По собственному желанию - Борис Егорович Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну не Плюшкин ли вы, сударь? — необидно посмеивалась Шанталь, с грохотом сбрасывая все это на пол.
— Сам не знаю, зачем я их туда положил, — искренне недоумевал Георгий. — Наверно, показалось, что еще могут пригодиться.
— Правильно показалось, — неожиданно согласилась Шанталь. — Их наверняка еще можно было починить. Но вы, как обычно в таких случаях и бывает, решили оставить на потом. Пусть, мол, полежат, успеется, есть-пить не просят. А вещи, как и люди, — они быстро стареют, оказавшись без работы. Даже зеркало, как мне кажется, потускнеет быстрее, если в него не смотреться, хоть и говорят, что взгляд штука не материальная. Чепуха! Материя, да еще какая! Я однажды до того додумалась, что если какая-то вещь и не нужна, а выбрасывать жалко, надо хоть иногда повнимательнее взглянуть на нее, взять в руки или просто потрогать, и проживет она наверняка дольше.
— У всякой вещи есть душа? — осведомился Георгий.
— Конечно! — уверенно сказала Шанталь. — Вещи-то люди делают, а у них что, души нет?
— Ну, во-первых, большинство вещей сейчас делается машинами, — не подумав возразил Георгий.
— Ну и что? А машины разве не люди делают? В конечном итоге все делается людьми, разве не так?
— Справедливо, — пришлось согласиться Георгию. — Но дело в том, что далеко не все люди вкладывают в работу эту самую душу.
— Все! — решительно опровергала его Шанталь, приподнимаясь на цыпочки и шаря в углах верхнего шкафа. — Даже те, кто не вкладывают.
— Это как понимать?
— Нулевой вклад — это лишь частный случай общего вклада. Нуль — такой же равноправный член числового множества, как и всякая другая величина.
— Слышу могучий интеллектуальный глас Иннокентия Дмитриевича…
— Его глас, его, — смеясь, подтвердила Шанталь. — Хотя о числовой оси с нулем посредине я и из школьного курса математики знала. Не бог весть какая премудрость. А душевный вклад может быть не только нулевым, но и отрицательным. Если какую-нибудь вещь делал человек, ненавидящий свою работу, эта вещь наверняка каким-нибудь способом постарается отомстить людям. У шкафа будут скрипеть дверцы, как их ни смазывай, замок сломается в самый неподходящий момент… Эй, сударь, полегче! — прикрикнула Шанталь, увидев, что ящик со старьем слишком тяжел для Георгия. — Не забывайтесь, а то я сама наймусь в мусороносы.
Георгий выбросил часть хлама и отнес ящик. На обратном пути он заметил, что торопится. Хотелось поскорее вернуться в дом, где почему-то наводила чистоту эта странная красивая женщина. Он вспомнил, что несколько раз видел открытки с портретами Шанталь в газетных киосках. На них она выглядела обычной отретушированной кинокрасоткой — ярко накрашенные губы, густо подсиненные глаза, капризно изогнутые брови, неестественно пышная прическа и несколько глуповатая, расхожая киношная улыбка. И скажи ему кто-нибудь, что такая вот… кукла — вспомнил он вчерашнее еще свое определение — будет, как заправская домохозяйка, ловко орудовать шваброй в его квартире и мимоходом «выдавать» вещи, несомненно свидетельствующие о немалом уме и своеобразном, глубоком взгляде на мир, — не поверил бы. А мало ли жизнь тыкала его «мордой об стол» в последние только месяцы? Взять хотя бы Емельяныча, Звягина, Вахрушева. Теперь вот Шанталь. А имя не такое уж и нелепое, вот разве что с простецким отчеством не звучит. И фамилия из русских русская. Да и сама она какая к черту француженка?
27
Поднимаясь по лестнице — уже, наверно, в восьмой или десятый раз, — он почувствовал, как заныло в животе, горячей немотой занялись швы. Входя в квартиру, он подобрался, распрямился, но Шанталь, внимательно взглянув на него, с треском стянула перчатки, разорвав одну, бросила на пол и предложила:
— Давайте-ка перекурим. Легли бы вы, а? А то я сгоряча ухайдакаю вас.
— Да нет, ничего, Шанталь Федоровна.
— А если без церемоний?
Она уже взбивала подушку, накрыла ее невесть откуда взявшейся чистой простыней — уж не с собой ли привезла? — бросила одеяло.
— Ложитесь. А я посижу, покурю пока. И что это вы меня все по отчеству? Имя мое, что ли, не нравится?
— Ну, почему? Имя красивое.
— Рядом с отчеством особенно, да? — засмеялась Шанталь. — А уж с фамилией — тем более. В первое время, когда я только начинала сниматься, это сочетание многих повергало в изумление. Один типчик даже высказался, думая, что я не услышу: «Шанталь Коноплянникова? А почему не Нефертити Похлебкина?» Это показалось ему жутко остроумным. Сначала все думали, что это изыски моих сумасбродных родителей. Мало ли у нас в свое время появилось всяких Элеонор, Клеопатр и Виолетт с Джульеттами… А потом услыхали, как я по-французски треплюсь, и в один голос решили — перелицованная француженка.
— А кто же вы? — спросил Георгий, укладываясь поудобнее.
— Вот те на! — удивилась Шанталь. — Русская, конечно. Разве Кент не говорил?
— Да я не спрашивал.
— Понятно. А интересно небось узнать?
— Конечно, — признался Георгий.
— Ладно, так и быть, удовлетворю ваше любопытство… — Шанталь закурила и, посмеиваясь, стала рассказывать: — Мою родословную черт в ступе толок. Одна бабка-то у меня действительно француженка, она и сейчас жива, тоже Шанталь, она же и настояла, чтобы меня так назвали. Это еще не все. Другая бабка, по отцу, грузинка. Зато деды оба чистейшие русаки. Я одного знала, по матери. Он из забайкальских казаков-раскольников, их еще при Екатерине туда упекли. Шесть лет назад я впервые приехала в Никольское, откуда дед родом, — так там чуть ли не треть села Коноплянниковы. А бабушка моя, Шанталь, была дочерью обыкновенного парижского трактирщика. Годам к шестнадцати прорезался у нее голосок, не бог весть какой, правда, таких шансонеток во Франции на рубль пучок, а в пучке десяток. Но ей очень уж хотелось певицей стать. С год пела в отцовском кабачке, а дальше — не пробиться. Там ее и приметил какой-то деятель. Он сколачивал труппу для гастролей в России, она и сбежала с ним. Дело было в четырнадцатом году. Месяца через три война началась, труппа развалилась, домой им вернуться не удалось. И пошла моя бабуля вместе с тремя шансонетками в сестры милосердия, помогать союзникам и зарабатывать на хлеб насущный. В госпитале и познакомилась с раненым дедом. Тот сразу и влюбился в нее, а когда его комиссовали, увез к себе в Забайкалье… Очень они разные были, а прожили всю жизнь душа в душу…
