Энн Виккерс - Льюис Синклер

Нет, я должна остаться! Именно потому, что это так трудно. Пока что из меня не вышло ничего путного. Бегала с места на место. Суфражизм, народные дома, Институт организованной благотворительности, исправительные заведения. Ты уже не многообещающая молодая особа, Энни. Тебе уже тридцать три года. Но если ты выдержишь здесь хотя бы один год, то, может быть, благодаря твоей помощи удастся уничтожить все тюрьмы на свете!

Да, но целый год! Я провела здесь всего только час, а у меня уже мания убийства. Кончится тем, что я попаду в камеру, где сидит Лил Хезикайя. Ну и что ж! Лучше сидеть с ней, чем здесь с этой миссис Кэгс!

Вот что, девочка, пора тебе научиться держать язык за зубами. Это работа нешуточная. Ты шпионка в неприятельском лагере. Что бы ты ни увидела, ты до поры до времени должна держать язык за зубами!»

Энн стояла у окна, окаменев от ужаса. По усыпанному шлаком раскаленному двору трое арестантов, согнувшись в три погибели, катили тачки с камнем — по кругу, по кругу, по кругу. Бессмысленный, унизительный труд. Как заключенные, они были лишены даже главной привилегии свободного человека: работать ради какой-то цели.

«Да. Не будем преувеличивать. Мир становится лучше, — мы покончили с пытками!» Ах, да успокойся же наконец! Хнычешь над своими горестями, когда ты в любой момент можешь отсюда уехать. А эти рабы — там, внизу, и наверняка эта развалина Кэгс, да и эта Битлик тоже — обречены сидеть здесь долгие годы, если не всю жизнь. А ты, со своим абортом, с убийством Прайд, ты такая же преступница, как любая из них. Мы все преступники, только некоторых из нас просто еще не поймали!»

ГЛАВА XXV

«Бродяг нет — есть только люди, которые бродяжничают», — сказал Джосайя Флинт.[127] Врачей тоже нет — есть только люди, которые занимаются медициной. Писателей нет — есть только люди, которые пишут. Преступников и заключенных нет — есть только люди, которые совершили поступки, считающиеся в данный момент противозаконными, и которых, согласно высосанному из пальца приговору судьи (тоже вовсе не судьи, а всего лишь человека, который судит под влиянием пищеварения или ссоры с женой), бросили в тюрьму.

Итак, Энн находилась среди женщин, которые были не просто заключенными и тюремщицами, а разнообразными человеческими личностями, и она вовсе не смаковала ужасы все двадцать четыре часа в сутки. Как и тюрьма округа Тэффорд, тюрьма Копперхед-Гэп тоже была неудобной и бесполезной, однако нельзя сказать, чтобы она коренным образом отличалась от прочих памятников человеческой глупости. Еще более неудобная, чем два современных исправительных заведения, с которыми Энн была уже знакома, тюрьма эта отнюдь не была намного более бесполезной, чем они. Копперхед вряд ли был хуже многих мест, к пребыванию в которых людей приговаривают только лишь за то, что они родились на свет божий, как, например, шахта в Пенсильвании и окружающие ее лачуги, как город хлопкопрядильных фабрик в Каролине или нью-йоркский притон, тайно торгующий спиртными напитками, битком набитый умными женщинами, которые напиваются, чтобы не думать о самоубийстве. Энн постепенно перестала замечать неприятное. Как говорят об инертных людях, она «как-то свыклась». Она спала, просыпалась, завтракала, работала, спорила, обедала, читала газету и снова ложилась спать с той механической способностью приспосабливаться к среде, благодаря которой люди переносят жизнь в окопах, в эскимосском иглу на северном полюсе, в туберкулезном санатории или в доме, где командует жадная женщина, и при этом не сходят с ума.

