На корабле утро - Александр Зорич

Мы спустились на два витка пандуса. Масленников, подхватив меня под руку, ввел в широкие ворота подземного ангара.

Там было неожиданно многолюдно – человек пятьдесят, не меньше. Все как один – в белых халатах. Как, кстати, и Масленников.

Странная штука с этими халатами. С функциональной точки зрения они, подозреваю, нафиг никому не нужны. Средства дисбактеризации сейчас такие сильные, что при желании любое помещение, любую одежду можно стерилизовать до идеального состояния. И всё же халаты… Думаю, белый халат для ученого это что-то вроде старомодного, с седыми локонами, парика для судей Атлантической Директории. Знак принадлежности к особой касте.

Из этой полусотни ученых примерно двадцать человек пожирали глазами экраны своих планшетов.

Остальные тридцать сновали между батареей трехмерных принтеров и здоровенным бубликом цвета слоновой кости, установленным на многочисленных штативах в центре ангара.

К бублику, имевшему высоту метров пять, были приставлены несколько стремянок.

Лаборанты, стоявшие на верхних площадках стремянок, обклеивали конструкцию изогнутыми профилями, похожими на обрезки автомобильных протекторов.

Вот такой кружок «Умелые руки»…

Масленников громко поздоровался, ему ответил нестройный хор уважительных возгласов. Девчонки, а среди лаборантов были и девчонки, приветливо заулыбались начальнику. Чувствовалось, что Масленников пользуется в коллективе подлинным авторитетом – у меня на такие вещи профессиональное чутье.

– Спросите меня, чем они заняты, – сказал Масленников, заговорщически улыбаясь.

– Ну спрашиваю.

– Они создают модель тех самых чоругских Х-ворот, о которых я вам только что говорил. Масштаб модели – один к тысяче.

– Пять километров?! – ахнул я, мысленно отмасштабировав модель. – Вы хотите сказать, что поперечник реальных ворот – пять километров?!

– Четыре тысячи восемьсот двадцать пять метров! – провозвестил Масленников с такой гордостью, будто самолично их построил.

– Впечатляет.

Масленников промолчал, деликатно предоставляя мне возможность рассмотреть ворота как следует.

Бублик – это, конечно, очень грубая аналогия.

Ворота имели форму правильного восьмиугольника и поэтому геометрической фигурой, их аппроксимирующей, служил скорее квадрат, а не окружность.

В верхней части ворот располагалась плоская ромбообразная конструкция с хорошо различимой посадочной площадкой и стыковочными шлюзами. Наискосок от нее, в правом нижнем углу ворот, находилась еще одна конструкция – грубо говоря, невысокий цилиндр, который, исходя из масштаба модели, имел реальный диаметр порядка четырехсот метров. В свою очередь, к этому цилиндру было прикреплено нечто вроде сковородки.

«Сковородка» имела метров сто в поперечнике. Как раз когда я рассматривал ее, к нам подошел лаборант с прозрачной полусферой в руках и, подобострастно глядя на Масленникова, поинтересовался:

– Вот, поглядите, Сильвестр Константинович… Хорошо получилось?

– А это мы сейчас проверим, – ответил Масленников. – Будьте добры, покажите нам внутренности реакторного отсека.

Расторопный лаборант подошел к тому цилиндру, из которой торчала «ручка сковородки», и осторожно снял кусок обшивки.

Моему пресыщенному взору предстала выполненная с ювелирной точностью внутренность Х-ворот.

Детали, детальки, деталюшечки… Крючочки, бочоночки, проводки… (Ясно, что «проводки» у реальных Х-ворот были толстенными трубопроводами). На фоне общего хаоса элементов выделялась своего рода хоккейная шайба, подвешенная в центре помещения на лесках.

Масленников положил свою длинную хилую руку на плечо лаборанта и, дружелюбно осклабившись, сказал:

– Отлично получилось, Жора… Эх, сюда бы еще крошечных чоругов запустить!

– Тараканы подойдут? – пошутил Жора. – Можно в баночку наловить.

Я невольно улыбнулся. Те, кто стояли поближе и слышали этот разговор, тоже.

– Вот, уважаемый Лев, – Масленников наконец-то вспомнил обо мне. – Обратите внимание на эту круглую финтифлюшечку, – он указал на «хоккейную шайбу». – Перед вами – субмезонный конвертер. Нечто вроде наших термоядерных реакторов, но только более мощный. Для простоты можем называть конвертер реактором, а комплекс помещений вокруг него – реакторной. Вы не возражаете? Хорошо.

Услышав слова «комплекс помещений», я впервые за наш с Масленниковым разговор подобрался и сделал стойку – как охотничья собака, заслышавшая по осени крик утиной стаи. «Комплексы помещений» – это ведь всегда по нашей, осназовской части.

