Сети Госпожи ужаса - Дмитрий Чайка

куда выведем воду из крошечного акведука, наполняемого колесом, и вуаля. Этот город вновь станет центром притяжения всего восточного Средиземноморья. И в хорошем смысле, и в плохом. В плохом… да-а… Я же ведь именно поэтому и приехал сюда, прихватив с собой тысячу легионеров. Всадники пошли на разведку. Они найдут тех, кто разорил мои деревни, а потом мы накажем виновных по всей строгости закона. Виновные заодно и узнают, что таковой закон существует. Живут как дикари, понимаешь! Никакого порядка! Я их на крестах развешу не по собственному произволу, а после суда, проведенного по всем правилам. Правда, им от этого не легче станет. Исход будет тем же самым.

Угарит — это же совсем рядом с Латакией. А там тоже была река, и немалая. Я ее хочу! Надо отодвинуть границу владений на день пути к югу. Все равно придется это делать, так чего два раза ходить. Те земли считает своими какой-то царек из приблудных разбойников. Он-то, посчитав себя непобедимым, и пошел в набег на мои земли. Угарит он взять не смог, но устроил осаду по всем правилам. Он и подумать не мог, что Аддуну выпустит голубя, и что через пару дней к городу подойдут две когорты легиона и вся моя конница.

— Господин!

Гонец прискакал из порта и тянет крошечный свиток письма, принесенного голубем. Проклятье! Надо уезжать, война пойдет без меня.

— Хрисагон! — повернулся я к трибуну, который следовал все это время рядом, напоминая тень. — Мне нужно отплыть к берегу Египта. Разберись с этим сам. Уточни у архонта Аддуну, где проходила старая граница царства. Я знаю, что здесь было сто восемьдесят деревень, но платят подати только сорок с небольшим. Возврати их.

— Да, господин, — склонил голову трибун и посмотрел на меня исподлобья. — А если я все-таки узнаю, что деревень было больше, и что они платили положенное?

— Свяжи виновного и отправь на суд, — уловил я его намек. — Кем бы он ни был.

— Городская стража? — уточнил он.

— Пока ты здесь, будут подчиняться тебе, — усмехнулся я. — Я видел этих парней. По-моему, они пьют слишком много пива. Займись ими.

— Слушаюсь, господин, — Хрисагон даже зажмурился в предвкушении. — Может быть, оставить в городе сотню из моих, а этих взять в когорту?

— Разбегутся, — задумался я.

— Они под присягой, — скулы Хрисагона окаменели. — Они Морскому богу клялись! Пусть только попробуют. Я их сам на крестах развешу, господин.

— Решено, — кивнул я. — Я пришлю тебе писца. Пусть он пересчитает уцелевшие деревни и подати с них, а ты верни те земли, что были утрачены. Наша граница на востоке проходит по реке Оронт. Дальше идти пока не стоит.

— А если я заберу больше земель, господин? — жадно посмотрел он на меня. — Я смогу, если привлеку людишек из местных. В дне пути на восток, в горах, есть большое озеро. Из него вытекает река. Та самая, что впадает в море южнее Угарита. Если я пообещаю людишкам землю на ее берегу, они не то, что воевать пойдут, они у меня Тартар пойдут штурмовать.

— Если сможешь это сделать, я создам еще один легион, а ты станешь его командиром, — ответил я, и Хрисагон склонил голову. — Но знай, чтобы прокормить одного воина, нужна сотня крестьян.

Хрисагон понимающе кивнул. Хороший он вояка, толковый и исполнительный. Но для того чтобы содержать хотя бы четыре тысячи молодых мужиков, нужно забирать не только Угарит, но и Хомс, Хаму, Идлиб, Алеппо и Дамаск. А это огромная территория, которую начинают наводнять арамеи. Стоит ли оно того? Пока не знаю. У меня есть дела поважнее, чем борьба за сирийские оазисы. Мне нужно наладить плотный контакт с Египтом. А Египет по непонятной мне причине считает Дамаск своим вассалом, хотя там давно нет его воинов. Плодороднейший оазис живет сам по себе, с великим трудом отбиваясь от людей пустыни, которые безостановочно лезут на его благодатные земли. Помнится мне, в античности только он один кормил пятьдесят тысяч человек. Но уж больно далеко. Не ко времени… И вообще, Сирия — дыра. В Египет плыть нужно. Там все бабки!

* * *

Беспросветная скука ожидания прерывалась только очередным тараном какого-нибудь уцелевшего пиратского кораблика. Мы впустую торчали у северного побережья Египта уже неделю. Из полезного: мы слегка потренировали экипажи новых бирем. Удивительно много народу спаслось после битвы в Дельте. То один, то другой счастливчик-капитан выскальзывал из какой-нибудь заросшей тростником нильской протоки, выходил на морской простор и показывал голый зад Стране Возлюбленной. Он думал, что унес ноги, но нет… Он попадал в ласковые объятия моих парней, который топили его прямо на виду у египтян, что следили за нашими упражнениями с нескрываемым изумлением на высокомерных физиономиях. Египетский флот — это плоскодонки. Даже большие военные корабли очень скверно показывают себя в море, с черепашьей скоростью проползая вдоль берега до Газы и Библа. Капитаны египтян смотрели на то, как лихо мы расправляемся с разбойниками, и мотали на ус. Или что там у них вместо усов…

— Ну, наконец-то, — недовольно произнес я, когда пузатый кораблик, на котором развивался флаг с бычьей головой, вышел из порта Пелузия и направился в мою сторону. На его носу стоял Рапану, который сиял так, что слепить начинало за пару стадиев. Они подплыли поближе, перебросили мостик, и уже через минуту купец стоял передо мной склонившись. А его круглая физиономия лучилась довольством и законной гордостью.

— Все сделал как вы велели, царственный, — произнес он. — Мы удвоим поставки зерна и утроим объем льна. Наши товары тоже пойдут без ограничений. Оружие из бронзы египтяне начнут закупать за зерно и лен. Пытались всучить свое золото, но я отказался. Оно у них дрянное.

— Отлично! — потер я руки. — А откат чати возьмет?

— Еще как возьмет, — хмыкнул Рапану. — Этот ваш откат — просто чудо какое-то, господин. Я и не думал, что можно с писцами и вельможами по-честному дела вести. Они ведь так и норовят до костей ободрать бедного торговца.

— Отлично, — кивнул я. — Что с кораблями морских бродяг?

— Флот северян истреблен! — купец был так горд, словно утопил их самолично.

— Много погибло? — спросил я.

— Тысячи, господин, — зябко передернул плечами Рапану. — Рук отрубленных целые горы лежат. А потом ритуал провели. Повержение Девяти луков называется. Сначала фараон по телам убитых прошел. Потом жрецы написали на табличках названия племен и сломали их. А самое веселое в конце было. Пленным вождям головы рубили и в Нил бросали. Это у них символизирует битву бога Ра и змея Апопа, врага