейшине нашему. Раз ты овечек наших спас, да с миром к нам, думаю, помочь тебе надобно. Поговоришь со старейшиной деревенским, он тебе пособит да как к морю выйти подскажет.

Старик привязал лодку к кустам, убрал весла и, взвалив на одно плечо сети, а на другое мешок с уловом, последовал по тропке, по которой недавно убежал посланный им мальчонка.

4

Старейшина — крепкий лысоватый старик — жил в грубо сколоченном, но основательном доме на самом краю деревушки. Он внимательно выслушал историю Илария, которую тот поведал, не таясь, от начала до конца. Сказал, что подумает, как помочь прибывшему путнику, а пока определил Илария на постой к той самой бабке Верее, овец которой чуть не порезали волки. Мол, оказал гость бабке услугу, так ей его и благодарить надобно, напоить, накормить да местечко для сна определить. Иларий охотно согласился, потому что после долгого пути и постоянного чувства тревоги был готов уснуть прямо в седле.

Бабке было под шестьдесят, и жила она в стареньком домишке с двумя младшими сестрами, которые тоже не особо отличались молодостью и пригожестью, по этому компания подобралась неважнецкая. Хоть старая Верея и рассыпалась в благодарностях да отвела гостю лучший угол в доме, Иларий постарался побыстрей отделаться от добродушных старушек, которые то и дело называли его спасителем и поясняли, что те овечки, которых он спас, да еще одна тощая коровенка были единственной скотинушкой их небольшой семьи. Верея отправила обеих сестер топить печь да свежевать тушку задранного волком переярком барашка, а сама стала хлопотать в огороде да попыталась рассказать ромейскому воину о своей горькой доле, но, к счастью Илария, во двор вбежал его новый знакомец, сынишка рыбака, да позвал его с собой, мол, тятя кличет.

Жилье рыбака, которого, как позже выяснилось, звали Берестом, располагался как раз рядом с домом Вереи, так что только-только выйдя из одного двора, Иларий тут же оказался в другом. Кроме хозяина да его младшего сынишки, гостя встретили четверо старших сынков Береста, которые все как один были похожи друг на друга, худые и русоволосые, с растрепанными бородками и хмурыми лицами. Отличались они, по-видимому, лишь возрастом. Как предположил Иларий, мужикам было где-то от двадцати пяти до сорока лет. Где были еще три сына, про которых упомянул Берест при первом знакомстве, гость расспрашивать не стал, постеснялся. Как постеснялся он отказаться и от предложенного Берестом удовольствия, а именно баньки по-черному, которую к моменту прихода гостя как раз истопили.

— Нечего тебе с бабами лясы точить, от них тоска одна. А вот с мужиками баньку перед трапезой посетить — дело верное, — проговорил своим скрипучим голосом старый рыбак.

После его слов вся компания, оснастившись вениками да мочалками, проследовала через огороды к невысокому закопченному строению, из которого валили черные клубы дыма. Иларий шел с мужиками, поглядывая то на своих спутников, то на покосившийся от времени тын, которым был окружен огород, а еще на весь поросший травой небольшой деревенский пруд, расположенный за ветхим забором. В этом пруду, издавая громкие крики, плавало десятка два гусей, мирно поедая обильно растущую в воде зелень.

Еще там, у себя на родине, Иларий любил попариться в общественных банях, построенных из камня по типу римских терм, но здешние бани мало чем походили на те роскошные купальни, к которым он привык. Живя у уличей, Иларий просто мылся разогретой водой из огромной бочки и не решался войти в славянскую баню — это напоминающее адское пекло, покрытое копотью и сажей помещение. Но здесь воин-ромей не решился отказать гостеприимным хозяевам.

— Ты украшенье-то свое сыми, а то раскалится от жару, — указав на висевший на шее византийского воина серебряный православный крест, произнес Берест, по всей видимости, никогда не слыхавший про этот священный для каждого христианина божественный символ.

«Язычники все равно остаются язычниками», — про себя подумал Иларий, но крест снял и передал его с остальными вещами, которые младший берестов сынишка отнес к Верее для стирки и штопки.

Сама баня представляла собой наполовину врытый в землю деревянный сруб с низкой покосившейся дверью да очень высоким порожком, который не позволял пару выходить раньше времени наружу. Все щели меж бревнами были законопачены засохшим древесным мхом, и лишь прорубленное в одной стене узкое оконце позволяла дневному свету проникать внутрь.

То, что было потом, Иларий вспоминал с содроганием. Сначала они вошли внутрь, потом кидали щипцами в волу раскаленные докрасна камни, затем плескали на каменку-печь ковши с водой и в клубах раскаленного пара хлестали друг друга вениками. Когда его окатили из ведра ледяной колодезной водой, Иларий думал, что потеряет сознание. Но этого не произошло, и потом он уже сам вместе со всеми выскакивал на улицу и прыгал в расположенный поблизости пруд, пугая облюбовавших водоем гусей, которые тут же выражали свое возмущение громким гоготом, а потом снова и снова вбегал в баню, которая поначалу показалась ему дьявольским пеклом. Потом пустили по кругу братину с холодным ядреным кваском, приятно щекочущим внутренности и горло. Кровь потекла по жилам ровней. Тело обрело легкость и тепло, которое снова и снова согревало его израненную одинокую душу. Этот одновременно кошмарный и прекрасный языческий ритуал очищения он запомнил на всю жизнь.

5

Он сидел в доме Береста в чистой домотканой рубахе, выданной ему после купания заботливой Вереей, по правую руку от хозяина и поглощал стоящую на столе снедь. Помимо густой и жирной бараньей похлебки с овощами и крупами, был хлебушек и моченые яблочки да грибочки, запеченная в печи рыба и пареная репа. Верея с сестрами да несколько баб из Берестова дома обслуживали пирующих.

— Ты уж сам пойми, негожа тебя было у Вереи-то потчевать. Что они, бабы, живут бедно, а тут тебе и банька, и пирок, — шепча на ухо гостю, говаривал старый Берест. — Вот только ночевать туда иди, чтобы хозяйку старую совсем не обидеть, поскольку она уж место тебе отвела да приготовила.

Сыновья хозяина ели, в основном, молча, изредка в полголоса переговариваясь друг с другом да отвечая на отцовские вопросы.

«Да, старших тут почитают, — мысленно в очередной раз сделал вывод Иларий. — А может, остаться тут навсегда и жить, просто жить, ловить рыбу, охотиться, как когда-то давно, обрабатывать землю, одним словом, жить простым и мирным трудом».

Но он тут же отбросил эти мысли. Пожалуй, как только его тело отдохнет, восстановится, эта жизнь покажется ему скучной и бесполезной. Он любил свою землю, свой народ и почему-то именно сейчас ему снова вдруг стало тоскливо. В этот момент Иларий услышал, как Берест что-то растолковывает своему младшенькому сынку. Нетрудно было понять, что поздний ребеночек, появившийся на свет у престарелых родителей, был в семействе общим любимцем. Он стал для отца с матерью настоящим чудом, посланным богами, даже имечко ему дали в честь этого, назвав Нежданом.

— Так я не понял, тятя, для чего ты каждый раз, после того как из баньки выходишь, на лавку чистый веник кладешь да жбан с водицей около него ставишь да перед тем, как дверь прикрыть, еще парку поддаешь? — снова дернув чем-то отвлекшегося отца за рукав, расспрашивал Береста маленький Неждан.