Мертвое царство - Анастасия Александровна Андрианова

и терпкий травяной отвар. Пусть мне не нравились намерения тхена относительно Княжеств, мне было приятно, что мы с ним сидим и празднуем вместе со всеми, не на тронах и без венцов.

– Почему тебя так это заботит? – удивился я. – Иногда бывают люди ближе и дороже родных детей. Есть братья, с которыми вы не общей крови. Да и то: я не стар, всегда смогу нажить детей, если буду уверен, что именно это нужно Холмолесскому.

– Холмолесскому, – повторил тхен, откусывая хрустящий пирог. По подбородку потёк мясной сок, и тхен утёр его рукавом. – Ты князь. Сам назвал себя князем, так и делай то, что нужно тебе. Только тебе, и никому другому.

Я покачал головой.

– Так не пойдёт. Мы не одни во всём свете. Ты ведь тоже не только о себе заботишься, а думаешь обо всём племени.

– Мы разные с тобой. Потому и посоветовал так, как сказал бы не себе и не своему сыну, а иноземцу.

Рудо настороженно принюхивался и вертел головой. Сперва я думал, что он радуется запаху жареного мяса, но нет, пёс не смотрел в сторону вертелов, но вёл себя так, словно учуял что-то – или кого-то – и никак не мог понять, мерещится ему или нет.

– Что-то твоя зверюга беспокоится, – заметил Алдар. – Может, лошади ему мои не нравятся? Или фейдер?

– Да… – протянул я. – Быть может, правда фейдер. А скажи-ка, тхен, не залетал к тебе сокол мой? Он приметный, ты б его сразу узнал. Такой…

– Зеленокожий, с длинными чёрными волосами. Красивый парень, – закончил за меня Алдар.

– Именно, – обрадовался я. В груди перестало скрести и в кои-то веки потеплело. – Что? Видал? Был он у тебя?

Тхен помолчал, и ожидание его ответа было мучительным. Я едва сдержался, чтобы не поторопить его.

– Нет, князь, не залетал.

Тхен покачал головой. Слова его прозвучали отрывисто и сухо, казалось, будто сама мысль о гонцах-соколах ему неприятна. Вокруг шатров шумно гуляли подвыпившие степняки, и в самих шатрах продолжались развлечения. Я внимательно присматривался, прислушивался и принюхивался, так же, как Рудо, но ничего подозрительного заметить не смог. Пёс тоже скоро успокоился, решив, видимо, что ему почудилось. А может, привык к шуму и местным запахам.

– Скоро поеду к себе, – сказал я Алдару. – Хорош твой праздник, но дольше сидеть не могу, извини. Напоследок просить хотел.

– О чём?

– Твои воины хорошо помогли моим. Царское войско – вернее, те, кто выжил после нашего удара – отошло обратно на Перешеек. И я подумал: хорошо бы погнать их дальше, до самого их вонючего Царства. Они кичатся своим краем, но я как-то раз бывал там, и знаешь что, Алдар? Если отхожее место украсить цветами, оно не перестанет быть отхожим местом.

Тхен удивлённо посмотрел на меня, а потом громко расхохотался. Я посчитал это хорошим знаком: если собеседник смеётся, значит, ты сможешь добиться от него того, что тебе нужно.

– Что, правда хочешь снова воспользоваться моими всадниками? – спросил он, отсмеявшись и пощипав пальцами глаза, на которых выступили слёзы. Костры рисовали на лице Алдара резкими красными мазками, и я чётко видел оспины на левой щеке. Быть может, его тоже тронула Морь? Добралась ли она до степей?

– Хочу, – ответил я и отставил пустую миску, в которой мне подавали терпкий травяной взвар. – Изгоним царских тварей раз и навсегда, так, чтоб неповадно было даже смотреть в сторону Княжеств, и поставим условия: для торговли и прочих мирных целей приезжайте сколько угодно, только оружия с собой не берите. Если закуётесь в железо или поскребётесь к нам со своими сказками о Милосердном и живых мертвецах – сами станете мертвецами, да такими, каких ни один Милосердный не поднимет.

Кулаки мои сами собой сжались. Я думал о том, что царь, быть может, в эту самую минуту совещается со своими командующими и снаряжает новые войска, гораздо более многочисленные, чем тот отряд, который возглавлял Раве, друг Ивель.

Невольно я вспомнил о вражьей девке-ворожее, оставшейся в тереме. Наверное, я был слишком мягок – не пленил больше никого, кроме неё, хотя следовало бы. Следовало бы и гнать этого Раве по ледяной воде до тех пор, пока доспехи не утащат его на дно, но тогда я посчитал, что позорнее ему вернуться живым, когда почти весь отряд перебит. А Ивель… Нежданно-негаданно я наткнулся на престранную девицу, невесть как оказавшуюся в армии. Мне явственно казалось, что она ещё принесёт мне пользу. Может, это Господин Дорог толкнул её на одну со мной тропу?

Алдар задумчиво жевал.

– Ты обещал оплатить эту услугу моим воинам. Обещал меха, жемчуга и женщин. Пока что ничего из этого мои люди не получили. Но жаждут всеми телами и душами. Видишь, как они танцуют? Видишь, сколько в них страсти и жажды жизни? – Алдар махнул рукой в сторону, где вокруг костра, обнявшись, танцевали поджарые степняцкие воины, хмельные до того, что путались в ногах друг друга и выкрикивали что-то нечленораздельное. Если бы я был так же пьян, как они, принял бы их за нечистецей, вдруг очнувшихся от сна раньше времени.

Я хмыкнул.

– Ты хочешь взять всю тушу быка, позарившись на его золотые рога. Не всё сразу, Алдар. Ты получишь плату, едва мы разберёмся с царскими. «Разберёмся» – значит навсегда. Чтобы ни один воин в железе не смел ступать на княжеские земли и ни один проповедник не смел заикнуться о новой вере. Тогда-то твои воины получат и шкуры, и камни, и тех женщин, которые сами захотят с ними лечь.

– Помнится, договор был немного иной. – Тхен сдвинул брови, но я не боялся его. На свадьбе мне ничего не сделают, иначе брак, по степняцким поверьям, будет бездетным. – Мы не хотим подачек. Мы всё возьмём сами. Притом – вдвое больше обещанного, раз ты просишь решить твои беды во второй раз. Но сейчас уже правда поздно. Раз ты спешишь – мчись под крышу своего терема, князь. Мчись.

Я посидел ещё немного, нарочито медленно доедая кусок хлеба, чтобы не выглядело так, будто тхен меня прогнал, а я струсил и убежал по первому слову. Лишь когда от лепёшки осталась одна горелая корка, я демонстративно кинул её себе под ноги, свистнул разомлевшего Рудо, вскочил ему на спину и кинулся прочь под восхищённое гиканье степняцких мальчишек.

* * *

Мне не спалось, опочивальня казалась слишком холодной, слишком тёмной, слишком пустой… Мне то хотелось лечь и замереть, то сорваться, вскочить на пса и мчаться во весь опор, сам не зная куда. Голова наливалась невыносимой тяжестью, в груди снова что-то царапало, и в кончиках пальцев иногда зудело так, словно вместо ногтей хотели проклюнуться звериные когти.

На рассвете в дверь постучали – сперва осторожно, будто проверяя, сплю я или нет, а заслышав