Эффект бабочки - Василий Сергеевич Панфилов

таблеткам от головной боли и главное – фляжке с коньяком. Окосел немного на старые дрожжи, ну да ничего, прорвёмся!

Проведя тщательную разминку, на которую некоторые спортсмены посматривали с пренебрежением, собрался. Испытания пока простые – прыжки с места в длину, метание копья и диска, прыжки в высоту и в длину с разбега, забеги на короткие дистанции… всё, что можно сделать быстро и оценить подготовленность спортсмена в общем.

– Силён, – задумчиво проговорил тренер, меряя рулеткой результаты прыжка, – мне Келсо говорил, да признаться, не поверил ему. В команду по футболу пойдёшь?

– В этом году точно нет.

– Братство, – понимающе кивает Маккормик, чуть скривив упитанную усатую физиономию, – да… времени у новичков оно много отнимает. Ладно, не буду настаивать. Но в сборную по лёгкой атлетике я тебя записываю, и не возражай!

* * *

Максим напивался – медленно, но методично. Пил он третий день, не в силах соотнести заскорузлую реальность с романтическими мечтаньями.

Детство его пришлось на конец восьмидесятых и начало девяностых. Время, когда героями становились бандиты, белогвардейские офицеры и антисоветчики. Белогвардейщина Парахина не зацепила, а вот антисоветчина прошлась по краешку души, приняв образ ленинской гвардии.

Прадедушка-революционер, репрессированный в страшных тридцатых, считался в семье безусловно романтическим героем. Родственник всё-таки. Соответственно – невинная жертва, оклеветали…

Аппарат Коминтерна, в коем и работал Прохор Семёнович до ареста… работает сейчас… выглядел в глазах Максима этаким блистательным Молохом Революции.

Сотрудники его сплошь Че Гевары и Фидели, этакие романтичные барбудос[124]. Подготовка революций в других странах, добыча ценных разведданных с риском для жизни… Люди, безусловно смелые и благородные, не думающие о себе.

Жизнь в спортивной школе-интернате, армия и зона романтический флёр ленинской гвардии даже не приглушили – задавили! Да и бандитская жизнь не способствует поискам справедливости для всех, а не для избранных.

Попадание в эти романтичные времена всколыхнули воспоминания детства. Когда Максим созрел для поисков агентуры, ожидания его были теми – детскими.

Реальность же оказалась куда прозаичней. Прежде всего, выйти на след коминтерновцев оказалось до обидного просто. Они даже не скрывались…

Совершённая в тысяча девятьсот двадцать третьем году попытка переворота в Германии, в которой Коминтерн принимал самое деятельное участие, казалось бы, обязывал коминтерновцев к тщательно маскировке.

Но нет… они спокойно посещали отделения коммунистической партии Германии, митинги социалистов и, вот уже верх идиотизма – праздновали в ресторанах дни рождения и другие знаменательные даты. Вместе!

А ещё почти были если не родственниками, то близкими друзьями или как минимум хорошими знакомыми[125]… Да быть такого не может, чтобы агенты спецслужб не переписывали участников таких вот посиделок! Достаточно установить слежку за единственным коминтерновцем и он приведёт тебя к остальным.

Вот и как верить потом детским воспоминаниям о ленинской гвардии? Если только о гвардии, как о янычарах… гвардии Российской Империи образца восемнадцатого и начала девятнадцатого века, без которой не обошёлся ни один переворот или цареубийство! Каста.

Тронь одного и получишь всеобщий бунт, к которому присоединятся придворные – как же, родственников обижают! И улыбаются натужно императоры выходкам пьяных[126] гвардейцев, а знаком высочайшего неудовольствия остаётся ссылка в родное поместье.

Исправно идут чины, выслуга лет с пелёнок, премии… за лояльность! За отсутствие бунта вот прямо сейчас, за спокойствие императорской семьи…

– Блять! – Гранёный стакан полетел в стену, оставив влажную вмятину на обоях и разлетевшись на осколки, – да что же это за хрень!? Какие, на хрен, разведданные?! Либо пиздёжа много про ценные источники из Коминтерна, либо данные так же свободно текут и от Коминтерна… по родственному, блять!

Трясущимися (от злости, исключительно от злости!) руками мужчина налил себе грамм пятьдесят крепкого спиртного напитка на горных травах и выцедил через плотно сжатые зубы, пролив добрую половину.

– Это что получается, – вслух рассуждал Максим, – там же агентуры вражеской должно быть немеряно, при такой-то работе! Вербуй, не хочу… А раз агентуры, то организовать обмен данных несложно… непонятно, правда, в чью пользу[127]. И что-то мне говорит, что ни хера не в пользу СССР! Раз уж так начало войны встретили… И дед…

В стену полетела стопка, а мужчина сел, обхватив голову руками. Когда ломаются детские представления о чём-либо, больно и обидно. Но вдвойне обидней, когда кумир детства, героический прадед, оказывается то ли приспособленцем и подлецом, то ли прекраснодушным идиотом…

Глава 30

– Никак не могу привыкнуть к твоим переодеваниям, – хмыкнул Родригес, разглядывая меня, – такой ашкеназ[128] получился, на загляденье! Кем в следующий раз предстанешь?

Пожимаю плечами, я и сам не знаю, да и… надо ли? Хосе могут вести и не учитывать возможное наличие заинтересованных наблюдателей просто глупо. Под маскировкой даже анархист узнаёт меня только по росту да условленным знакам.

Возникнут вдруг сомнения, так пущу вперёд с полдюжины мужчин моего роста и типажа, ФБРовцы или мафиози не смогут не среагировать нужным образом. Благо, при наличии денег это несложно, прикормил уже с десяток парней – инкогнито, разумеется.

Подкидываю изредка деньжат, да прошу то мелькнуть где-то, то припугнуть кого. Планово-убыточное предприятие ради успокоения паранойи. Но… я не я буду, если они мне ещё и прибыль приносить не начнут!

Сам же Хосе… так-то всё может быть, но недаром он носит с собой яд. Что уж там было в его прошлом, не знаю, но тюрем и плена боится с тех пор панически – настолько, что готов покончить жизнь самоубийством. Не лучшая характеристика с точки зрения психолога, но для Бондианы – самое то.

Заурядное забегаловка, полупустая по рабочему времени. В углу для не белых[129] сидит парочка уставших чернокожих мужчин, вяло жующих оладьи и обсуждающих боссов. Полицейский шутит за стойкой с продавцом – зашёл получить привычную дань в виде бесплатной булочки и кофе.

Мы с Хосе выглядим как два мелких торгаша, явление насквозь знакомое и понятное. Для достоверности выкладываю на обшарпанный стол дешёвый чемоданчик с образцами канцелярской продукции. Анархист очень серьёзно перебирает их со скептическим видом прожжённой канцелярской крысы.

– Что за дело-то? Неужто предложишь канцелярские скрепки распространять?

– Большое, – с излишне дружелюбной улыбкой типичного коммивояжёра протягиваю интересный образец шариковой ручки, – нужно устроить войну между ирландской и еврейской группировками мафии.

– Что?!

– Ладно, на пять процентов дешевле! – Нивелирую домашней заготовкой выкрик Хосе, – если будете брать большую партию, то на десять! Но учтите, партия должна быть серьёзной!

Полицейский теряет интерес, смерив напоследок ироничным взглядом мой слегка засаленный от долгой носки костюм.

– Объяснять, зачем нужна эта война, нужно?