Война на пороге (гильбертова пустыня) - Сергей Переслегин

Было убито всего пять учителей и ранено десяток малолеток. Они были заложниками ТОГО, что начнется сейчас в пяти районах Токио. Сигнал «два» прозвенел, и дай вам боги, большие, справиться с пятью школами окраин. Оцепление было серьезным. Вышли родители и стали уговаривать некоторых вернуться. Норико пошатывало. Она увидела мать, которая шла к ней, высокая и строгая, как рельс. Норико выстрелила только когда большие сами открыли огонь, и заговорщики попрятались за окнами, кто-то выстрелил в мать и попал в ногу. Но дочь была уже мертва. «Так я и думала, что меня сегодня убьют», - Норико прилегла на асфальт под окном, в которое впрыгнула сегодня с утра, опустила руку с груди и умерла. Четвертая связь работала. «Большие» задыхались от вызовов. Некоторые застрелились сами. Это была самая популярная смерть среди взрослых Японии за последний год. Иностранцы писали, что Япония напоминает фильм ужасов. Япония отзывалась корректно: проблемы отцов и детей. Западные журналисты писали, что при таких детях скоро не останется отцов. Но были оазисы, и их цепь, обрамленная войсками, растягивалась и была готова задушить это проклятое двенадцатилетнее Будущее. Некоторых купили с помощью техники. Взрослые знали, что Будущее дефициентно по аппаратуре встроенных компьютеров в их искаженные сознания. У детей не было дефициент- ности и было оружие. Они зависели от взрослых и ненавидели их. Были и нормальные подростки и юноши. Они смотрели на флеш-молодежь, как на опухоли, и ждали сигнала взрослых, чтобы их вырезать. Приходилось все время работать на данную операцию в данный момент и умирать. Появившихся от террористических союзов младенцев приходилось подкидывать в государственные службы. Некоторые девчонки рожали в 14 лет. Это стало большим шиком. Еще модно было оружие и новое оборудование. Когда движение начиналось, они носили маски и тем подставлялись под удар. Зато заявили о себе. Сейчас парадигма была другая. Тихариться до последнего и как бы ненавидеть флейт, прорваться в молодые таланты, выиграть суперкомпьютер и пройти лучше всех полувоенный лагерь, а потом сыграть свою единственную игру и в ней умереть или стать лидером до следующей битвы. Нори-

Сцлси flt+имьт ВАША flt+гемьин*

ко продержалась два больших такта. Малышне не повезло. Школу расформировали как рассадник... Тридцатипятилетний любитель Джаза тихо плакал по Норико. Ее мать, полулежа на кресле в коридоре госпиталя, осознала, что дочери больше нет, и вдруг почувствовала, что дня этого отродья она сделала все, что могла. Теперь можно надеть погоны и стрелять их до последнего, искореняя зло. Эта японка точно знала, где зло. Оно — в детях. Ей было торжественно спокойно на душе. В юности она хотела рисовать анимацию для мультиков, но все сюжеты были какие-то жестокие, и она ушла~в обслуживание электронной аппаратуры. Теперь времена иные.

Какая-то мать все еще рыдала о потере семилетнего сына. Никто не велел ей убираться с крыльца школы, но никто особенно не мешал истерике. Инцидент не получил распространения в прессе — так, короткая деловая заметка о количестве убитых во время школьного конфликта. Международная общественность повозмущалась скрытым подтекстом в выступлении Японского Премьера. Это же, де-факто, -военное положение, — говорили она. Каждая школа, провинившаяся такими беспорядками, по требованию правительства становилась закрытым военным учреждением, и все дети от 7 до 16-ти лет, учащиеся в этой школе на момент события, становились военнослужащими с ежемесячным отпуском домой на 24 часа. Многие японские родители, наоборот, вздохнули с облегчением. Перевести своих детей в другие, открытые школы можно было только в «день М», и не все успевали. Когда школы превращались в казармы, родители на следующий день после решения прощались со своими детьми навсегда, они знали по опыту других районов, что дети перестают получать ежемесячные отпуска домой по собственному желанию, объясняя это привилегией поехать в воскресный лагерь развлечений на острова. По данным статуправления, статистика самоубийств таких родителей не выходила за пределы нормы.

2010 год, октябрь

«Кто ж видел эти нормы? — думал Первый. — И в какой упаковке подать эти сведения в Управление?» Первый знал, что раз хорошо запущенное информационное действо не останавливается. Еще в бытность вместе со Вторым он организовал рост и прирост информации по теме новых японских стратегий, и она медленно развернулась теперь перед ним неким японским Проектом некоего отвратительного Первому Будущего. «Врага нужно знать не только в лицо, но и без лица, — учил он студентов. - А еще лучше — никаких лиц самому не иметь, тогда можно некоторое время побыть "им" и понять, куда тянет поток его рода, если это человек, или поток его истории, если это государство».

