Колея к ржавому солнцу - Денис Воронин

– Хиа кул! Ю кул! Ай лав ю! (Тут прикольно! Ты крутой! Я тебя люблю!)

В ее глазах, будто у Снежной Королевы, искрились льдинки.

Все то время, пока Жека превращался в ледяную скульптуру, она бегала по Дворцовой, выискивая ракурсы для снимков подсвеченного Зимнего, Александровской колонны и непривычно отливающей зеленоватым луны, висящей где-то в районе грузового порта, как выкатившийся из отстойника для контрабанды испорченный сыр.

Зазвонил телефон. Жека взял трубку.

– Вы где? – услышал он голос Матроскина.

– Это вы где? Мы на Дворцовой, возле Миллионной.

– А чего вы там делаете, на Дворцовой? Туристы, что ли? Вы еще на шпиль Петропавловки заберитесь. Договорились же встретиться на месте, ты чем вообще слушал? Дуйте сюда! Мы заходим, а то замерзли как снежные бабы! Внутри нас найдете! – и закончил. – Давайте только по-рыхлому!

По-рыхлому не получилось. У Зимней канавки Анникки застряла, чтобы сделать несколько снимков. Мечтая о горячем чае, Жека сбивал намерзающие на носу сосульки.

Нужное здание на Миллионной походило на половину всех домов в центре – четыре этажа, фасад в семь окон, полуосыпавшиеся барельефы с изображением хрен уже знает кого. За два с половиной века оно пережило эволюцию от дома фельдшера Семеновского полка, затем перестроенного зодчим Штакеншнейдером, в салоне которого тусовались тогдашние непримиримые враги Достоевский и Тургенев, до кластера, забитого крохотными, на берлинский манер барами и мини-клубами, незаметно перетекающими друг в друга. А во внутреннем дворе, куда раньше заезжали кареты, влажными летними ночами теперь танцевала молодежь.

И не только летними. Оказавшись во дворе, Жека и Анникки увидели сразу несколько дверей, возле которых толпились люди, собравшиеся начать выходные с танцев. Громкий веселый смех, летавший от одной компании к другой, не мог заглушить даже хаус, как из рукава сыплющийся из раскрытых дверей одного из клубов. Кто-то, не снимая зимних курток, приплясывал в надежде согреться. Пока Анникки документировала на видео происходящее, Жека набрал Андрюху:

– Ну и где вы?

– Сажайте свои зады в лифт и поднимайтесь на самый верх. Потом топайте по коридору.

– Матрос, что ты там мяучишь? Какой еще лифт? – успел спросить Жека и сразу увидел, как в одном из углов двора, в пристроенной, старинного вида шахте бесшумно скользит вниз новенький подъемный механизм, прозрачно-мутный, как рыбий пузырь.

Безуспешно пытаясь представить себе рыбу с таким прямоугольным пузырем, Жека кивнул Анникки. Они подошли к лифту. В нем, как в лифте из какого-нибудь «Великого Гэтсби», торчал оператор, не первой свежести мужик, закутанный в дубленку и шарф, но все равно вдребезги замерзший.

– Какой? – трясущимися и посиневшими от холода губами спросил лифтер.

– Нам на самый верх, – ответил Жека.

– А нам – в «Кризис», – сказала одна из трех девушек в куртках нараспашку, заскочивших в кабину следом за улыбающейся финкой. – Кажется, третий. Да, девчонки? – обернулась она к подругам.

– Вы же были там, – с неудовольствием заметил лифтер, нажимая кнопку на панели управления. – В следующий раз идите пешком, что ли. Всех вас не накатаешь…

Лифт рванул как ракета, стартующая на другую планету. Освещенное пространство внутреннего двора уплыло вниз. Анникки уцепилась за Жекину куртку, потом ракета вздрогнула, останавливаясь. Двери разошлись в стороны, и девушки, прокричав лифтеру-космонавту «спасибо большое!», вывалились в коридор. Пыльные кирпичные стены, которые стоило почистить перед тем, как звать гостей, неяркое освещение и глухо доносящееся издалека, будто из пещеры людоеда, пятничное техно.

