Война на пороге (гильбертова пустыня) - Сергей Переслегин

Альфред поклонился и вышел.

Игорь подошел к Первому и сказал:

— Три Магомета могут обойти гору с трех сторон. Их зовут Владлен, Кирилл и я. Мы также можем срыть гору и подтянуть ее к себе. Победить Голем - невозможно, но превратить его в сторожевого пса — вполне. Вы будете приглашенным Гуру. Защищайте докторскую. У вас есть почти два года. А немцы, ну, они немцы и есть. Как поет наш Гном: «А до войны вот этот склон немецкий парень брал с тобою». История сюжетна, как сволочь... Мы всегда сначала обмениваемся с немцами своими разработками, а потом воюем друг с другом. Лояльность прошлому.

— Ты забыл Гнома среди Магометов, он, кстати, уже рассчитал всю войну.

— Нет, он такой же «пятый элемент», как и вы, Сергей Николаевич. А дом этот — просто площадка. Людям хочется чему-то содействовать и быть причастными, играть в шпионов и творить заговоры. Господин Невзоров давно понял, что если ему не пропишут позиции и не заставят их вызубрить, то Министром ему не бывать. Так что, мы готовимся к войне, а он к власти. Раньше в Америке все прикрывались званиями «писатель-фантаст», а у нас сегодня модно говорить о постмодерне.

2009 год, октябрь

Раздел Китая, который уже три месяца обсуждала вся мировая общественность, принес отделу массу неприятностей.

гильвертоко пустыня

Во-первых, Первый улетел в Шанхай на две недели, во-вторых, все Управление вопило, что Китаем нужно заниматься, а не цивилизованной Японией, которая вооружается только затем, что денег некуда девать, а настоящий дракон вырос в Китае. И что там будет? И граница у нас не такая как с Китаем. Разве море — это граница? Вы браконьеров с Итурупа спросите, какая это граница? То-то же. Эткина забрали из отдела волевым порядком. Второй юный лейтенант вообще не оправдал надежд группы и приглянулся в гараже. Китайские дела сильно расстроили карьеру Игоря, он приходил жаловаться, что кресло заместителя министра от- рыдалось о нем и повернулось к другому лесу передом. Что Сибирь ему вотчина теперь, а не московские кабинеты. Да и в АТР все изменится. Валюты замерли. Но и впрямь надоел их бег по кругу. От доллара к евро, от евро к акю, проблеск динара и похороны оного. Да мало ли чего случилось за эти годы: в России это сформировало чрезвычайно легкое отношение к деньгам.

— А в Японии — к смерти, — мрачно шутил Кирилл. Он занимался экономикой, а не игрой на понижение—повышение. Ему бы хотелось производить, а приходилось стабилизировать рынки. Когда Первый увлек его обратно дипломатией, Кирилл вздохнул с облегчением. Новая Маньчжурия требовала к себе внимания. А Корею он уважал за технологический рывок, впрочем, безрезультатный. Нет резона накладывать макияж перед чисткой авгиевых конюшен. Под конюшнями Кирилл понимал АТР, а под чисткой—войну, спроектированную Гномом. Но южные корейцы хотя бы «создают впечатление гармонии», и инновации дня них имеют большее значение, чем накопительство, собирательство и охота, как шутил отец, отзываясь об экономике российской.

Сам Кирилл делил экономику на производящую, ресурсную и транзактную. Он бы с удовольствием производил хайтек и на нем собирал бы экспертные группы высокой аналитики для службы в свободное время экономикам транзактным. Но все время делать иллюзию не хотелось, а приходилось. Игорь был куда более спокойным менеджером, и жаль, что китайская эпопея подвинула его управленческую карьеру.

Ое+лси Елшл tjtfuMnuM

Китайцы, конечно, подгадили своим развалом не только нашим менеджерам, но и «Соединенным Штанам» тоже. Гном с улыбкой принес похожую на передовую статью из консервативного и озабоченного своей репутацией американского журнала и зачитал: «США с самым крупным внешним долгом и самыми серьезными задолжностями населения по кредитам — единственная страна мира, которая пока удерживается в роли гегемона мира, и прогноз ее развития печален, либо для нее самой, либо для этого самого мира».

Мы уходим (3)

