Блог демона Шаакси, или адская работёнка (СИ) - Чернышова Алиса

Правда про нашего падре в том, что он прошёл через сцену, тюрьму, секту, наркотическую зависимость и ещё ряд фестивалей. Выбравшись из всего этого дерьма, да ещё и на удивление вменяемым, он пришёл к выводу, что вполне готов стать святым человеком.

Пожалуй, я могу оценить этот подход.

Некоторое время он, насколько я знаю, вполне успешно работал в каком-то приходе. И вроде бы даже заслужил глубокие симпатии паствы, в один голос окрестившей его “человеком подлинно святым” — сказалось то ли сценическое прошлое, то ли обаяние, то ли готовность всех оптом простить за то, кто они есть, обусловленное собственным непростым жизненным багажом. Последнее качество, пожалуй, меня всегда восхищало. Мне его порой объективно не хватало…

Впрочем, по определению самого падре, всё то время он занимался имитацией и страдал х***ёй.

И кто бы стал в таком вопросе спорить со святым человеком?

К счастью или сожалению, наш падре не из тех, кто сидит сложа руки. И когда он понял, что работа не соответствует ожиданиям, тут же попытался всё изменить. То бишь нашёл среди знакомых из прошлой жизни очередного умника, желающего превратить благотворительность в выгоду, и предложил ему сотрудничество.

Так возник наш центр.

Наши гости-пациенты все, как один, люди по общественным меркам падшие — или, как минимум, те, кого принято считать таковыми. У них часто всё не то что “не в порядке” с документами — зачастую этих самых документов вообще нет. Как и страховок. Как и денег. Как и представлений о личной гигиене, культуре общения и прочем.

Впрочем, попадаются разные. Вопреки убеждению, что хороших людей никогда не вымывает на обочину жизни, правда выглядит несколько иначе, и я постоянно вижу эту правду своими собственными глазами: по тем или иным причинам, изгоем общества может оказаться любой. В любой момент времени. Как бы ни хотелось почтенным столпам общества верить в обратное.

Мы расположены в таких дебрях, куда не забредают ни туристы, ни благонадёжные горожане. Стены нашего центра изрисованы графити, а над служебным входом какой-то излишне проницательный идиот написал “Оставь надежду всяк, сюда входящий”.

Не удивлюсь, если это был падре, — фирменный стиль узнаваем.

Хотя, если честно, местами это вообще не то чтобы шутка: персонал у нас меняется очень быстро.

И ещё быстрее происходит…

— Я не понимаю, — сказала Эли, которая пришла сюда работать месяц назад, горя волонтёрским энтузиазмом, — почему мы должны помогать таким, как она? Я понимаю, когда человеку действительно нужна помощь. Но эта… она могла бы работать, если бы хотела! А вместо этого она нажирается, как скотина, и снова тут всё заблюёт. А мне, между прочим, мыть! И сколько я ей предлагала лечение, и поддержку, сколько объясняла всё по поводу вреда алкоголизма — как об стенку горох!

Я сидела, стараясь не вслушиваться, и молча прикидывая, что давно не видела Марту-лестницу. Ну девушку, что постоянно падает с лестницы. И с чердака.

Она ломает руки, и рёбра, и на лице её появляются синяки… “Может, мне стоит вызвать кого надо? Я спрячу вас. И помогу. Только скажите!” “Нет, тогда меня депортируют. Кто виноват, что я такая неловкая, да?”.

Уговорить её пока не удалось.

Я думала о ней. И надеялась увидеть её ещё раз.

Хотя и знала, что увижу. Но по крайней мере, если она придёт ещё раз, это будет значить, что “лестница” не забил её до смерти.

Хэппи-энд по меркам нашего богоугодного заведения.

— Это ещё ничего, — говорил Пол, парень верующий и очень увлечённый нашим делом, — меня больше всего бесят эти понаехавшие. Ну чего вы тут сидите, а потом приходите, ещё и на жалость давите — наниматель не заплатил? Работать надо официально, чтобы платили! Не нарушай правил, и будет тебе счастье. Почему до людей не доходит такая простая истина?

