Я – Распутин - Алексей Викторович Вязовский

родителей в больнице», с другой – богадельня Купеческого общества для разорившихся лиц купеческого звания. А еще рядом Александро-Марьинское попечительство для призрения слепых, общежительство для неимущих писателей, приют для арестантских детей… Так что наша усадьба заняла достойное место в этом ряду. Теперь бы удержать наших архаровцев в узде…

Надеюсь, дядьки смогут – вон какие бравые, усищи, фуражки, краса и гордость Российского Императорского флота. Ну и российского коммерческого тоже, специально набирали, по рекомендациям Стольникова и Мефодия, чтоб склонность имели к воспитанию личного состава да грамотные. Самое сложное было подобрать непьющих, даже сложней, чем тех, кто руки не распускал. Тут же с этим как – чуть нижестоящий накосячил, дык можно и в зубы сунуть, а у нас дети, с ними так нельзя. Ну то есть иной раз подзатыльник запомнится в сто раз лучше, чем все нравоучения, но делать это системой ни в коем случае нельзя. Долго пришлось дядькам объяснять, чего мы от них хотим, концепцию, что «матрос всегда должен быть при деле», они и сами отлично юзали, а вот то, что воспитанникам надлежит самим многое решать, это было поперек всего опыта. Ну да, чисто макаренковские принципы – коллектив, самоуправление, труд.

Потому-то мы и уперлись в проблему непьющих. Большинство дядек и так казенкой не злоупотребляло, но несколько человек, отлично подходивших по всем статьям, могли крепко за воротник заложить. А пример воспитателя это же еще один важный принцип. Нескольких пришлось с сожалением отсеять, двоих взять под честное слово. Вон стоят, выглаженныеначищенные… дай бог, чтобы коллектив не только на детей, но и на них действовал.

Феофан, слава богу, закончил где-то на посланиях апостолов, к нему подошли за благословением, а на трибуну поднялся фон дер Лауниц. Этот по-военному прямо и кратко рассказал, какие мы все тут молодцы, и закончил под аплодисменты, вызванные в первую очередь радостью от столь непродолжительной речи.

Но потом к словоговорению приступил чиновник из министерства народного просвещения… Я только вздохнул и опять включил воспоминания.

Как общинники отмывали и ремонтировали дом, как наши бабы разметили усадьбу под сад и огород – вот только бы дождаться тепла, сразу начнем посадки. Как торговались за каждую копейку при покупке делового леса, кровельного железа, оконного стекла, чугунных радиаторов… ага, сделали центральное отопление, чтобы не держать штат истопников. На сантехнику тоже потратились, кровати хорошие, парты, да черт его знает чего еще, и все время в самый последний момент вспоминали, что не хватает какой-нибудь мелочи. Столько нервотрепки, это же вам не интернет-заказ с доставкой, тут надо доехать, выбрать, сторговаться, найти ломовика, погрузить, привезти… Но вроде успели, последние шпингалеты на окна приворачивали за полчаса до начала «пускового митинга». Дядьки и воспитанники, все вместе. Один даже ухитрился руку отверткой поранить, сейчас прячет ее, замотанную бинтом, за спину.

Учителей тоже с трудами немалыми искали, тут, правда, Булгаков и его контакты среди интеллигенции сильно помогли. Концепция, когда колонисты должны сами себя обеспечивать и обслуживать, удивления не вызвала, тут многие приюты, что называется, «коробочки клеили», но вот ее глубина была непривычна. Как это – полностью себя обеспечивать? Как это – делать все, без кухарок, уборщиц, нянек? А уж то, что ребятам предстоит и решать дела приюта самим… Но тут я был непреклонен, дело новое, невиданное, коли сами себя обеспечивают – имеют полное право решать. Мы, конечно, поможем, направим, подскажем, но пусть учатся выбирать и отвечать за свой выбор. Интеллигенция головами покачала, повздыхала и согласилась, особенно после того, как я шепнул, что это будет самая настоящая демократия.

Оратор загнул про «споспешествование образованию», я только тяжело вздохнул. Сзади возникло волнение, ко мне понемногу приближался легкий шум. Я повернул голову – Столыпин! Прикладывая палец к губам и слегка кланяясь, премьер прошел ко мне и даже подал руку.

– Я тут частным порядком, прошу без церемоний, – обвел он взглядом собравшихся и шепнул мне: – Смотрю, все у вас успешно, весь город тут.

Посмотрел на чиновника на трибуне, издалека кивнул Лауницу, показав рукой, чтобы тот не мчался на поклон к начальству, и вполне оценил внешний вид оглоедов. Бабы в общине и нанятые швеи, усаженные за несколько машинок Зингера, несколько недель строили ребятам форму – черные штаны и черные блузы с белыми отложными воротничками. С ма-аленьким дополнением – в качестве отличительного знака воспитанники носили галстуки наподобие пионерских, только желтые и скрепленные заколкой в форме синей рыбки. Просвещенному человеку сразу ясно: цвета императорского штандарта и первохристианский символ.

Я подтвердил Столыпину его догадку, а он вдруг озадачился андреевскими знаменами в углах зала и портретами флотоводцев.

– Это, простите, к чему?

– Так здешний приют морской, – зашептал я ему на ухо. – Имени адмирала Ушакова. Будет готовить техников для императорского флота. Механиков там, гальванеров и других, кто нужен.

– Однако! А программу обучения где взяли?

– Пока скопировали с казенных реальных училищ, пять лет и два подготовительных класса. Ну и морских предметов, как знающие люди посоветовали, добавили – построим причал на Невке, заведем лодки, будут ребятишки на веслах да под парусом учиться. Потом еще хочу кого знающего из морских офицеров пригласить, глянуть, может, посоветует, что поправить.

– А в других приютах тоже моряков готовить будете?

– Нет, смотря по тому, в каком городе. В Туле – оружейников, в Кинешме – ткацких техников, в Москве – слесарей и металлистов. По другим городам тако ж мысли есть.

– А сколько тут возрастов?

– Семь классов. Первые – шестилетки. Последний класс – пятнадцать, шестнадцать лет. Многие, Петр Аркадьевич, годков своих не знают, и пашпортов у них обратно нет. На глазок определяли. Всего сто двадцать два пацана.

– Что же девочки? – поинтересовался Столыпин.

– Не потянем… – вздохнул я. – Воспитуют-то дядьки из отставников. Это во-первых. Во-вторых, в беспризорных в основном пацаны бегают по городу. Кого полицейские отловили – тех к нам и направили. Сколько со вшами намучились…

Премьер совсем было собрался спросить еще что-то, но тут в зал красным вихрем ворвались три казака Собственного конвоя. Алые черкески пролетели по всем закоулкам, сверкая серебром газырей и кинжалов, встали у дверей и распахнули их на всю ширь.

Вот это сюрприз! Пусть теперь хоть одна сволочь попробует вякнуть против нашего начинания! Милостиво улыбаясь, в зал вошла Аликс в сопровождении четырех фрейлин.

Оратор на трибуне замолк и после секундного замешательства соскочил вниз. Бомонд мгновенно выстроился по ранжиру и кланялся, кланялся, кланялся… Или приседал в книксенах, в зависимости от пола. Проняло даже мелких оглоедов – еще бы, императрицу увидел! В настоящей бриллиантовой диадеме. Перцов, коему было поручено написание репортажа об открытии, как безумный строчил в блокноте, Адир срочно перенацеливал камеру.

После краткого