Берлин, Александрплац - Альфред Дёблин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Послушай, ведь Рейнхольд меня ждет, Франц. Ты ему ничего не скажешь? Пожалуйста, не говори, я тебя очень прошу». – «С какой же стати, кисонька?» А вечером он получил ее, маленькую реву, уже сполна на руки. Потом, вечером, они вдвоем страшно ругали всякие там безобразия, а Цилли – прелестная особа, и гардероб у нее хороший, и манто почти совсем новое, и туфельки бальные, и все это она сразу привезла с собою, черт возьми, неужели все это Рейнхольд тебе подарил, он, верно, в рассрочку покупает.
С восхищением и удовольствием встречал теперь всегда Франц своего Рейнхольда. Работа у Франца нелегкая, и он уже с тревогой подумывает о конце месяца, когда великий молчальник Рейнхольд снова заговорит. И вот в один прекрасный вечер Рейнхольд вырастает перед ним у станции подземной железной дороги на Александрплац напротив Ландсбергерштрассе и спрашивает, что он собирается делать вечером. Что такое, ведь месяца еще не прошло, в чем дело, и к тому же Франца ждет Цилли, но пойти куда-нибудь с Рейнхольдом – с нашим полным удовольствием. И вот они медленно шествуют – как бы вы думали куда? – вниз по Александрштрассе на Принценштрассе. Франц не отстает до тех пор, пока не выпытывает, куда держит путь Рейнхольд. «К Вальтерхену?[429] Кутить?» Нет, в Армию спасения на Дрезденерштрассе! Хочется, говорит, разок послушать что-нибудь другое. Вот так так! А ведь это совсем похоже на Рейнхольда! Такие заскоки у него бывают. Словом, в тот вечер Франц Биберкопф впервые побывал у солдат Армии спасения. Было очень смешно, и Франц очень удивлялся.
В половине 10-го, когда начались призывы покаяться в грехах, Рейнхольд стал какой-то совсем странный и выбежал из зала вон, словно за ним гнались, вон, вон, что случилось? А на лестнице стал ругаться. «Этих парней ты остерегайся, – говорит он Францу. – Они будут обрабатывать тебя, так что у тебя дух вон и ты на все будешь говорить да». – «Что ты, что ты? Это я-то? Шалишь, брат, не на такого напали». Рейнхольд продолжал ругаться в том же духе еще и в пивной на Принценштрассе, и тут-то оно и выплыло наружу. «Я хочу разделаться с этими бабами, Франц, не могу я больше». – «А я-то уж радовался получить от тебя следующую». – «Что ж, ты думаешь, мне так уж интересно прийти на будущей неделе к тебе, чтоб ты взял у меня Труду, блондинку? Нет, на таком основании…» – «С моей стороны, Рейнхольд, задержки не будет, в чем дело? На меня ты можешь положиться. По мне, пускай хоть еще десяток девчонок явится, мы их всех разместим, Рейнхольд». – «Оставь меня в покое с этими бабами. Что поделаешь, раз я не хочу, Франц?» Ну-ка, извольте понять, в чем тут дело и почему это человек так расстраивается? «Раз ты больше не хочешь баб, то самое простое – не иметь с ними дела. Так или иначе, с ними всегда можно поладить. Ту, которая у тебя сейчас, я еще возьму, а потом – шабаш!» Дважды два – четыре, понятно? Чего ж тут глаза пялить, а Рейнхольд пялит. Что ж, если ему желательно, он может оставить себе последнюю. Ну, в чем дело, вот чудак человек, подходит теперь к стойке за кофе и лимонным соком, сам еле держится на ногах, спиртного не выносит, а туда же – с бабами трепаться. Некоторое время Рейнхольд упорно молчал, а затем, влив в себя три чашки этой бурды, он снова принялся выкладывать.
Против того, что молоко является в высшей степени питательным продуктом, едва ли можно серьезно спорить, оно усиленно рекомендуется детям, в особенности маленьким, грудным детям, а также и больным, как укрепляющее средство, в особенности если оно употребляется наряду с другой содержащей питательные вещества пищей. Признанным всеми медицинскими авторитетами, но, к сожалению, недостаточно оцененным диетическим питанием является баранина[430]. Так что мы ничего не имеем против молока. Но, разумеется, реклама не должна принимать уродливые формы, – во всяком случае, думает Франц, я буду придерживаться пива; когда оно в меру выдержано, против него ничего нельзя возразить.
Рейнхольд вскидывает на Франца глаза – парень выглядит совершенно разбитым, того и гляди разнюнится: «В Армии спасения я был уже два раза, Франц. С одним я там уже говорил. Скажу я ему „да“, буду держаться, покуда сил хватит, а потом свихнусь окончательно». – «Да в чем дело-то?» – «Ты же знаешь, что бабы мне так быстро надоедают. Сам видишь, брат. Какой-нибудь месяц, и – кончен бал! Почему – я и сам не знаю. Просто не хочу их больше. А до этого схожу с ума по той или другой, вот ты бы поглядел на меня тогда, хоть в камеру для буйных меня запирай, вот до чего доходит! А потом ни черта, прочь ее с глаз, не могу я ее видеть, даже еще и деньги приплатил бы, чтоб только ее не видеть». – «Может, ты и впрямь ненормальный? – удивляется Франц. – Погоди-ка…» – «Так вот, пошел я как-то в Армию спасения, все рассказал, а потом с одним там помолился…» Франц все больше и больше удивляется: «Что? Молился?» – «А что ж будешь делать, когда так тяжело на душе и нет тебе выхода?» Черт возьми! Черт возьми! Вот так человек! Видали? «И действительно, помогло, месяца на полтора, на два, мысли какие-то другие появились, энергия, смотришь – как будто и легче на душе». – «Послушай, Рейнхольд, сходил бы ты разок в клинику, на прием. Или, пожалуй, не следовало тебе сейчас смываться оттуда из зала? Ты мог спокойно сесть вперед на скамью кающихся. Передо мною тебе нечего стесняться». – «Нет, нет,