Если бы не эта целительная человеческая приспособляемость, Энн вполне могла бы сойти с ума, ибо за пятнадцать месяцев она видела достаточно ужасов. Вонючие камеры с тараканами, крысами, вшами, мухами и москитами. Подземный карцер, где провинившиеся заключенные валялись на холодном цементном полу без одежды и одеял, в одних только ночных рубашках, получая по два куска хлеба в сутки. Столовую, черную от мух, щедро оставлявших свои следы на клеенке. Пищу со вкусом помоев, нашпигованную жучками и червями. Белье, грубое, как парусина, заскорузлое от пота после рабочего дня в рубашечной мастерской. Постоянно запертый красивый гимнастический зал миссис Уиндлскейт, который использовался только в тех случаях, когда капитан Уолдо находил удобным проводить в нем конференции с сидевшими в тюрьме проститутками. Рубашечную мастерскую с допотопными, опасными для жизни машинами и с тусклым светом, от которого портилось зрение. Молчание двадцать три часа в сутки: разговаривать разрешалось только один час после ужина во время прогулки по двору. Разумеется, это правило нарушалось перестукиванием через стены ночью и невнятным бормотанием сквозь зубы днем. Ибо все заключенные считают своим долгом, честью и удовольствием нарушать все тюремные правила, точно так же, как все тюремщики считают своим долгом, честью и удовольствием принуждать к их исполнению. Вся разница состоит лишь в том, что тюремщики торжествуют свою победу не тихо и достойно, как это делают заключенные, а при помощи дубинок, ремней, лишения права писать письма и гулять по усыпанному шлаком двору, тогда как заключенные, естественно, возмущаясь этой несправедливостью, нарушают правила с тем большею гордостью. Чем больше наказаний, тем больше случаев применить наказание, и философия всего этого дела сводится к философии идиота, занятого ловлей мух.

Однако если Энн привыкла к неприятному, как люди привыкают к раку, то смириться с тем, что ее попытки изучить тюрьму оказываются тщетными из-за мужицкой хитрости, которой капитан Уолдомаскировал свою жестокость, она не могла. Она думала, что в Копперхеде, как в Грин-Вэлли, она сможет свободно беседовать с заключенными, чтобы выяснить их точку зрения на вещи. Однако здесь персоналу строжайше запрещалось разговаривать с заключенными, кроме особо доверенных, вроде Бэрди Уоллоп, не считая тех случаев, когда нужно было отдавать им приказания.

Энн с нетерпением ожидала возможности познакомиться с миссис Джесси Ван Тайл, руководительницей рабочих, арестованной за мифическое злодеяние, называемое преступным синдикализмом. Она, вероятно, с таким же волнением ожидала бы возможности познакомиться с Джейн Адаме.

В первый же вечер она беззаботно направилась к камере миссис Ван Тайл, но миссис Битлик ее остановила.

— Никаких разговоров с заключенными. Если вы такая образованная, так прочли бы инструкцию!

Что ж, отличная идея: подобно своей соратнице Бэрди, она должна выяснить, какие существуют правила, чтобы их нарушать. Первый вечер в Копперхеде Энн провела за чтением остроумных шуток вроде:

Единственной целью этого учреждения является дать возможность правонарушителям отучиться от прежних дурных привычек таким образом, чтобы вновь занять полноправное и счастливое положение в обществе. По этой причине заключенный обязан выполнять все правила не только потому, что это правила, но также и для того, чтобы полнее и гармоничнее развить свою личность.

«Это сочинил доктор Сленк или еще какой-нибудь член ХАМЛ. Капитан Уолдо никогда не смог бы оценить такую здоровую, хорошую шутку», — пробормотала Энн.

Никогда не забывайте, что производить шум в камерах по ночам не только серьезное нарушение тюремных правил, но также серьезное нарушение покоя других заключенных. Если вы не цените возможности предаваться спокойным размышлениям с целью примириться с обществом и с вашим Создателем, помните, что другие ее ценят и что себялюбие лежит в основе почти всех преступлений.

Нет проступка более серьезного, нежели поломка, нанесение надписей или иных повреждений мебели в камере, машинам в мастерской или какой бы то ни было тюремной собственности. Помните, что власти штата пошли на огромные расходы, дабы обеспечить вас оборудованием.

«Да уж, поистине, доложу я вам!» — простонала Энн, впадая в стиль Уобенеки.

Лицемерие, которое во всех тюрьмах представляет собой главное средство для полного и гармоничного развития личности и которое Энн усваивала с такой же скоростью, как все прочие обитатели тюрьмы, помогло ей понять, что обойти правило, запрещающее разговоры с заключенными, вполне возможно, если лестью выманить у капитана Уолдо специальное разрешение. Правда, этот метод имел свои недостатки. Капитан Уолдо брал ее за руку, предлагал пойти вечером погулять и смотрел на нее с наглым вожделением. Впрочем, ухитряясь никогда не оставаться одной в гимнастическом зале или в спальне, когда капитан Уолдо приходил проверять помещение, — а он очень любил проверять и усовершенствовать женское отделение, особенно ванную комнату, — Энн всякий раз ускользала, пытаясь угадать, когда ее поймают и расстреляют, как шпионку.

Получив от капитана Уолдо специальный пропуск, Энн уже через неделю смогла посетить Джесси Ван Тайл в ее камере.