Заложница, или Нижне-Волчанский синдром - Анна Мезенцева

На углу Ударников и Володарского дежурил Стас. При виде нашей машины брат помахал рукой и жестом предложил заехать в небольшой переулок, заканчивавшийся тупиком. Наверное, передумал ехать в суд и захотел поздравить по-быстрому, на бегу. Оно и к лучшему.

— Я постою немного на воздухе. Что-то нехорошо, — я выбралась из автомобиля, хлопнув дверцей. Мне и правда было дерьмово, предательство Андрея приносило почти физическую боль.

Глеб вышел следом, обеспокоенно спросив:

— Что с тобой? Опять температура?

— Да нет, просто укачало. Сейчас пройдет.

Я обхватила себя за плечи, ожидая, когда притопает брат. Разговаривать ни с ним, ни с кем-то другим не хотелось, но надо было перетерпеть, иначе Глеб заподозрит неладное. «Тыц-тыц-тыц» за спиной стало громче. Похоже, охранники решили устроить музыкальную паузу, пока босс прохлаждался снаружи.

Внезапно я обнаружила солидную дыру в своих рассуждениях. Андрей не мог отравить молоко! Мало того, что он не успел бы его подкинуть к нашему приезду, это как раз решаемо. Но ведь он позволил выпить яд водителю Косте, спровоцировав аварию, в которой сам едва не погиб! А потом задушил в лесу того худого отморозка. Одно дело — имитировать сопротивление, чтобы в случае провала Дамиру было не в чем его упрекнуть. И совсем другое — убивать союзников. Неужели Прилепченко назначил одного из своих бандитов на роль жертвенной овцы? И все для того, чтобы впечатлить семнадцатилетнюю девчонку? Как-то не верится… Или… Молоко отравил кто-то другой. Андрей вычислил, кто, но по какой-то причине не сдал его, а решил вступить с ним в союз. Надо вспомнить, с кем он встречался после аварии, о ком говорил…

— Привет, сестренка. Неважно выглядишь. Часом не простыла? — наконец-то подошел Стас. Протянул руку Глебу, но тот ее проигнорировал. Пришлось Стасику сунуть ладонь в карман, сделав вид, что ничего не произошло. Брат и сам выглядел странно — в глаза не смотрел, говорил слишком быстро, поминутно облизывая пересохшие губы. С похмелья, что ли? Или еще хуже, принял какое-то дерьмо?

— Ну, как говорится, счастья-здоровья, всех благ, расти большой. Тут у меня для тебя небольшой подарок приготовлен… сейчас… я сейчас…

— Стас, ты чего задумал? — внезапно спросил Глеб, потянувшись к себе за спину. Музыка в машине достигла максимума, «Тыц-тыц-тыц» долбило по ушам, словно кузнечный молот.

Закончить движение Глеб не успел: брат выхватил из кармана пистолет. Глеб Николаевич дернулся, опустил глаза и уставился на пластиковую капсулу с красным наконечником, торчавшую у него из груди. В следующую секунду он рухнул на тротуар, с громким стуком ударившись затылком об асфальт.

— С днем рождения, сестра.

Я почувствовала укол в шею, накатила неудержимая слабость. Прежде, чем упасть в обморок, я успела разглядеть, как татуированный водитель выстрелил в голову рванувшего из двери напарника.

***

Очнулась я от того, что меня пошлепали по щекам. Понемногу темнота отступила, мир вокруг обрел прежнюю четкость, позволив разглядеть склонившегося надо мной смутно знакомого мужика. Где-то я уже видела этот скошенный подбородок и маленькие глазки. Тело слушалось плохо, голова — еще хуже, но я все-таки вспомнила: на фотографиях, что показывал Глеб в лазарете после аварии. Надо мной склонялся Борис Прилепченко собственной персоной. Не сумев сдержать стон, я выпрямила спину и села, осторожно повернув раскалывающуюся голову. Где это мы? На каком-то складе?

Вокруг громоздились штабеля из ящиков и пластиковых коробок, между ними — балки и перегородки из сетки-рабицы. С потолка свисали плафоны на длинных шнурах, горевшие через один. Пахло специфическим запахом большого и затхлого помещения. На полу валялись клочки целлофановой пленки, рваная бумага, бычки от сигарет, еще какой-то мелкий мусор. Под одной из ламп виднелась небольшая площадка, расчищенная от мусора и пустых паллет. Вдоль освещенной границы прохаживались люди, лиц не разглядеть. В центре круга стоял обычный офисный стул на колесиках, к которому был примотан строительным скотчем окровавленный… Глеб. Я закричала и бросилась вперед, но откуда-то подскочил бородатый Жорик и пинком в живот вернул меня на место. Ох как долго он этого ждал… Я закашлялась и скорчилась на полу, пытаясь удержать рванувший наружу завтрак. Твою мать, как же больно… Понурые плечи Глеба дрогнули, он с трудом приподнял голову, до этого склоненную на грудь.

— Твоя сестренка очнулась, не хочешь пообщаться?

Прилепченко достал мобильный и отошел за ящики, исчезнув из поля зрения.

— Ну как, Саша, настроение? — из-за огромного ребристого контейнера вышел Стас. Судя по излишне размашистым жестам и нараставшей потребности двигаться, брат действительно принял что-то, по действию похожее на амфетамин. Должно быть, его продолжала мучать бессонница и организм пришлось искусственно взбодрить. — Да успокойся ты, Жорик. Далеко не убежит.

Стас тоненько засмеялся и покрутил пистолетом с дротиками.

— Убери или хотя бы поставь на предохранитель, пока в ногу себе не выстрелил.

Этот приятный и доброжелательный голос, с новой, едва заметной ноткой снисходительности… С такой же интонацией он объяснял мне промахи во время тренировки. Знакомая куртка, эластичная повязка с красным пятном у виска, в ушах — капельки наушников подаренного плеера… К брату присоединился улыбающийся Андрей.

— Привет, — Андрей достал из кармана плеер и поставил музыку на паузу. — Деревня ты, Саша, и вкус у тебя соответствующий. Но подборка веселая, местами даже юность напомнила.

А еще он жевал жвачку — в ответ на мой тоскливый взгляд надул и лопнул розовый пузырь. И улыбнулся. Широко и открыто, как умел только он… Из моей черепной коробки исчезли все до единой мысли, оставив после себя бескрайнюю пустоту. Как смешно говорил в таких случаях Витек: «А в голове — поле кукурузовое, ветер и пакет летит». Вот и во мне образовалось такое поле с кувыркавшимся в воздухе пакетом, только смешно больше не было.

Андрей прекрасно понял мое состояние. Он вообще хорошо понимал людей. Подошел, дурашливо взъерошил волосы — у меня не хватило сил уклониться.

— Вам нужен я. Отпустите Сашу, — хрипло сказал Глеб. — Стас, она же твоя сестра. Что ж ты делаешь, скотина…

— Родная кровь, в этом и затык, — охотно подтвердил брат. Сама я никогда ничего не употребляла, но насмотрелась на этот эффект предостаточно: под феном всегда пробивает на разговоры. Сейчас как присядет на уши, хрен заткнешь. — У нас мать была такая тварь, ты не поверишь. Свалила, когда мне было одиннадцать. Оставила с хахалем-алкашом, который меня избивал каждую неделю. Но одно доброе дело все-таки сделала — сто лет как померла. А недавно к праотцам отправились и ее родители, наши с тобой, Саша, бабушка и дедушка. И ой что