Эликсир для избранных - Михаил Анатольевич Логинов

что здесь была какая-то связь, но картинка не складывалась. Спасибо Федору Ивановичу, он дал путеводную нить – совет покопаться в материалах третьего московского процесса.

На следующее утро я позвонил в редакцию и сказал, что задержусь.

– Что с тобой случилось? – заволновалась секретарь Маша Филимонова.

– Да мне в налоговую надо, – соврал я. – Как-то налог на имущество мне странно насчитали… Если кто-то меня спросит, буду к обеду.

На самом деле я отправился прямиком на Новинский. «Только бы мама не выкинула эти книжки, а то где их теперь искать? – думал я, медленно двигаясь с потоком машин в сторону Садового кольца. – Хотя нет, книги она никогда не выбрасывает, но может запихнуть куда-нибудь…» Когда-то давно, еще студентом, я нашел в семейной библиотеке старый толстый том. На пожелтевшей от времени обложке было напечатано: «Судебный отчет по делу антисоветского «Право-троцкистского блока», Москва, 1938». Помню, я полистал эту книгу, потом положил ее на место и больше никогда не брал в руки. Да и что там было читать? Все это я уже знал из институтского курса истории КПСС – «левые», «правые», «лево-правые», Каменев, Зиновьев, Пятаков, Рыков, Бухарин…

…Дверь открыла Катя. На ней были плащ и туфли, в руках – сумка.

– А, это ты? – сказала она рассеянно. – Какими судьбами?

И, не дождавшись ответа, развернулась и быстро пошла прочь по коридору.

– Паспорт забыла, – сообщила она то ли мне, то ли самой себе.

– Ты уходишь?

– Да, у меня интервью. А тебе что-нибудь нужно?

– Нет-нет… Я хотел книжку одну взять из библиотеки. Можно?

– Конечно, можно.

– А где все?

– Витька – в институте, мама поехала в гости к Эмилии Павловне. Помнишь, они вместе работали?

– А-а-а…

Катька остановилась в прихожей возле зеркала и стала нервно копаться в сумке.

– Мать, ты какая-то неспокойная, – сказал я с тревогой. – У тебя все в порядке?

– Будешь тут неспокойной!

Сестра достала из сумки тюбик с помадой и начала торопливо мазать губы.

– Гога объявился.

– Ну и что? С ним и раньше это случалось.

– Опять с какими-то завиральными идеями.

– Продать квартиру, а на вырученные деньги начать бизнес по производству чурчхелы?

– Тебе смешно!

– Ну слушай… Как появился, так и исчезнет. Ты же его знаешь. Что ему от тебя надо? Если денег – не давай!

– Самое удивительное, что нет. Наоборот…

– Наоборот – это как?

– Говорит, что скоро все отдаст…

– Что-о-о??

– Провернет какое-то дело, заработает бабла и вернет все, что раньше брал.

– Врун!

– Знаешь, Лешка, я раньше тоже к этому так относилась… С юмором! А потом…

– Что потом?

– Мне однажды пришлось разруливать историю с его карточными долгами…

– Вот как? Я об этом не знал…

– И никто не знал. И мама не знала. И ты ей, пожалуйста, не говори! Так вот с тех пор я с опаской отношусь к его прожектам. А главное – я боюсь, что он Витьку втянет в какую-нибудь авантюру.

– Ну ладно тебе! Витька – взрослый, серьезный парень…

– Да, но он очень любит отца и… если тот попросит, не сможет ему отказать.

– Ну, не волнуйся, мать! – я обнял сестру. – Хочешь я с Витькой поговорю? Объясню ему, что нельзя принимать на хранение оружие и пакеты с белым порошком от незнакомых отцов.

– Тебе все пи…дихаханьки! – оттолкнула меня Катька. – Я с тобой серьезно… Все! Побежала! Если захочешь есть, в холодильнике – борщ.

– Отлично!

Катька чмокнула меня в щеку. Дверь хлопнула, и стало тихо.

Я разулся, бросил куртку в прихожей и прошел в кабинет. В детстве я любил оставаться дома один. Тишина в родительской квартире никогда не бывала мертвой. Дом был полон таинственных скрипов и шорохов. Но я не боялся. Я ложился на ковер в спальне или забирался на диван в кабинете и смотрел, как пылинки плавают в луче солнечного света. Или брал с полки какую-нибудь книгу и листал ее, вдыхая особый запах старой бумаги…

Время от времени мама с Катькой начинали переставлять книги на стеллажах. Это было что-то вроде национального спорта. Помню, раньше порядок был такой – слева направо шли русская классическая литература, советская литература, классическая зарубежная литература, современная иностранная литература, стихи… Почему-то стихи выделялись в отдельное производство. Потом Кате как-то пришло в голову расставить книги «по эпохам» – до XIX века, XIX век, ХХ век… Внутри «эпох» перемешались страны и народы. Воцарился полный хаос! Книг было несколько сотен, а может быть, и больше тысячи, и перестановка их занимала несколько дней. Иногда где-то на середине маме и Кате это занятие надоедало, и они бросали «реформу» на половине пути. В результате часть книг стояла «по-новому», а часть – «по-старому». Порядка, ясное дело, это не добавляло. Насколько я знал, в последний раз мои дорогие женщины вернулись к классической расстановке, и это давало мне надежду найти нужную книгу сравнительно быстро. Я сел в мамино кресло и окинул взглядом ряды книг, уходившие вправо и влево, верх и вниз. Скорее всего, искать отчет о процессе надо было в советском периоде. На нижних полках – под Эренбургом, Симоновым и Паустовским – стояла 11-томная Малая советская энциклопедия 30-х годов, История Гражданской войны в СССР и Новейшая история колониальных и зависимых стран 1941 года издания. Я бы хранил «право-троцкистский блок» где-нибудь здесь. Я встал на колени и начал внимательно изучать содержимое нижних полок. Кое-где книги стояли в два ряда, и мне приходилось вынимать по очереди тома первого ряда, чтобы увидеть, что там – во втором. Когда я вытаскивал очередную порцию книг, к ногам моим вдруг упала тонкая брошюрка. Я сразу узнал ее, это была отдельно изданная речь государственного обвинителя Андрея Вышинского на том самом процессе 1938 года. Я поднял брошюру и посмотрел оглавление. «Право-троцкистский блок» – агентура иностранных разведок»… Ну да… «Заговор против Ленина…», «Шпионы, изменники…», «Вредители, диверсанты…» «Убийство деятелей Советского государства…». Это?

Раскрыв книжечку на нужной странице, я стал читать. Большой кусок речи Вышинского был посвящен убийству Кирова. Там медицина была ни при чем. А дальше гособвинитель переходил к смерти Горького, Менжинского, Куйбышева и сына Горького Максима Пешкова. «Здесь было предусмотрено использование врачей, что создавало полную гарантию в смысле невозможности разоблачения… Ягода выдвигает свою хитроумную мысль: добиться смерти, как он говорит, от болезни… Подготовить такую обстановку, при которой бы слабый и расшатанный организм заболел, а потом выработать такие методы лечения… помогать не больному, а инфекции, и, таким образом, свести больного в могилу… Ягода стоял на высоте техники умерщвления людей самыми коварными способами…»

Я быстро просматривал одну страницу за другой, ища что-нибудь, что относилось бы к подсудимым – кремлевским врачам.

«…История и