Сети Госпожи ужаса - Дмитрий Чайка

каждого. Они ждут, когда отряды ловцов с собаками выгонят на них орды тех, кто уцелел на воде. Кого не задели стрелы, кого не тронули зубы крокодила, и кто избежал гнева хозяина здешних вод, гиппопотама. Уцелевших добьет войско царя, который стоит тут же, подобный бронзовой статуе. Его доспех покрыт золотом, каждая его чешуйка и пряжка. Рапану зажмурился, ослепленный солнечным зайчиком, отлетевшим от нестерпимо блестевшего шлема.

Купец будет ждать, когда его и писца Сети призовут к визирю. А случится это не раньше, чем закончится битва, которая уже идет вовсю. Гребцы высыпали на берег, пугливо поглядывая в сторону бойни, что заклубилась в полутысяче шагов от них. Там отборные части египтян крушили отряды северян один за другим. Они понемногу продвигались все дальше и дальше от ставки, истребляя пришельцев до последнего человека, а толпы крестьян, пригнанных для черной работы, стаскивали и складывали в кучи тысячи отсеченных рук. Какой-то писец, брезгливо выпятивший нижнюю губу, заставил их переложить кучу, тщательно пересчитав жуткие трофеи. Он что-то помечал в своем папирусе. Его величество увековечит эту картину на стене погребального храма. Такое деяние не должно быть забыто.

«Я уничтожил народы, пришедшие с моря. Их города стёрты, их корни вырваны. Их воины стали дровами для огня, их жёны — рабынями. Я наполнил храмы Египта их пленными, как река наполняется рыбой».

Так напишут на стене храма, вселяя трепет перед великим царем прошлого.

В тот день к визирю их так и не позвали. Поле, заваленное телами, покрылось тысячными стаями воронья, слетавшегося сюда со всех сторон. Прилетели и грифы из пустыни, которые, судя по удивленному виду, счастью своему поверить не могли. Тут ведь еды хватит на несколько недель, и они обожрутся так, что едва смогут взлететь.

Писец Сети пошел в ставку к визирю, пытаясь попасть к нему на прием, а Рапану, устав ждать, хотел было присесть к котлу, где поспевала каша. В руке он держал кувшин вина из фиников, собираясь вознаградить себя за тяжелые дни. Внезапно купец застыл, ощутив леденящее прикосновение ножа к своему боку.

— Привет! Помнишь меня, толстячок?

— Тимофей? — дрогнувшим голосом произнес Рапану. — Как ты смог уцелеть в этой бойне?

— Да вот, послушал совета одного умного человека, — просипел Тимофей, горло которого саднило от пыли и жажды. Он даже не думал пить из реки.

— Чего ты хочешь? — спокойно спросил купец. — Если бы ты хотел убить меня, то уже убил бы.

— Вытащи меня отсюда, — сказал Тимофей. — Меня и моего друга. Он ранен.

— Тяжело будет, — протянул Рапану, который шкурой почувствовал безмерную усталость этого могучего парня.

— Тогда попрощайся с жизнью, — услышал он. — Мне все равно не жить, но зато я прикончу тебя, прикончу твоего кормчего и половину твоих гребцов. Они просто олухи, которые только и умеют, что ворочать веслами. Эта шваль мне на один зуб.

— Я бы тебя вытащил, но с нами египтянин, — спокойно ответил Рапану. — Он нас сдаст. Эта сволочь нипочем лишнего человека на корабле не пропустит.

— Приведи его к зарослям, — оскалил зубы Тимофей и ткнул рукой на север. — В тысяче шагов отсюда увидишь тряпку, привязанную к тростнику. Я все сделаю как надо.

— Что мне за это будет? — спросил Рапану.

— Мина золота есть с собой, — выплюнул Тимофей. — Клянусь богом Диво и Атаной, покровительницей моего рода, что отдам ее тебе. Сам царь Эней наградил нас. Я помог ему взять Ла-Китон.

— Вот как? — удивился Рапану. — Тогда договорились, раз уж сам государь. Сядешь на весло, никто ничего и не поймет. Тут сейчас не до подорожных.

— Договорились, купец, — произнес Тимофей. — Обманешь, лучше бы тебе на свет не родиться. Я тебя даже из подземного мира достану. На закате сделай так, чтобы египтянин подошел к этому месту. И тогда мина золота твоя.

Рапану повернулся и оглядел парня, который вырядился наемником-шарданом. Рогатый шлем, овальный щит и меч-хопеш на поясе. Не отличить его от других гвардейцев фараона. Только речь иная.

— Это я возьму, — Тимофей аккуратно вытащил из онемевших пальцев Рапану кувшин и приложился к нему от всей души. Так, что вино плеснуло на грудь.

Тимофей ухмыльнулся, вогнав купца своей улыбкой в состояние полного паралича, помахал ему рукой и пошел в сторону зарослей. Туда, где повяжет тряпку на стебель тростника. А Рапану, которого не держали дрожащие ноги, сел на корягу у своего костра. На его плечи до сих пор давил свинцовый взгляд душегуба, лишающий воли и сил.

— А ведь он и впрямь перебил бы полкоманды, — буркнул себе под нос Рапану. — Разбойник этакий. Вина жаль, последнее было.

Писец Сети пришел, когда на лагерь почти уже упала тьма ночи. В руке египтянин нес кувшин пива, и он выглядел довольным, как будто наелся печени утки, насильно откормленной инжиром[36]. Лицо его сияло от счастья. И он даже снизошел до беседы.

— Господин наш чати весьма доволен моей службой, чужеземец, — сказал он, с шумом втягивая в себя пиво через трубочку. — Ну и твоей, конечно. Нас ждут завтра, когда солнце встанет в зенит. Величайший выкажет тебе свое расположение.

— Вот ведь счастливый сегодня день, добрый господин! — обрадовался Рапану. — Я даже нашел тело ахейца в богатейшем доспехе! Представляете! И спрятал его в зарослях папируса, чтобы никто не забрал себе. На обратном пути прихвачу этот доспех. Ох и дорогущий он! Один пояс чего стоит! Золотыми пластинами выложен! А какой кинжал! Ему и вовсе цены нет.

— Ты не смеешь утаивать трофеи от его величества! — назидательно поднял палец Сети. — Говори, чужеземец, где ты его спрятал? Я должен немедленно сообщить об этом писцам.

— Там! — обреченно махнул рукой Рапану. — В тысяче шагов отсюда. То место легко найти, господин. Я тряпку к тростнику привязал. Нипочем не промахнетесь. Простите мое незнание, господин! Я и в мыслях не держал оскорбить его величество. Это больше не повторится!

— Сиди здесь! — поднялся с места писец, оставив кувшин в сторону. — Я должен доложить об этом. Не может такая ценная добыча пройти мимо казны Великого дома.

— Конечно, господин! — покорно кивнул Рапану. — Непременно, господин. Буду сидеть, как гвоздями прибитый. Буду вас ждать прямо здесь…

Рапану помешал варево в горшке, попробовал его, дуя на ложку, а затем малость подсолил. Он снял кашу с огня, поставил перед собой, а потом пробурчал.

— Ну, если я хоть что-то понимаю в людях, то завтра к чати я пойду один. Ну и ладно. Не жалко дурака. Был бы он предан своему царю, как я, остался бы жив. Жаль, вина больше нет!