Солнечное затмение - Андрей Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец Гийом приблизил к нему свое лицо, исписанное глубокими рунами старческих морщин. В этом облике странно сочеталось безобразие и неземная одухотворенность.
-- Видишь тот столб? -- спросил Гийом. -- Это вторая ступень твоего восхождения к погибели. Сейчас ты будешь отдавать нам свои долги. Тебя привяжут к нему раздетого донага, и каждый житель нашей деревни может подойти и бить тебя плетью столько, сколько посчитает нужным.
Старик неотрывно смотрел в глаза принцу, надеясь одними словами вселить в него ужас. Вокруг стали собираться одетые в крестьянские сермяги мужчины со своими спутницами жизни и детьми. Маленькие ребятишки испуганно хватались за материнские юбки, словно они всей деревней отловили настоящего демона или загнали в ловушку огромного медитавра. Жерас чувствовал жжение множества ненавистных взглядов. И тут его пробило насквозь. Он вдруг заплакал. Упал на колени и громко закричал:
-- Я сделал вам столько зла, что его невозможно искупить даже бесчисленными ударами плеток! Таких извергов как я еще не рождалось на земле! Мне нет и не может быть прощения! Смерть! Только смерть и мучения! Больше меня ничто сейчас не успокоит!
Разведенный неподалеку большой костер стал шипеть и пускать фейерверк беснующихся искр. Его огромное пламя разделилось вдруг надвое -- словно две огненные руки дружески объяли холодную темноту и вновь сомкнулись воедино. А далее произошло нечто еще более странное. Жерас обнял ноги старика и зарыдал словно ребенок. Два широкоплечих бугая, охраняющие своего вождя, с недоумением посмотрели друг на друга.
-- Встань, мракобес! Никакие твои выходки не спасут тебя от праведного воздаяния! -- отец Гийом брезгливо одернул ноги.
-- Конечно, конечно... -- Жерас поднялся. Он был так слаб, что в глазах постоянно покалывали невидимые иголочки. А повсеместный мрак черной вселенной казался еще более густым и безжизненным. -- Конечно...
-- Иди к столбу!
Тут лицо принца засветилось настоящим торжеством. Он шел к своему позору с большей радостью, чем иные садятся на королевский трон. Почти что побежал. Изнывающая от отчаяния душа возбудила в нем нездоровую жажду телесных страданий.
-- Вяжите крепче! -- попросил он деревенских мужиков.
Один из них окатил его тяжелым взглядом с головы до ног -- этак небрежно, словно вылил ведро с помоями, и ответил:
-- Да уж свяжем, не беспокойтесь, ваше величество! Обслужим не как принца, а как настоящего короля! -- и с этими словами что есть мочи затянул узел на ногах.
Жерас оказался в леденящем пространстве между небом и землей. Голова его не чувствовала тяжесть неба, а ноги не касались земли. Он ощущал только колючий столб, заостренными сучьями впивающийся в тело, да цепкую хватку веревочных узлов. Еще мгновение, и он почувствовал первый удар по спине...
Бечевка оставляла свою роспись в виде красных скрещенных между собой полос. Кожа под ней лопалась и кровоточила. Она чем-то напоминала жгучий удар молнии, от которого воет небо и сотрясается земля. Но Жерас кричал только одно:
-- Еще! Еще! Не жалейте сил!
Мужик, бьющий его, бросил на землю плеть и сплюнул.
-- Да ну его ко всем чертям! Так даже неинтересно!
-- Хотите услышать мои стоны? Хорошо, я буду стонать. Только бейте!
Отец Гийом грозно крикнул:
-- Бейте, я приказываю! Я знаю этих хитрых Ольвингов! Он притворяется, чтобы вызвать у нас чувство жалости! Бейте!
Плеть вновь ожила, переходя из рук в руки. Одни били вполсилы, другие со всей откровенностью. Каждый отходя, пожимал плечами: "чего это с ним?". Спина Жераса вся была в крови. Он уже не в силах был кричать, шептал или бредил, -- но бредил одним и тем же словом: "бейте!".
Отец Гийом подозвал к себе одного мальчика и что-то шепнул ему на ухо. Тот кивнул и убежал. Потом старик поднял вверх свою сморщенную ладонь и сказал:
-- Делаем небольшую передышку, чтобы не умер раньше времени... Эх, жаль ничего этого не видит старший Ольвинг! Как бы хотелось отомстить обоим одновременно!