– Как легко догадаться, – продолжал Масленников, – реактор поставляет воротам энергию, необходимую для их работы. Стало быть, трогать его нельзя ни в коем случае. Это я вам на будущее говорю.

«Все-таки штурм будет, – сообразил я. – Ибо это единственное будущее, в котором я что-либо в принципе на этих воротах могу „потрогать“…»

– Также я хочу обратить ваше внимание на одну очень важную особенность чоругского реактора. Его рабочий блок, – Масленников бесцеремонно ткнул пальцем в шайбу, – парит в невесомости, удерживаемый на месте восемью магнитными лазерами. Вы что-нибудь слышали о магназерах?

– Признаться, ничего.

– Не страшно. Главное – это отдавать себе отчет, что под реактором расположена отдельная дейнекс-камера, работающая на полную нейтрализацию гравитационного поля, создаваемого центральным эмулятором ворот.

Наукообразный бред выключает мне мозги начисто даже в тех случаях, когда он вовсе не бред, а незамутненная научная Истина. Господи, как я ненавижу физику! И еще: Господи, почему ты создал меня таким?

Впрочем, ситуация не оставляла мне времени на дальнейшие размышления в этом ключе. Ибо Масленников потихоньку заводился.

– Дело в том – и это важно, дорогой мой Лев! – что чоруги в своей естественной среде обитания привыкли к силе тяжести, значительно превосходящей нашу, земную. Поэтому для своего комфорта они поддерживают во всех помещениях Х-ворот силу тяжести в два с половиной «же». Если локальная дейнекс-камера под реактором будет выключена, рабочий блок, имеющий массу порядка сорока тысяч тонн, рухнет вниз. И лучше бы никому из нас не видеть того, что произойдет вслед за этим, – Масленников трагически вздохнул.

– С пониманием относимся… – промямлил я. И, надеясь чуть-чуть разрядить свинцовую серьезность беседы, я спросил, указывая на сковородку, торчащую из реакторного отсека. – А это что, зеркало заднего вида?

Масленников вполрта улыбнулся. Помолчал. И наконец ответил:

– Это храм.

– Что, простите?

– Храм. Ну, церковь. Понимаете? Место отправления религиозного культа.

– Чоругского?… Почему-то никогда не думал о том, что у чоругов тоже есть религия… И чему они молятся? Во что верят?

– Да я толком не знаю… Я же физик… Смерти, кажется… И безвоздушному пространству… По крайней мере, у этого храма есть такая особенность, что каждый чоруг в нем может приобщиться, так сказать, к безвоздушному пространству…

– Каким образом, интересно?

– Ну там, понимаете… – чувствовалось, что формулировать Масленникову трудновато, почти как мне совсем недавно – выслушивать его выкладки. – Там есть как бы такие соты, торчащие прямо в космос… Чоруг залазит в такую соту и как бы медитирует…

«Трезвый, что ли, медитирует? Или поддамши?» Вот был бы с нами Свиньин, он бы обязательно задал Масленникову такой вопрос. Но я не задал.

– Ясно. А это, надо полагать, галерея, – я указал на ручку сковородки, – соединяющая храм с реакторным отсеком.

– Верно. А теперь перейдем, пожалуй, к самому насущному, – Масленников помрачнел. – Мы тут с товарищем Ивановым тщательно прорабатывали вопрос, каким образом военные, то есть вы, могут проникнуть в реакторный отсек. И вот к какому выводу мы пришли: выбора у вас нет. Вам придется начать проникновение через купол храма. Затем вы воспользуетесь скоростным лифтом в галерее и окажетесь в реакторном отсеке.

– А почему нельзя проще? Что мешает вскрыть непосредственно обшивку реакторного отсека?

– Дело в том, что вся внешняя поверхность обшивки отсека представляет собой один гигантский испаритель. Через нее осуществляется отвод избыточного тепла. Наш макет не передает этой особенности, но общая толщина обшивки вместе с коммуникациями теплообменников достигает пяти метров.

Я присвистнул. Оно, конечно, лучше через храм. Тюкнем стеклышко – и мы внутри…

– А какова толщина купола храма? – спросил я.

Мой вопрос Масленникова обрадовал – кажется, он вновь почуял возможность сесть на конька своего всезнания.

– Четыре сантиметра. Всего лишь четыре сантиметра, дорогой мой Лев. Но! Это подлинный шедевр инопланетного технического гения! Прозрачный купол храма – это одна, представьте себе, одна молекула, мономолекула! Он весь выткан одним-единственным, крошечным нанопаучком из циклически повторяющегося кластера «алюминий-кремний-алюминий-кислород-кремний-кремний-кислород»!