Все просто. Об этом написали все просветленные и все жулики за ними, но так и не привилось: пустота и полнота были диалектическими категориями. Между ними люди боялись поставить что-то «наполовину полное», потому что враги, ведь, зальют остальное. Первый считал себя наполовину японцем, потому что это помогало в работе, и наполовину русским, потому что это спасет в войне. Он не выносил модерновых эмпатий и гуманистических коллективных прозрений. Ненавидел терпандров и не чтил Аполлона. Единственное, что он категорически не успевал, так это заменить все блоки японской трансляции о японцах—на свою трансляцию о них же. Они его не трогали, потому что не могли представить, что чиновник и военный может играть в такие игры в одиночку, с друзьями и даже привлекая к выполнению разовых поручений неповоротливый государственный Голем. Первый считал, что когда война пройдет, его японские упражнения могут стать технологией компак- тификации знаний о разных странах и их честолюбивых планах. То есть, что-то типа «что бы вы хотели заявить миру, но пока боитесь сказать». Марина позвонила ему и сказала, что ребенок хочет поехать в спортивный лагерь. Первого передернуло.

- Ты псих, - сказала Марина, — мы сможем приезжать на субботу—воскресенье или забирать его. Ты просто военный псих.

- У него нога, Мариночка!— жалостливо произнес Первый. Ему грезились японские дети, ходящие строем и мгновенно бросающиеся врассыпную с оружием на изготовку.

- У него две ноги! Я не могу сказать ему, слышишь, ты не поедешь, потому что папа волнуется.

Сцле*. Т<4лсмлм* Емн*. Пе+имгм**

— Это ужас, — сказал Первый. — Неужели уже начались каникулы? — он улыбался, потому что представлял себе Маринку в курилке ейного Холдинга, обсуждающую животрепещущий вопрос. «Лагерь, так лагерь...»

Глобальное потепление (4)

2010 год, сентябрь

Зал был огромный. С колоннами и сценой. Изобиловал люстрами. Играющих было меньше, чем стекляшечек на люстрах. «Прямо филармония областная», — подумал Первый.

Первый бой прошел из рук вон. Просто нелепость в воздухе. «Просто нечего нам больше терять». «Просто» - паразитное слово, которое заменяет нужное и важное. Страна Россия, собранная в углу под колоннами, дрожала в шоке, когда он обнародовал результаты на 17.00 первого дня войны. И мир, растекшийся по всему залу второстепенными странами, ей вторил, затаясь. Нелепые американские ноты впопыхах произнесли играющие за Штаты. Кому ноты? Вестимо, нам. Американе делали вид, что не разобрались в том, кто на кого напал. Ну, это они всегда. И по игре, и по жизни. Еще одно слово «всегда» - мимо смыслов. Бравым Американцам из Москвы казалось, что подготовленная и спланированная в американском котле операция стала чужой, и когда она свершилась к выгоде американ, гегемо- няне растерялись и спрятались у себя на материке. У них новый «качественный» президент. Умный, аж жуть. Он готов воевать чужими руками, но вот Америка — только ему. Быстро же мы перерождаемся во врагов. У офицера — президента США железобетонная речь и полное отсутствие рефлексии. Он убедительно, как кувалда, доказывает за день до войны, что «детские войны» до умирающего Титана не дошли. Американе, мол, всех инициаторов выслали без объяснения причин, лишив Гражданства, Собственности и Уверенности в Демократии. А потом Президент, мол, отшутился тяжелым положением страны. Гном ему верит и ставит Америку в указанную позицию.

Перл-Харбор случился в Тайбее на третий день Игры. Нострадамусы всех цветов кожи вопили про Апокалипсис. Японцы вырезали пол-Сахалина, а тех, кто сдался, убили за компанию, было жарко, так написали газеты. Хотелось вырезать из газет... За газеты играла отдельная команда из Нижнего. Плотные ребята. Такие не пропустят шансов ни за своих, ни за чужих.

И почему-то эти самые бравые японцы, которые за кофе очень даже дружили с американами, застряли на середине полуострова? Мост стоял. Стояло утро четвертого дня. Первый не спал уже третьи сутки, хотя Игра шла сама, по-военному, скуповато. Во Владике в первый день где-то сидели японцы, но недолго. Первый готовился к Игре, но прилетел в Хабаровск за двое суток до начала игровых событий. И увидел этот жуткий зал. Не хватало торжественного исполнения Шостаковича. Посредничество Первого было выстроено, и информационное обеспечение за счет вездесущего Гнома было даже избыточным. Но он знал правила: в Игре — как в жизни. Еще таких же правил придерживался Гном. По-делово- му работали штабы. Маша прилетела с ними, он словно впервые увидел ее в форме. Она была в такой форме, что ей могли позавидовать все играющие оптом. Маленькая Муха, желающая отстоять Россию. По игре Первый фактически подчинялся ей. Забавная коллизия.