Последняя легенда Анкаианы - Лертукке

Усилившийся вдруг ветер чуть не сбросил. Алик сел и полюбовался открывающимся сверху пейзажем. При мысли, что все это принадлежит ему, волна грусти захлестнула его душу. То, за что он в ответе, должно быть счастливым. Если этому счастью мешает Алик, что же... Во власти Дзанка избавиться от Алика. Только где ее взять? И кто ее даст, эту власть? Ее наоборот все ужасно хотят получить. Но только Дзанк в состоянии пользоваться ей во благо. Даже если он - проклятое существо? Стоп. Не надо путать. Хорошее он существо. А что такое проклятие, он не знает на совершенно законных основаниях.

Потому что проклинать может только он. И прощать - только он. Ведь языческим богам чужды абстрактные принципы, и не признают они ничего кроме собственной воли. Но, скажут ревнители деления на хорошо и плохо, что мешает богам употребить эту волю во зло? А мешает именно то, что они боги. Бог не может принести несчастье тому, чему он покровительствует - ему самому это причинит боль. Поэтому Алик, как Алик, вполне может отобрать жизнь у живого существа, используя силу вампира, но никогда не сможет сделать то же самое посредством власти Дзанкмуаля. И именно поэтому богу нужен хотя бы один поклонник, чтобы поддерживать его жертвами (не обязательно какими-то жуткими, иногда достаточно просто верить в него). Если такого нет, бог умирает, ни чем не питаемый. Сейчас жертвы Дзанку приносит Алик. А пока все обстоит так, власти он не получит, потому что они - одно и то же. Алик Дзанку, получается, только не дает умереть. Из этого следует, что нужно еще как минимум одно существо, жрец какой-нибудь, дабы деяния бога сделать законными, и придать этому богу его собственную, божественную власть. Но с другой стороны, богу тогда всеми мировыми законами будет вменяться в обязанность исполнять большую часть желаний этого служителя. Именно поэтому народы издавна следили за чистотой жреческих помыслов. Кстати, первый жрец, фаворит бога, начинает называться тромендером, когда, в следствии его появления, тромендер становится настоящим богом, перестав быть самому себе первым жрецом (то есть, тромендером).

Когда Алик некогда пытался различными способами набрать себе прихожан, он понял, какую непосильную задачу поставили перед ним. Потому что завладеть душой человека может только человек или бог, обладающий той самой властью, которую он еще не раздобыл. А тромендер Дзанк, к сожалению, человеком не был. Он мог покорить, внушить, мог даже очаровать, но заставить человека верить в Дзанка искренне и бескорыстно - фиг.

Потому что каменные боги стали вампирами только будучи покинуты и никому не нужны. Они, грубо говоря, опустились. И до сих пор пытаются вернуть поклонение, предавая людей смерти, потому что в этот, последний миг, ощущение, что ты заполнил все мысли человека становится таким реальным... Они также пытаются вернуть поклонение создавая себе подобных, но рано или поздно и с этой иллюзией создателю приходится расставаться. Те, кто поумнее, быстро перестают этим заниматься. Но некоторые, наоборот, втягиваются.

"Я люблю вас с Ирмой..."...

Фу. Я Йоргена тоже любил. Может, следовало сказать ему об этом лишний раз?

Алик оттолкнулся от стены. Земля некоторое время приближалась, а потом вдруг исчезла. Он даже не успел удивиться прежде, чем дошло, что он приземлился не на поверхность, а под нее, гораздо глубже. Еще он услышал быстрый, тонкий лязгающий звук над головой и понял.

Что некоторое время придется посвятить сидению здесь, в темноте, в подземной камере, разгороженной надвое толстой серебряной решеткой.

Алик осмотрелся и решил, что чутье, предупредившее его о близости разгадки, не обмануло. Оставалось только дождаться.

Когда на свободе, над сомкнутой стальной диафрагмой, служившей ему потолком, наступил рассвет, он лег на землю и попытался успокоить себя каким-нибудь милым воспоминанием, чтобы не засыпать с неприятной мыслью о предстоящей встрече с хозяином схватившего его помещения.

Милое воспоминание сразу нашлось - странное, короткое, но зато в нем было море и тот же ветер и редкое ощущение, что ему неожиданно хорошо, уютно и вообще - всего хватает.

- Даже не знаю... - лукаво ответил себе Алик, прокрутив его пару раз. - Может быть.

13. Отходняк.

Полутемная тишина придорожного кафе нарушалась лишь звяканьем пары чашек да жалобным (потому как вынужденным) общением краев трещин в пластиковых стульях.

- Ну что, напилась наконец? - весело спросил Несс, скрипя стулом.

- Угу, - сказала Кэсси в стакан. Отставила его. - Несс, мне стыдно. Я же все помню. Что делать?

- Посмотреть на меня, - сказал Несс. - Я тоже помню. Никогда еще не был таким добрым. Вспыльчивым, правда немного. Но ведь эти качества часто соседствуют. Вот некоторые думают, что если у человека хорошая память, ему обязательно должно быть стыдно после участия во всяких крышедвигательных мероприятиях. Но подумай, вдруг это был единственный раз, когда мы были такими, какие есть на самом деле. Кстати, кому мы такие не понравились?

- Арно, - буркнула Кэсси. - Он знал какую-то дырку, которую мы не заметили. Идиоты.

- Это качество мы проявляем в любом состоянии.

- Да хоть бы его вовек не было, этого состояния, - продолжала Кэсси замогильным голосом. Она выглядела усталой и подавленной. - Надо Оське позвонить.

На улице Кэсси обнаружила, что уже вечер. А они еще даже не в городе.

- Может, поедем? - сказала она, входя. - Темно уже.

- Что совсем?

Ей показалось, что ее спутник встревожился.

- Скоро станет совсем.

- Тогда, может, лучше переночевать здесь? Деньги у меня есть вроде...

- Да у меня тоже, но я бы на них лучше тачку взяла, чем тут мариноваться.

- Боишься? - подначил Нестор.

- Представь себе... Ну так что?

Нестор изобразил серьезные раздумья.

- Я б на твоем месте, - сказал он, - переночевал бы тут, а утром взял бы тачку прямо до города или до Аджистаны.

- А ты?

- А я тебя здесь постерегу, если хочешь, а утром уеду к себе. Или вместе поедем. Но ночью лучше не пробовать.

- Боишься?

- Представь себе. Ну так?

- Не могу понять, - упрямо сказала Кэсси. - Почему? Какая разница? Мы уже не в Сорлаше, к тому же вместе, к тому же, если за нами гонятся, то лучше двигаться побыстрее.

Нестор серьезно посмотрел на нее.

- А поймешь, если я скажу, что у меня на то свои причины?

Кэсси вздохнула.

- Ну хорошо. Только... знаешь.... Извини, если ты не думал об этом, но на всякий случай: не надо меня домогаться.

Нестор резко вскинул голову. Несколько дней без ухода почему-то не особенно подействовали на его внешность.

- Я думал! - возразил он проникновенно. - Так что можешь не извиняться. Противно? Достаточно, чтобы прекратить всякое общение между нами до завтрашнего утра?