Створки закрылись, лифт снова помчался таким же бешеным манером, будто в прошлой жизни был кабинкой адреналинового аттракциона в «Диво Острове» или в парке Тиволи… В Тиволи в Копенгагене, городе, откуда был тот велосипедный вор – Лукас, откликавшийся на прозвище Эйнжел. А «Диво Остров» был виден из окна Настиной квартиры на Крестовском…

Их вновь тряхнуло. Жека и Анникки вышли, за ними неуклюжей походкой космонавта выбрался лифтер. Отойдя от кабины на несколько шагов, он достал из-за мусорной урны початую бутылку водки.

– Дозаправиться надо, – пробормотал он.

– Итс скэри хиа! (Здесь страшно!) – покачала головой Анникки. – Йес, Джеко?

Они прошли метров пять и в нерешительности остановились на развилке. Оба ободранных и тускло освещенных коридора из красного кирпича выглядели, будто в них прямо сейчас снимали фильм ужасов. Вот-вот из-за угла выскочат монстры. Финка испуганно ухватила Жеку за руку.

– Если к долбанутым марсианам, то направо, – сказал им сзади лифтер, успевший глотнуть огненной воды.

– А налево? – обернулся Жека, не уверенный, что им надо к марсианам, да еще и к долбанутым.

– А хрен его знает, – пожал плечами лифтер и то ли случайно, то ли нарочно процитировал Юрского: – В этом доме есть места, где еще не ступала нога человека.

– Немыслимая архитектура, – согласился Жека, увлекая Анникки за собой к марсианам.

Девушка и вправду была немного напугана, даже ничего не снимала на смартфон. Наверное, у нее в голове всплыли передаваемые финнами из уст в уста байки про русских маньяков.

– Джеко, ю вонт ту килл ми? (Жека, ты хочешь меня убить?) – спросила она, посмотрев на него безо всякой улыбки.

– Йес, – отрешенно кивнул он. – Джаст вэйт э бит. (Подожди немного.)

Впереди послышалась музыка. Коридор закончился поворотом на девяносто градусов, и они шагнули под тяжелое красное небо, усеянное мерцающими точками приклеенных звезд, которым странным образом добавлял динамики вращающийся шар-дискобол. На секунду задравшему голову к потолку Жеке показалось, что они все-таки долетели на лифте до другой планеты. До Марса, к примеру. Эффект усугубляла невесомая, с рахитичным ритмическим рисунком, музыка. Ее исторгал из своего лэптопа, подключенного к усилителям, мониторам и колонкам, молодой коротко постриженный парень в футболке с принтом «Porno is the new black». На стене за спиной музыканта Жека увидел изображение бородатого мужика, составленное из темно-зеленых печатных плат. Через секунду понял, что узнал его. Мать вашу!.. Филип Дик, чей портрет в виде граффити на стене амстердамского дома промозолил ему все глаза.

Перед музыкантом, внимая его музыке, стояло с десяток человек, еще столько же расположилось вдоль длинной барной стойки, по углам которой горели газовые лампы. От них веяло теплом.

– Джексон! Хрущец небывалый! – услышал он Гришин голос, а потом, увидев и самого Гришу, засевшего в углу вместе с Матросом, помахал им рукой.

Фраза «Небывалый хрущец» в лексиконе Гриши Святые Угодники заменяла стандартную реплику: «Старина! Сколько лет, сколько зим!»

– Давай, Джексон! – заглушая музыку, заорал Гриша. – Иди к нам!

Это был невысокий жилистый парень, плотно сидящий на таких сегментах культуры, как сериалы НТВ и русский шансон. Из категории людей, на которых особенно пристально смотрит охрана в супермаркетах. Главное