Его самое темное желание - Тиффани Робертс

душу. Однажды данное истинное имя никогда не может быть отменено. И нарушенная клятва…

Королева рассмеялась. Ее кожа засияла, пока от нее не заструился золотистый свет — свет дня, свет солнца, ослепляющий, иссушающий, обжигающий.

По правде говоря, королева не поглотила его светом, но все равно осветила.

Этот свет съел его, образовав сверкающую золотую пустоту вокруг Векса. Все, к чему он стремился, за что боролся, чем дорожил… Все это было уничтожено этим светом. И теперь, наконец, он уничтожит и его тоже. Он даст ему освобождение, в котором ему так долго отказывали…

Нет. Это не конец. Я еще не закончил.

Он долго верил, что у него отняли все, кроме жизни, но это никогда не было правдой. У него был лес, проклятый, но все же принадлежащий ему. У него были огоньки, верные, непоколебимые товарищи, чья забота поддерживала его. А теперь у него была Кинсли.

Его пара.

Тогда он почувствовал Кинсли. Почувствовал ее присутствие, почувствовал ее руку на своей, ее большой палец коснулся костяшек его пальцев. Почувствовал, как она приглаживает его волосы и обводит шрамы у глаз.

Она вернулась. Вернулась к нему.

— Тебя там нет, Векс, — сказала Кинсли. — Ты здесь, с нами. Со… со мной.

Аура королевы была зловещей, ослабляющей, угнетающей. Она внушала благоговение и страх и ставила людей на колени. Кинсли, напротив, излучала безмятежность. В ней, несомненно, был огонь, но это был огонь страсти, теплый и нежный. Не то холодное, суровое пламя, которое горело в сердце королевы.

Если королева была солнечным светом, уничтожающим все на своем пути, то Кинсли был лунным светом — мягким, ласкающим, неземным.

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он в последний раз смотрел на лицо своей пары, с тех пор, как в последний раз прикасался к ней. Все это время было потеряно. Когда он вернется к реальности, к Кинсли, ему придется многое наверстывать.

Постепенно чистая белая пустота уступила место объятиям черноты. Векс охотно погрузился в нее.

С Кинсли снова рядом она не была пуста. Новый огонек, слабый, но узнаваемый, засиял в темноте.

Мягкий серебристый свет.

Моя Кинсли. Моя пара.

Мой лунный свет.

ГЛАВА 24

Чувство тяжести навалилось на Векса, и вместе с ним пришло осознание. Осознание своего тела и его веса. Осознание своих налитых свинцом конечностей и тупой боли, с которой они пульсировали. Ощущение натянутой кожи на животе, постели под ним, одеяла, накинутого на него. Ощущение жажды и опустошающего, грызущего голода.

Ощущение… тепла.

Его веки затрепетали, когда он попытался их открыть, но они были такими же тяжелыми, как и все его тело, если не больше.

Он вдохнул. Воздух подействовал на его пересохшее горло, как обжигающий ветер пустыни. Он выдохнул со слабым, прерывистым звуком, чем-то средним между вздохом и хрипом.

Сознание Векса расширилось. Он лежал на спине, опираясь на подушки, чтобы оставить немного места для крыльев. Одно из этих крыльев было прислонено к стене ниши, в то время как другое было вытянуто и свисало с тюфяка.

Кто-то прижимался к нему сбоку, положив голову на его руку, расположившись так, чтобы вес не приходился на его крыло, а мягкие волосы разметались по его обнаженной коже. Это тело было источником восхитительного тепла.

У Векса не было желания двигаться. Это было именно то место, где он должен был быть. Зачем портить, зачем менять?

Это было правильно.

Это было воспоминание, над которым стоило задуматься.

Когда он сделал еще один вдох, в нем чувствовался сладкий, манящий запах — цветы апельсина, такие экзотические, сладкий мед, свежий весенний дождь.

Нахмурив брови, он заставил себя открыть глаза. Его зрение затуманилось и заколебалось от яркого света, а сердце учащенно забилось, ударяясь о ребра. Солнечный свет, ошеломляющий, обжигающий…

Нет. Не солнечный свет. Он узнал мягкое, многоцветное сияние, отбрасываемое потолком. Это было его место. Его лаборатория, его дом.

Векс вздохнул, желая успокоиться. Все, что он видел, все, что он пережил заново, существовало только в его памяти. В далеком прошлом.

Едва сдержав стон, когда его затекшие мышцы запротестовали против этого движения, он повернул голову.

Кинсли лежала рядом с ним, прижавшись щекой к его руке. Кинсли, чьи медово-каштановые волосы касались его кожи, чье мягкое тело прижималось к нему, чье тепло грело его.

Жар вспыхнул у него в груди и растекся по венам, покалывая до кончиков пальцев рук и ног. Кинсли лежала рядом с ним, спала с ним, а он до сих пор не знал об этом. Как он мог не знать?

Баргест.

Его глаза закрылись, а горло сжалось, когда воспоминания вырвались на передний план.

Сдерживаться, лишь поддразнивая Кинсли, было невыносимо трудно, но каким-то образом он смог обуздать себя и позволил ей выйти на улицу. Он позволил ей находить радость в том, что для него всегда оставалось недоступным, — в солнечном свете.

И он чувствовал себя таким… легким. Возбужденным, но таким легким, таким свободным. Таким полным надежды и голодным. Потому что, когда она вернулась, он проявил бы эту страсть, это желание. Сделал бы больше, чем просто поддразнивание.

Но затем пришла Эхо. Эхо, обезумевшая, говорила слишком быстро, чтобы Векс мог ее понять.

Баргест. Охотится на Кинсли.

В этот момент Векс едва не застыл от ужаса. Не имело значения, что она несла в себе часть его бессмертной жизненной силы. Кинсли не могла бы выстоять против баргеста. Ничто в его распоряжении — ни его магия, ни его знания, ни его травы и зелья, ни его сила воли, ни его ярость — не смогли бы спасти Кинсли, если бы ее укусили.

Он вспомнил проносящиеся мимо деревья. Вспомнил, как солнечный свет обжигал его кожу, и скрежет веток, когда он прорывался сквозь крону деревьев.

Яснее всего он вспомнил тот момент, когда его взгляд упал на Кинсли, его пару, а баргест скалил свои острозубые голодные глаза всего в нескольких шагах от нее. Хищник, такой же холодный, прожорливый и расчетливый, как королева.

Его сердце перестало биться.

Векс вспомнил туман, борьбу, боль. Его живот запульсировал при воспоминании о когтях, раздирающих плоть, и он переместил свободную руку, чтобы провести ладонью по животу. Кончики пальцев коснулись неповрежденной кожи.

Но после короткой, жестокой битвы, после того, как баргест неподвижно лежал в луже собственной черной, отвратительной крови, а Кинсли помогла ему вернуться домой, он вспомнил…

Тьма. Вселенная тьмы.

Нет, это было неправильно. В темноте были воспоминания. Кошмары. И все же, несмотря на все это, оставалась