2010 год, август

Восток тяжело болел остаточными явлениями Советского Союза в жутковатой китайско-сербской редакции. Они сначала не верили в войну, потом боялись ее, потом зарылись в песок и ждали в сумерках своих душ чего-то неотвратимого. Ждали уже семь лет назад: уезжали, почти бежали и продолжали ждать в своих Великих Луках и на Псковщине, не успокаивались, исходили желчью по брошенным территориям, ставя в тупик местных монахов и психологов. Казалось бы, уже все, кто хотел, уехали, забыли, унесли какие-то средства и наладили какие-то бизнесы. Оставшиеся на Сахалине, словно латвийские граждане России, принудительно умытые Европой, продолжали ловить рыбу, глядеть на запад в тоске, а на юг в страхе. Однако жили. Учили детей. Ставили в театре все, что угодно, и неплохо, но — какое-то традиционно ностальгическое по Чехову и никогда — Ми- симу. Японских ресторанчиков с 2005-го не прибавилось, поездки в Японию проходили организованно и бессмысленно. Молодежь экологично изучала айнскую культуру и каталась на зимних трассах, построенных "в расчете и на японцев тоже. Но они что-то не очень ехали кататься. Пик увлечения сахалинским туризмом прошел, и каталась Южная Корея с европейскими мальчиками и девочками, искательницами новых трасс. Вертолет для Сахалина так и не был построен, несмотря на объявленный Центром Сахалинский проект и включение оного в федеральные расходы. Первому регион напоминал древнюю книжку С. Льюиса «У нас это невозможно». Не хотелось летать на дряхлом Ми-8, не хотелось встречаться даже со своими по структуре, потому что народ это был не свой. Мост построили, но местные дороги тянули к нему еще год, потому что администрация затаилась и ждала: вдруг федералы проплатят и это. Президент пару раз выезжал туда с инспекцией и дружбой, с обороной, харизмой и подарками, но потом как-то все больше бывал во Владике, обходя стороной этот Южный: по-прежнему пыльный город с зелеными «американскими деревнями» вокруг, как в насмешку выпиленными в Сахалинской земле, но процветающими и качающими нефть, газ и людей в равных пропорциях, согласно заокеанским планам. Причем, американе там оставили весьма скромные позиции, а европейцы как раз-таки что-то мутили с японцами и купировали обострение отношений.

«Я бы захватил Сахалин просто так, — думал Первый, — из баловства». Владивосток вырос, подпрыгнул в фазе развития до эры пофигизма и догнал Питер. Там начало структурироваться нечто. Повисшие мосты к Русскому острову сняли частично транспортную «засаду», продиктованную ландшафтом. Во Владике кончилась истерика по поводу несоответствия статуса Морских Ворот нового Средиземья, и этот статус начал потихоньку играть на тех, кто вложился в бренд АТР. Россия не рискнула перевести столицу во Владивосток. Но осколки кривого зеркала этой идеи причудливо воплотились в конгломерате функций, и город воспрял как несуществующая столица нового нарождающегося мира. Корейский элемент добавил остроты в бизнес и легких машин в воздух. Китайцы, как ни странно, проиграли корейцам геополитику в городе и остались кормовым элементом. Город стал хитровато улыбаться, заведя себе в истеблишмент «евреев юго-восточной Азии», и пока гонения не пришли — в богатстве процветал их новый Баден-Баден.

Японцы ненавидели Владивосток. Здесь японцев не ждали, изучали, выпутывались из корейских сетей, натаскивали китайцев, а что не успевали — так это в России всегда было. Здесь лепили флот и бесились, что сахалинцы просрали вертолет, потому что купить у корейцев им было лег-

Cestui (7i+имхм* Емм TJt+имылм.

че. И теперь расходов жаль, и такой бренд и тренд потерян. Те крылатые машинки, которые полегче, но и поменьше, уже летали над городом — и ничего, упал один за три года — не много. Да и на воду упал, пилота с девицей его спасли. Владик не единожды провел средненькие сухопутные учения. Сахалинцы не приехали. У них не подошел сторожевик, не выделили пограничников, а также был «лососевый фестиваль»: геокультурная рыбная «рамка», обильным пивом примеряющая ежегодно туристов и рыбников. Тихоокеанский Флот, правда, усердно выходил в море на маневры. Какой-то лихач вне программы учений попытался высадиться на Итурупе, его пугнули гидростроевцы и он улепетывал аж до Японии. Его препроводили со скандалом в русские воды. За сим Первый написал в докладе, что Сахалин и Курилы — это не одно и то же. Курилы великий Чехов сглазить не успел. Они торчали каменистыми скалами посреди смешения времен, но не желали никаких японцев и не верили в «Северные территории». Лидеры этих земель тускло шли на выборы и не рвались к губернаторским креслам и сахалинским нефтям, зато у себя рыли землю и вспенивали море. Приезжая на Курилы в 2006-м, Первый сидел в кабинете начальника и мог излагать там простыми словами про издержки социального Капитала, японскую угрозу и новую онтологию. Из симпатии к Главному заводчику он почти пробил им в Москве прогрессивный налог, но потом в структуре экономического развития России что-то рухнуло опять, и он получил письмо за подписью своего земляка, когда-то уехавшего на Курилы и оставшегося там за их честь воевать и строить. Местный олигарх писал: «Ты дал нам отдохнуть два года, что само по себе явилось чудом нашей советской, в корне своем, системы. Мы успели построить кое- что для врачей и по социалке прогулялись в мелочах. Появился даже некий антропоток, и внуки у моего поколения родились на Итурупе, аж трое. Ты, друг, проявил себя Ельциным, который уже так однажды пошутил с нашей землей, и мы отшутились подпрыгнувшим уровнем жизни и социальных надежд. Курильчане, как ты видел, особый народ: все признательны за передышку, у нас понимают, кто что сделал, и имя твое дает тебе право прилететь ко мне в отпуск или по службе в любое