Камбрийская сноровка - Владимир Коваленко

Римляне не приняли слишком странную, решили заточить. Выбралась. Вернулась. Нашла новую семью. Тут ее догнало измененное прошлое. Может, и отыграла бы назад, но то ли не получается пока, то ли Анастасию не желает бросать одну. Ее–то ведь тоже вытащила! Как? Спросить легко, понять ответ — трудно.

Но как же ей не нравится титул! На каждом слове уши сердито прижимаются, потом падают к плечам. Недовольна, но молчит! Дает возможность исправить ошибку… Что не так? Глашатай неделю старался, зубрил императорский титул. Ни в словечке не ошибся… Что ж не так? Стоп! Точно, летая в небесах, забыли про кочку под ногами. Единственную землю, на которой рыжая и ушастая властвует не на словах. Родителей — приемных и родных в Камбрии не различают. Старинное правило — не могут быть королями да королевами те, кому за ними положено присматривать! И что делать принимающей стороне? Разве что — самому исправить:

— Немайн, хранительница правды Республики Глентуи.

На сей раз уши не упали — взлетели торчком, расправились… Это уже нарочно. Довольна! Можно выждать, пока зачитают титулы Пенды Мерсийского, подняться навстречу. Приходится сдерживать шаг — рядом, опираясь на дочь, медленно и важно выступает король Риваллон. Тяжело дышит, каждое движение дается с болью, а ведь моложе Мерсийца лет на десять. Трудное у соседа выдалось царствование… Сперва вражеское нашествие, что захлестнуло королевство, как прилив — до самых верхушек холмов. Жители ушли в круглые крепости–убежища, подрезали чужой армии тылы, и неприятель схлынул так же споро, как и накатился. Жители лесного королевства не боялись разорения полей — урожай был собран, и следующий должен был успеть вызреть. А что? Лес не вырубили, с пашен почву не увезли… Солнце в небе осталось. Так казалось. До тех пор, пока поднявшаяся по весне вода не захотела уходить обратно с разбухших земель.

Уходящая армия разрушила то, до чего добрались руки — построенные при империи каналы и запруды. Камбрийцы за два с половиной века независимости позабыли римскую премудрость — но не то, для чего прорыты в земле каналы. Король велел копать землю, народ явился на службу от мала до велика… Не помогло. Мало было знать, что потеряно, нужно было знать, где рыть, как и сколько. Кое–где почва оказалась слишком топкой, где–то воды — хватит покрыть человека с головой. Королевство потеряло треть полей, и осенью пришло недоедание. Не голод, но пояса пришлось подтянуть.

До травы дожили — казалось, будет проще. Только вместе с зеленью в королевство явилась болотная лихорадка и уже не ушла. Врачи говорили о дурном воздухе — на латыни «malus aeris», пробовали снадобье за снадобьем — люди умирали. Не все, многие. Она не пощадила королевскую семью, оставив от крепкой ветви восточных МакДесси один–единственный побег. Лихорадка зла… только и милует, что озерных фэйри, которые, бывает, замуж за земных людей выходят, да и к потомству их зачастую благосклонна. Что с них взять — они не совсем люди…

Люди потянулись на более здоровые земли, что освободились после пожравшей прибрежные королевства чумы, но там мор пришел и ушел, родились новые дети, выросли — идти стало некуда. Пришлось жить — с болотной лихорадкой, которая лиходействовала, как в старых, доримских, легендах.

Войны, заботы, дурная сырость… Когда приехал будущий тесть, Гулидиен озаботился, оторвал мэтра Амвросия от его штудий. Как раз ради того, чтобы лучший целитель взглянул — нет ли возможности как–то помочь? Прежде было нельзя, но с тех пор, как мэтр начал перевод книги о недугах холмового народа, он узнал много нового.

Так вышло — да только не в радостную сторону. Врачу хватило одного взгляда. Не сказал, отрезал:

— Поздно. Твоя невеста до осени станет сиротой — и правящей королевой!

То, что Кейндрих — единственная дочь, ни при чем. Род на ней не заканчивается, а камбрийский закон: старшинство — старшему, власть — лучшему, никто не отменял. Она не просто годится для власти. Для ее страны, ее народа — она лучшая, и характер тут не помеха, подспорье. Люди любят королевну, дружина верна, ее рука привычна к луку и мечу. Даже лихорадка не смогла взять девочку — упрямица уцепилась за жизнь слишком крепко. Так же крепко, как теперь поддерживает готового рухнуть Риваллона.

Помочь нельзя — выйдет политический жест, подчинение Диведа Брихейниогу. Остается проклинать связывающие королей сети обычаев и радоваться, когда боль хорошего человека облегчают другие.

Немайн скосила глаза вбок. Сестра–римлянка все еще не любит больших и шумных сборищ, а тут на небольшом пятачке столпилось никак не меньше сотни человек. Так и есть — побледнела, лицо на гипсовую маску похоже, прикусила… не губу, это было бы слишком явно — щеку изнутри. Сделать шаг не только вперед, вбок? Прикоснуться плечом, тыльной стороной кисти… Пусть вспомнит, что сестра рядом, и не смотрит под ноги.

А Настя и не опускала глаза! Вперилась во что–то впереди себя. Нет, это не боязнь толпы. Да она не может смотреть, как старик мучается! Хорошая, добрая девочка. Даже тюрьма не озлобила… Зато нарушать правила ее не научили, а Немайн положено! Лучший способ всем показать — она не императрица, а всего лишь «некоролева», которой не обидно пройти большую часть пути навстречу человеку с больными ногами. Довольно и того, что старик встал и двинулся навстречу…

Сида прибавила шаг — сначала немного, затем перешла почти на бег — и тут ее руку стиснула ладонь сестры… И Анастасия потащила сиду за собой! Быстро, еще быстрей! Длинноногая! Кто думал, что она не умеет нарушать правила? Еще как, только — за компанию. Это плохо. Императрица должна уметь принимать решения первой, даже при хорошем муже.

Сестра так торопилась, что сделала лишний шаг. Пенда и Гулидиен еще идут навстречу друг другу, а Немайн стоит нос к носу с королем в радужной накидке, так близко, что глаза уже не видят лица, только выхватывают черты — прямую бровь, нос–набалдашник, желтоватые белки глаз. Увы, отвлеклась на чужое лицо — правая рука расшалилась. Чужая память подсказывает: одна из шуток инженера. Протянуть руку так, чтобы визави пришлось пожимать ее снизу вверх, по–подхалимьи.

Со своими подчиненными он так не шутил, а вот иных напыщенных господ лавливать приходилось. Особенно тех, кто любил сжать чужую ладонь до боли, поиграться силой — и рассчитывал развернуть кисть наглеца. Не выходило, и теперь не выйдет. Тренировки придали рукам сиды достаточную крепость, чтобы дальше играло уже умение… вот только не с больным человеком забавляться глупостями! Можно надеяться, мелкая оплошность пройдет незамеченной — ладонь уже прямая, словно по отвесу. Крупную не спрятать.