Сети Госпожи ужаса - Дмитрий Чайка

землю. Порыв Гелона был почти напрасным, но какое-то время для своих парней он выиграл. Слишком долго рубили и били копьями его бездыханное тело остервеневшие египтяне. Слишком долго ссорились они за его доспех и за статеры, найденные в кошеле на его груди. Египтяне чуть не передрались из-за добычи, а Тимофей и Главк успели уйти в заросли тростника. Остальные погибли, расстрелянные почти в упор подоспевшими лучниками- нубийцами.

Ночь упала на поле битвы, где сегодня сотни людей нашли свой конец. Египтяне унесли своих, шарданы своих, а тела северян достались хищным птицам. Их обобрали дочиста, отрубили кисти рук и бросили там, где они погибли. Сюда потом пригонят крестьян, и они зароют тела, пока жара не вспучит их, залив окрестности смрадом разложения.

— А где дубина твоя? — спросил Тимофей Главка, аккуратно вырезая стрелу из его плеча.

— Потерял, — коротко ответил товарищ.

Главк выглядел скверно, и даже могучая стать как будто оплыла, сделав налитого силой здоровяка почти что жалким. Борода его и волосы слиплись в грязные сосульки, а хитон промок кровью. Он кривился от боли, но молчал, прикусив губу. До берега три десятка шагов. Начнешь орать, услышат и придут. А они едва-едва нашли укрытие в безбрежном травяном море, сидя в теплой вонючей воде, достававшей им до груди. Это же дельта, гнилое место, где люди мрут от лихорадки чаще, чем от старости. На башке Главка до сих пор надет рогатый шлем, а рядом лежит щит и хопеш. Он прихватил все это, когда скользкая от крови палица вылетела из его рук.

— Что делать будем? — спросил Главк, когда порванная на лоскуты набедренная повязка туго стянула его плечо. Кровь остановилась, и ладно. Если рукой сильно не шевелить, то неделя-другая, и рана закроется. Не впервой.

— Не знаю пока, — честно признался Тимофей. — Но чует мое сердце, нужно уходить быстро, пока неразбериха здесь. Если застрянем, конец нам. Загонят, как оленей и на кол посадят.

— А как ты отсюда быстро уйдешь? — засомневался Главк.

— Сказал же, не знаю, — поморщился Тимофей. — Надену твой шлем, и меч этот чудной возьму. Прогуляюсь по окрестностям. Авось сойду за своего.

— У меня без малого мина золота с собой, — признался Главк. — Моя доля и еще трех парней, которых рядом со мной зарубили. Я с них кошели снял.

— И когда ты все успеваешь! — с уважением посмотрел на него Тимофей. — Я вообще ничего не помню из того боя. Как будто пьяный был.

— Поживи с мое, тоже успевать будешь! — самодовольно усмехнулся Главк. — Это ты, мальчишка, свою долю закопал демоны знают где. Я свое добро на себе ношу. Так оно вернее будет.

— Плеснуло что-то! — напрягся Тимофей.

— Рыба! — отмахнулся Главк. — Ох и жрать я хочу, брат! Крокодила бы сожрал.

— Жри! — мрачно ткнул вдаль Тимофей, который углядел две длинные тени, скользящие по реке. — Вон парочка как раз. На запах крови приплыли. Они на кровь как мухи на падаль летят.

— Где? — побледнел Главк и завертел головой в испуге.

— Вон! — ткнул рукой Тимофей. — Плывет, на бревно похожий.

— Бог Диво… Атана… Аид… Да кто из богов от этих тварей помогает, а? — насмерть перепуганный Главк сжал в здоровой руке хопеш. — И откуда знаешь про кровь?

— Пока тут сидим, они не сунутся, — уверил его Тимофей. — Но на открытой воде нам конец. Даже и не думай на тот берег перейти, вмиг утащат. Мне кормчий много рассказывал про них, когда с купцом Рапану в Пер-Рамзес ходили. Вечером-то делать нечего. Сиди себе у костра и языком чеши.

— Так выйти когда-нибудь все равно придется, — хмуро ответил Главк. — Иначе мы тут с голоду подохнем. И даже золото не поможет.

— Я остерегусь, — уверил его Тимофей, который пощупал свою набедренную повязку, которую повесил над водой для просушки. — Пойду я, брат, вроде бы солнце село. Глядишь, и не признает никто, если шарданом наряжусь. Давай сюда шлем.

Он, стараясь не потревожить даже стебля тростника, начал пробираться к берегу, замирая через шаг. Вроде бы тихо все, и он, раздвинув опротивевшие зеленые заросли, вышел на топкий берег, который недавний разлив и тысячи босых ног превратили в грязное месиво. Он оглядел себя и поморщился. Нельзя в таком виде идти. Снизу до пояса покрыт илом, а лицо как будто кровавой коркой стянуло. Главку спасибо и его дубине. Помыться надо, иначе все на него пялиться будут и гадать, из какой лужи такая свинья вылезла.

Тимофей подошел к небольшой прогалине, плеснул на лицо водой, стирая засохшую грязь, и только чудом ушел в сторону, услышав, как захлопнулась на расстоянии ладони от его ноги огромная пасть.

— Да провались ты! — заревел он и упал сверху на жуткую ящерицу, которая едва не утянула его в воду. Он схватил крокодила за нос, сжав ладонью его морду[35], а второй рукой всадил в него кинжал. Всадил до хруста кости, прямо в желтый, полный равнодушного самодовольства глаз. Крокодил тут же сбросил его, как пушинку, и завертелся на месте, словно пытаясь достать до ножа короткими лапками. Но силы огромного зверя быстро таяли, и вскоре он замер.

— Подох, что ли? — Тимофей бросил издалека камень, но зверь не пошевелился. Еще один камень дал схожий результат, и тогда парень осмелился дернуть крокодила за хвост. Бронзового кинжала было жалко до ужаса. Не оставлять же его в этой туше.

— Да нет, подох, — с удовлетворением произнес он, обтирая нож пучком травы. — Вот и второе предсказание Морского бога сбылось. Надо же! А я все гадал, к чему оно. Какому, думал, дураку придет в голову крокодилью пасть рукой сжимать. А оказывается, я тот самый дурак и есть.

Тимофей стащил мертвого крокодила в воду, не слишком справедливо полагая, что эти твари охотятся по одному, и бестрепетно умылся. Боги и невежество сегодня на его стороне. Плевать он хотел на всех.

Тимофей повернулся и приложил ладонь ко лбу. До лагеря египтян оказалось куда ближе, чем он думал.

* * *

Рапану, который прошел выше по течению, причалил у ставки фараона. Тут обосновались давно. Сотни палаток воинов и огромные шатры знати успели покрыться пылью. Множество женщин и детей, взятых в плен на кораблях, сидели тут же, прямо на земле. Их не стали убивать, ведь они не опасны.

Рапану увидел тысячи воинов, приготовившихся к сражению. Щитоносцы, носившие льняной доспех, становились первыми, а ополченцы, призванные на войну, занимали второй ряд. Сотни лучников уже натянули тетиву и воткнули перед собой легкие тростниковые стрелы. Три дюжины в колчане. Два колчана на