Обжигающий фактор - Кайл Миллс

— Ты… ты убил их, — пробормотала она.

— Да. Боюсь, что так.

Куинн бросила взгляд на стальную дверь, на бетонные стены вокруг. Бежать некуда. Ей никто не поможет. Внезапно ее мысленному взору предстало видение умирающей девушки из дома Эрика. Дыхание перехватило, в глазах потемнело.

— Почему? — еле выдавила она.

Вопрос вроде бы показался Марину интересным.

— Почему? Потому что мне это нравится. — Выражение лица у него сделалось задумчивым, но не отражало и тени промелькнувшей несколько секунд назад злобы. — Не думаю, что женщина способна это понять… А вот твой приятель Эрик смог бы. Как по-твоему, что он испытывает всякий раз, глядя на тебя?

Она не ответила.

— Может, любовь? Нежность? — Марин покачал головой. — Такие эмоции свойственны женским особям — иллюзия, уходящая корнями в борьбу за выживание. Женщины любят. Мужчины вожделеют. Когда он смотрит на тебя, он воображает, каково это — чтобы ты, обнаженная, лежала под ним, каково вторгаться, вбиваться в тебя. Твои крики. Твое тело, влажное от испарины, скользящее под его телом, пока ты пытаешься вырваться…

— Это не так! — возразила она. — Ты…

Он жестом заставил ее замолчать.

— О, ну конечно, он подавляет в себе эти чувства, коверкает их, убеждает себя, будто их нет вовсе. Тысячи лет цивилизации не позволяют ему подчиниться древним инстинктам — полностью овладеть тобой, подчинить тебя себе. Чтобы ты была совершенно беспомощна, покорно принимая все, чему он захочет тебя подвергнуть. Я же со своей стороны не лишаю себя этих ощущений.

Марин проследил ее взгляд, прикованный к ножу в стене, и широко улыбнулся:

— Хочешь?

Чтобы заговорить, ей пришлось сначала набрать слюны — так пересохло во рту.

— Сколько?

— Сколько чего?

— Сколько женщин?

— Тридцать две — и каждая по-своему уникальна и совершенна. Я помню их всех, в мельчайших подробностях. Такое и впрямь не забывается. Все пять моих чувств словно бы навеки запечатлели испытанное — не пропуская ни единого нюанса. Знаешь, каково это? Можешь ли хотя бы представить себе переживание, столь острое и яркое?

Он замолчал, недвусмысленно давая понять, что ждет ответа.

— Нет. И не думаю, что хочу.

— Да полно тебе, Куинн. Не будь тупицей. Я же знаю, у тебя есть мозги. Я говорю не об убийстве как таковом. Я говорю об эмоциональном накале. Готов ручаться, с этим ничто не сравнится — ни любовь, ни ненависть, ни вера. Может быть, смерть. Не знаю, я бывал лишь на самом краю смерти.

Куинн кое-как умудрилась более или менее выровнять дыхание, и это почему-то помогло скрыть страх, который уже почти парализовал ее.

— Ты ошибаешься. Ты мертв, давно мертв. Уже то, что ты ставишь ненависть в один ряд с любовью и верой, доказывает, что ни то ни другое тебе просто не знакомо.

По всем книгам, которые девушка брала в ФБР, она знала: спорить с ним — почти наверняка в корне неверно. Однако сейчас это не имело никакого значения. Этот человек — этот монстр — уже решил ее судьбу. И сама она ничего не могла изменить.

— А ты никогда не задумывался, что эмоциональный накал, который ты получаешь, терзая и убивая своих жертв, не сильнее того, что нормальные люди испытывают каждый день? Всякий раз, как смотрят на своих детей, слушают красивую музыку, ходят в церковь?

Марин подтянул колено к груди и осторожно пристроил ногу на край койки.

— Чудесно. А ты гораздо лучше, чем я смел хотя бы надеяться, Куинн.

Когда он снова поднялся, все инстинкты Куинн призывали ее отпрянуть, сильнее вжаться в стену. Однако она отказалась подчиняться инстинктам. Нет уж, подобного удовольствия она Марину не доставит! Он сделал уже пару шагов в ее сторону, но вдруг развернулся и направился к выходу. Набрал код на панели и, как только дверь раскрылась, вышел из комнаты.

Куинн не понимала, что происходит. Дверь так и осталась открытой. Девушка сделала несколько шагов вперед, однако ничего не увидела. Она уже собиралась снова шагнуть, как на пороге появился Марин:

— Идешь?

Она застыла на месте.

— Сегодня ты можешь не бояться меня, Куинн. Даю слово, что не трону и волоска на твоей прекрасной головке.

Не требовалось много времени на то, чтобы оценить варианты, что у нее были: остаться и принять «допрос» и смерть — или идти и взглянуть в лицо неизвестности.