Жерас уже не чувствовал онемевших рук и ног. Ему казалось, что вместо воздуха он вдыхает едкую гарь. Да так оно почти и было: переменился ветер, и дым от костра теперь обвивал его лицо. Может, хотел просто приласкать? От этих ласк Жерас начал кашлять и задыхаться. Перед его глазами вдруг исчезли все дома с символикой солнечного круга на крышах. Зато появилось бесчисленное множество костров. Свет от них был столь сильным, что озарял небо, с которого вместо дождя капала чья-то кровь. Жерас сидел на белом коне с позолоченной уздечкой. Рядом с ним находился его отец, король Эдвур. Они оба смотрели, как на кострах умирают люди. Где-то позади из мрака доносился гневный голос инквизитора Жоэрса: "к еретикам не должно быть никакого сострадания! никакого! жалеть их -- значит, совершать грех столь же тяжкий, как их ересь!". Жерас долго и бесстрастно смотрел на людей, которые корчились в агонии и кричали с пеной на губах, молили о пощаде и, отчаявшись, начинали проклинать короля. Их были сотни. И их вопли гармонично сплетались между собой в целую арию. Жерас слушал и слушал... Он не испытывал ни удовольствия, ни жалости, ни разочарования. От мучеников он ждал одного-единственного возгласа состоящего из единственного слова. И слово это словно тайный ключ -- лишь оно одно могло пробудить в его душе дремлющие чувства. Иногда он поглядывал на каменное лицо отца, зная, что он ждет того же. Лишь единое слово...
Вдруг один из объятых пламенем людей громко крикнул: "отрекаюсь! отрекаюсь!! отрекаюсь!!!".
Вот это слово... Король Эдвур удовлетворенно кивнул и пришпорил лошадь...
А Жерас снова пришел в чувства и услышал далекие голоса далеких ему по духу людей.
Мальчик вернулся, неся под мышкой старинный фолиант.
-- Вот... Лежало у него в землянке.
Отец Гийом осторожно взял книгу, посмотрел, целы ли страницы, потом небрежно шлепнул себя по лбу, мол: вот я, старый растяпа!
-- Несите ведро воды! Желательно ледяной!
Полуживого Жераса окатили с ног до головы. Вода вперемешку с кровью еще долго капала на серую траву. Душа принца вернулась в горячее от жара тело. Черный мир плавал перед его глазами своими неясными и неконтрастными образами. Шевелились какие-то тени, какие-то пятна огня и что-то похожее либо на человеческие голоса, либо на их многократно отраженное эхо...
-- Ты читал ее?! Говори! -- отец Гийом поднес к самому его носу Книгу Древностей.
-- Да...
-- Ты касался ее своими мерзкими руками, мракобес?!
Ветер на небе что-то озлобленно завыл, глуша тихий ответ. Старик брезгливо стал вытирать платком пятна на кожаной обложке:
-- Простите, братья, это я виноват, выживший из ума склерозник. Весь дом перевернул, не понимая, куда делась рукопись. Нашлась, наконец... -- Он осторожно поцеловал драгоценный фолиант и пошел в сторону деревни.
На полпути он остановился, повернул голову и громко крикнул:
-- Эй, мракобес, ты хоть что-нибудь понял?
Жерас знал, что если он сейчас громко крикнет, то вновь потеряет сознание. Его душа, почти оторванная от тела, болталась в разные стороны и не улетала лишь потому, что зацепилась за какой-то там нерв. Он терпеливо дождался пока угомониться ветер и, обращаясь не к старику, а к нависшему нам миром небу, произнес:
-- Все, что там написано -- правда...
* * *"Любимец ветров" несся между двумя черными безднами. Одна нависала над ним сверху, другая -- раскачивала снизу. Первая была спокойна и тверда как нерушимый монолит. Вторая всю свою жизнь ревела и возмущалась, издавала истерические стоны и пускала пену. Первая из этих бездн именовалась небом, вторая -- морем. Корабль, надув пузатые паруса, плыл в абсолютной темноте мироздания. Порой казалось, он плывет в никуда, порой -- просто стоит на месте. Слабый факельный прожектор, установленный на бушприте, скучающе глядел в море Древних Атлантов и видел там лишь гребни вздымающихся волн. Море, словно живое, делало глубокие вздохи и выдохи. Корабль то поднимало, то вновь опускало в непредсказуемую пучину вод. Стрелка большого компаса постоянно нервничала. Рулевому матросу иногда казалось, что кроме маленького островка палубы, штурвала в его руках да рева неугомонных вод во вселенной больше ничего не осталось. Ветер трепал паруса, а те, не понимая его дикой ласки, обиженно дулись и хлопали тканью.
На палубе впервые послышался звон цепей...
Двое матросов вывели Дьессара на свежий воздух. Тот закрыл глаза и наслаждался его порывами.
-- Эй, еретик! -- капитан Бьюти, стоящий позади, глотнул из бутылки рома и продолжил начатую мысль: -- А тебе, сволочь такая, не кажется, что за столь вежливое обращение с тобой на этом судне, ты мог бы хоть раз сказать спасибо? Мы тебя даже ни разу не отстегали плетью. Мне некогда, моим матросам -- лень, а господину ученому, представь себе, тебя немного жаль!