— Понятно, что многие из них виноваты в своих проблемах, — отмахнулась Бекка. — Помните этого, который Редди? Профессор философии был! И что? Спятил окончательно, ушёл от мира, выбрал жизнь бомжа, сжёг собственные документы… По-хорошему, по нему психушка плачет. Даже не знаю, почему его не упекли туда, если честно.

— Хотели, — буркнул Пол. — Вроде бы его родня ищет, чтобы признать недееспособным и это всё. Но ты знаешь политику падре: наши посетители все равны, мы не знаем о них ничего, не сдаём никому, и всё вот это вот... Но это тупо, как по мне.

— Этот сброд надо сортировать, — сказала Эли. — И помогать только тем, кто этой самой помощи действительно заслуживает. Я не знаю, почему падре…

Я уронила чашку.

Прямо в стенку.

Чашка разлетелась множеством мелких осколков.

Плохая новость: кажется, я окончательно спятила.

Хорошая новость: наконец-то они заткнулись.

— А кому решать, — спросила я, — кто заслуживает помощи, а кто нет? Кто из вас будет принимать это решение? Кто из вас точно может определить достойных помощи, м?

Ответом мне была тишина.

— Ну ты и больная, — сказал Пол, выражая общую мысль. — Неужели не понятно, о чём мы говорим? Ты сама видишь это каждый день!

— Мне понятно, — и правда понятно, на самом деле.

— Если тебе их так жаль, то в ночлежке сегодня убираешь сама! — быстро добавила Эли.

— Договорились, — бросила я сухо, выходя в коридор.

А ведь эти тоже скоро сменятся.

При мне персонал менялся уже три раза.

Они однажды просто не выходят на работу, и всё.

“Они выгорают, — говорил по этому поводу падре, — в тот момент, когда окончательно перестают сочувствовать чужому горю. Никогда не слышала о падших ангелах? Тут все сотрудники такие, если хочешь знать. И ты тоже, без вариантов. И главный вопрос заключается в том, кто как глубоко падёт.”

Этот мне падре. И его своеобразное чувство юмора.

30

*

— Мы все — мертвы, — сказала Любве. — Почему этого никто не замечает?

Старый Борис, распространяющий на всю ночлежку совершенно непередаваемый аромат, согласно всхрапнул. Я старательно вдохнула через нос, продолжая упорно намывать пол.

Борис никогда не трезвел.

Когда-то он убил собственного друга в пьяной драке — то ли даму они не поделили, то ли взгляды на политику, то ли любимую команду… Из-за чего там ещё нынче принято устраивать пьяные драки? Так или иначе, всё зашло очень далеко. Дальше, чем кто-либо из них хотел.

Борис отсидел положенные ему годы в тюрьме, но пить не перестал. И возвращаться домой не пожелал. Наоборот, бродил по тёмным переулкам и пил так старательно, что чудо, что ещё жив.

— Он тоже мертвец, — сказала Любве. — Не смотри на него так, как будто он живой.

Я прикрыла глаза.

Терпение.

Она просто… специфичный человек. Ты сама такой станешь, если будешь обращать слишком много внимания на собственные сны…

“Опять эта сумасшедшая дрянь за своё, — зашептал тот самый голос. — Если ты вышвырнешь её, никто не узнает. Ей тут не место, если уж на то пошло! Всем станет проще, если она заткнётся. Выкинь на улицу — и забудь. Никто не узнает…”

Я поморщилась.

— Мы все — мертвецы, а сотрудники — демоны! — развивала свою мысль она. — Или ангелы… Я так и не разобралась. Вот ты кто такая?

“Нагруби ей, — зашептал тот самый голос. — Пошли, ударь. Они никому не пожалуются, ты знаешь. Они беспомощны. Им некому жаловаться…”

И вот именно в этот момент меня передёрнуло от отвращения.

Я определённо была не лучшим на свете человеком (и совсем никакущим ангелом, если вспомнить сны), но желание издеваться над зависимым и беспомощным всегда казалось мне самым отвратительным душевным порывом из возможных.

“Серьёзно, мать? У тебя злобный голос-допельгангер в голове, а ты о Любве что-то там говоришь? Это с таким-то бревном в глазу? Окстись!”

Я вздохнула и улыбнулась Любве.

Злость тут же прошла, будто была вовсе не моей.

— Я не знаю точно, ангел я или демон, — сказала я ей. — Но в данный момент я точно супергерой.