Должно быть, Марин прочел решимость у нее во взгляде, потому что вдруг показал на нож, все еще торчащий в стене:

— Не забудь.

Не спуская глаз с Марина, девушка схватилась за рукоять. Чтобы вытащить нож, потребовались все ее силы — но она справилась.

— Где Эрик? — спросила Куинн, угрожающе выставляя нож перед собой.

Марин засмеялся и покачал головой:

— Я и правда восхищаюсь тобой. Ты поистине великолепна. Дух у тебя просто неукротим. Ты это знаешь?

Глава 53

Ричард Прайс сбросил скорость и нагнулся к переднему стеклу, чтобы стоящий у края дороги морской десантник в камуфляже мог хорошо разглядеть его. Тот отдал честь и скрылся в сторожке. Ворота, поверху затянутые колючей проволокой, начали открываться. Еще одна взметнувшаяся к козырьку рука — и Прайс выехал на узкий глинистый проселок, петляющий в глуби виргинских лесов.

До первой асфальтированной дороги было добрых восемь миль, а оттуда до большой автострады — еще десять. Владения «СТД», укрывшиеся от мира в горной глуши, вдали от людей и населенных центров, смело можно было назвать практически неприступными. Скалы вокруг были буквально напичканы камерами, подслушивающими устройствами и детекторами движения. На сложно оборудованной охранной станции посменно дежурили — и патрулировали район — не менее двадцати пяти человек. За десять лет, что компания обживала этот клочок дикой земли, на границах владений случилось всего три тревоги. Да и то все три оказались вызваны случайно заплутавшими охотниками, достоверность рассказов и биографий которых была подтверждена тщательным расследованием.

Иногда столь строгий уровень секретности и надежности подавлял, выносить его становилось трудно — однако, к несчастью, иначе было нельзя. Ведь совершенно невозможно было предсказать, как мировая общественность отреагировала бы на известия о деятельности «СТД». Пронюхай русские о достигнутых здесь успехах, они бы сражались не на жизнь, а на смерть. Не в состоянии более тратить миллиарды долларов на эффективную оборонную систему, они бы пустили в ход единственное еще остающееся у них оружие: яростное, пугающее бешенство. И пред лицом этой угрозы трусливые американские политиканы дрогнули бы, не устояли.

А вот если бы система уже была доведена до конца и готова к действию, и русских, и весь остальной мир это застало бы врасплох. Конечно, шашками бы все равно помахали, куда ж без этого, но только — поздновато. И в конце концов люди, стоящие у власти в том, что некогда было могучим Советским Союзом, подняли бы руки и уползли обратно в свои жалкие норы.

Прайс опустил боковое стекло на несколько дюймов и ощутил, как поток холодного воздуха в первый раз за много дней сдувает с лица тоненькую пленку пота. Последние недели были самыми напряженными и опасными со времени начала проекта. Казалось, все, что только могло, пошло вкривь и вкось. Но теперь, похоже, полоса невезения закончилась — ситуация вновь под контролем. Пять досье, попавших в руки Куинн Барри, сожжены, уже приняты меры к тому, чтобы уничтожить и сами оригиналы, а из всех компьютерных баз стереть даже упоминания о них.

Конечно, столь радикальные меры связаны с определенным риском. Многочисленные полицейские еще помнят об этих убийствах, да и семьи убитых тоже ничего не забудут. Однако в долгосрочной перспективе выгоды такого решения перевешивают риски.

Допросы Куинн Барри и Эрика Твена наверняка пройдут успешно — хотя Прайс весьма сомневался, что из этих допросов удастся узнать что-нибудь новое. Он был уверен, что знает совершенно все о последних днях Твена и Барри, о том, что они предприняли, и о том, что грозило опасностью компании. Возможно, смерть этой парочки еще вызовет какие-нибудь непредвиденные осложнения — впрочем, наверняка вполне преодолимые.

Прайс снова притормозил, сунул руку в отделение для перчаток и нажал кнопку, вделанную в стенку ящичка. Старая изгородь, с виду сложенная из гнилых бревен, плавно отъехала в сторону на скрытых петлях. Генерал бросил взгляд на часы и увидел, что уже отстает от расписания. Если только на дорогах в Вашингтоне сейчас есть хоть какие-то заторы, он неминуемо опоздает на встречу с сенатором Уилкинсоном. Прайс подумал, не вызвать ли вертолет, но решил, что эта двухчасовая поездка все равно необходима, чтобы заново прикинуть сроки основных пунктов в расписании проекта. Потеря Эрика Твена, несомненно, повлечет за собой уменьшение темпов. Вклад молодого ученого в проект, пусть и неосознанный, по значимости уступал лишь вкладу Марина.