По собственному желанию - Борис Егорович Бондаренко

и прошу выйти за меня замуж», а в ответ слышим: «Я вас тоже, согласна». Это весьма примитивный обмен. Мы передаем все — наши физические особенности, наш интеллект, душевные качества — в общем, всю свою суть. И чем сложнее передатчик, тем в большем диапазоне частот он работает. Приемник, естественно, тоже. — Слово «естественно» было любимой присказкой инженера. — В общем, человек — это ходячая радиостанция. Не походная, а именно ходячая, — не удержался он от плоского каламбура, — И все мы всю жизнь только тем и занимаемся, что излучаем и передаем. Но… — инженер помолчал и сделал крошечный глоток, — вся беда наша вот в чем. Наши диапазоны излучения и приема могут быть весьма велики, но излучать и принимать в какой-то момент времени мы можем только на одной определенной частоте. Скажем, два мегагерца плюс-минус энное число герц. Иначе это будет уже не излучение, а сплошной шум, хаос. Мы можем эту частоту менять, — ну, скажем, при приеме. В двадцать лет нам нравятся высокие, длинноногие, непременно очень красивые жгучие брюнетки, умеющие петь, танцевать и говорить на семи языках, а в сорок мы согласны на полную курносую блондинку не старше тридцати пяти, умеющую прилично готовить и не слишком ворчливую, если вы возвращаетесь в два часа ночи и слегка под мухой. И в соответствии с этим мы крутим ручку приемника в надлежащем диапазоне. С излучением дело обстоит несколько сложнее. Мы не можем излучить, что мы молоды, красивы и умны, если в действительности мы стары, глупы и безобразны. Мы в принципе не можем четко излучить даже такого пустяка, как министерский оклад и персональная машина, если получаем сто двадцать рэ в месяц и добираемся на работу трамваем, — потому что вместе с этой легко выговариваемой по пьянке похвальбой мы неизбежно будем излучать, что мы лживы и криводушны, и не воспримет этого лишь самый примитивный детекторный приемник. Сделав некоторые усилия, мы, правда, можем слегка сдвинуть частоту, но и только. Из диапазона, то есть из себя, не выскочишь. — Инженер улыбнулся. — И наше излучение наверняка не воспримется теми, на кого мы претендуем без должных на то оснований. Оно будет восприниматься миллионами тех приемников, на чьи частоты мы вовсе не настроены. И вот мы — неудачники, обтёрханные холостяки и старые девы, ипохондрики и мизантропы. Потому что излучать годами, ничего не принимая, значит напрасно тратить энергию, запасы которой, как известно, отнюдь не безграничны. Но если мы вольно или невольно излучим нужную частоту и примем соответствующий ответ…

Инженер замолчал, оглядывая немногочисленную аудиторию.

— Это и называется любовью, — раздался саркастический голос.

— Именно так, — спокойно сказал инженер. — Что и требовалось доказать.

— Гениально! — хмыкнул кто-то. — А как эта блестящая теория сочетается — лично у вас — с практикой?

— А никак! — добродушно засмеялся инженер. — Излучаю, принимаю, а на каких частотах, понятия не имею.

Тогда Георгий и сам посмеялся со всеми, хотя и отметил про себя, что в трепотне инженера «что-то» есть. Ну а если аналогия веселого трепача инженера имеет какой-то смысл? Можно посмеяться над «ходячими радиостанциями» и «диапазонами частот», но — что заставило сегодня Шанталь быть другой, чем восемь дней назад? Разве не присутствие Кента за стеной? Может быть, любовь — это действительно просто? Когда, даже не думая о любимом человеке, не видя и не слыша его, все же постоянно ощущаешь его присутствие в жизни, чувствуешь его в себе, любишь его дело, его работу, даже ничего не понимая в ней, любишь его друзей и стараешься помочь им, — так? Слишком просто и, наверно, слишком много. Ну, а если аналогия и в самом деле имеет какой-то смысл, пусть и самый маленький, — что могло соединить Шанталь и Кента, таких разных, на первый взгляд совсем не похожих друг на друга? Хотя — что ты знаешь о Шанталь? Да и о Кенте? Опять-таки в первую очередь ты замечаешь их непохожесть. А с чего вдруг тебя самого так потянуло к Шанталь, что восемь дней места себе найти не мог, на минуту из дома уйти боялся? Красота ее, «ручки-ножки», «фигурка», «личико»? Нет ведь. Красива — да, но ведь и красивее бывают. Да если бы в этом было дело, ты бы еще три года назад на этот крючок попался, тогда ведь еще узнал ее. А ты только бурчал под нос, даже Кента пожалел, что ему такая «дама полусвета» в жены досталась, за Наталью тебе обидно было, — а кстати, о ней-то ты что знал? Так с чего тебя вдруг потянуло к Шанталь? Не в примитивной же благодарности за ее хлопоты о твоем дырявом желудке и загаженной квартире тут дело?

Он давно уже знал ответы на эти в общем-то ненужные вопросы. Дело было в его одиночестве. И в доброте Шанталь. Той доброте, на которую способны только женщины. Мужчина не может быть так добр. Доброта Емельяныча и Звягина, спасавших его от тюрьмы, — это нечто иное. А Кент? Ведь не случайно ты дал ему телеграмму из Красноярска. Это только кажется, что под влиянием минутной слабости. Не минутной, а беспрерывной. И все-то ты отлично понимаешь, Георгий, — а вот явился он, чтобы в очередной раз помочь тебе, пусть и в мелочах, по пустякам, а у тебя по-прежнему теплоты к нему ни на грош… Почему так? Потому, что сам мелок и слаб? А слабые и сильные живут в разных мирах, по разным законам, — так? Но ведь с этим ты как будто все решил. Да, ты слабый, а он сильный, ты малое, а он большое, но раз уж судьба свела вас, надо как-то жить. Как? Если не можешь относиться к нему по заслугам, может быть, не встречаться с ним больше, не ездить к нему, как-то объяснить, что не нужно этого… А как же Шанталь? Ее тоже не видеть? А кто же тогда останется, с кем быть рядом? Ведь, кажется, ты уже понял, что одному нельзя, невозможно… Ты десять лет был один, и к чему это привело, сам видишь… Да теперь ты уже и не сможешь один, твой запас одиночества наверняка исчерпан… Значит, если не Кент и Шанталь, то кто-то другой появится в твоей жизни… Кто? Вероятно, такие же малые и слабые, как ты сам. Потому что это проще и естественнее. Наверняка найдется кто-то слабее тебя, рядом с которым и ты сможешь почувствовать себя сильным. И не будет ни уколов твоему самолюбию, ни чувства собственной неполноценности, ни невольных сравнений, неизменно оказывающихся не в твою пользу. И никого уже не будешь так ждать,