Предварительно обречен - Тьяна Левич

— Эта? Никак не связана. Это личный каприз был. Никакого бизнеса. Из-за нее ты ничего и не слышал. Красовался все, какой ты молодец. А я ночи не спал.

Влага беспощадно оседает на лицах. Я, как сжатая пружина, боюсь отвести глаза от лица Артема. Брезгливость на нем замещается оскалом. Он понимает. Осознает. У него тоже есть пружина. И она на пределе. Боковым зрением вижу, как напрягся Влад.

— Дэн… так это ты продал проект «Кайсан»?

— Ну, продал. И что? Так мне стало выгоднее, — кивает Денис. — Мы же в первую очередь должны думать о прибыли, верно? «Кайсан» легко закрыла все издержки. В том числе, исковые требования от банков. Я ведь тебе ничего не должен был, верно? Зарплату выплатил. Исковое на переводчицу твою отдал.

— И тебе отрядили тоже, видимо, неплохо.

— Легко тоже не было. В «Кайсан» не сразу согласились на предложение. И китайцы мурыжили. Но Влад, слава Богу, подсобил. Уговорил всех. Ну, а я добавил маленькую награду.

Быстрый взгляд на меня.

— Ты был и инициатором? — едва слышно спрашивает Артем. — Не они… а ты…

— Я. И, знаешь, я не пожалел. Лучше работать на топовой должности в крупной компании, чем рвать жопу и не спать, боясь, что завтра все загнется и к тебе придут приставы.

— Ничего бы там не загнулось.

Я слышу боль в голосе Артема. Боль осознания. Боль разочарования, что так поздно… и уже ничего не исправить. Надо будет учиться жить с этим. И хоть тысячу раз скажи: «Ты не виноват». Душа не согласится. Не досмотрел. Упустил. Из-за меня, в том числе.

— Теперь ты в моей шкуре, Тём. Покажи, как ничего не должно загнуться. А любовница твоя тебе поможет. Вон как смотрит. Как волчица.

— Она и есть волчица. Умеет драть, будь здоров.

Улыбка стекает с губ Дениса. Но не из-за слов. Из-за голоса. Тембр Артема спокоен до мурашек. Так говорят те, кто вдруг все потерял, и теперь все равно.

Мы понимаем это одновременно с Владимиром. Бросаемся вперед, в пространство между ними, но он успевает первым.

Быстрый. Беспощадный. И фатальный.

Эпилог

Почти.

Это слово в последнее время проникло в нашу жизнь.

Артем почти успел пришибить бывшего начальника, даром, что у него было несколько секунд. Сотрясение мозга и подписка о невыезде, пока идет разбирательство. В пользу Артема то, что ему тоже досталось. На скуле от той встречи остался приличного размера синяк — Влад оттаскивал, как мог.

Когда адреналин сошел на нет, мы почти рассорились и-за случившегося — кому нужны такие подвиги, а потом почти помирились — невыносимо было не видеться, изнемогая в неизвестности, как он там. Но все же осадок от его опасной неразумности не давал вдохнуть полной грудью. Если бы он приложил Дениса чуть сильнее об асфальт. Меня каждый раз начинало потряхивать от мысли о последствиях. Тогда он оказался бы не лучше самого Дениса, бросившего все на произвол судьбы, ради сиюминутного личного. Хоть страха, хоть ярости.

Потом мы почти съехались, возможно, больше на нервной почве, ночуя попеременно друг у друга и крепко обнимаясь всю ночь, даже во сне. Артем шутил, что это ночная подзарядка друг от друга. Спорное утверждение. Часто такая подзарядка, наоборот, искрила, выдавая больше двухсот двадцати вольт. И тогда весь заряд спускался за считанные часы. А работу на следующий день никто не отменял.

И все же за несколько недель мы почти превратились в одно целое. Сложности всегда сближают тех, кто хочет быть вместе. Пусть даже вопреки собственному упрямству. Когда рядом — гораздо спокойнее.

— Почти приехали, — шепчет Артем, любовно поглаживая меня по голому колену.

— Ты сам-то готов? — также полушепотом спрашиваю я, любуясь на желтеющее пятно с фиолетовыми вкраплениями. — Будет много вопросов.

— Как будто я к ним не привык, — бодро улыбается он, но я вижу усталость в улыбке.

Сердце сжимается. Я тянусь пальцами к аккуратно подстриженному виску, нежно провожу по нему несколько раз, потом тянусь ниже, по щеке, линии челюсти, выпуклым мышцам, которые приходят в движение.

— Ты чего? Хочешь обратно домой? — с проявившейся хрипотцой напряженно спрашивает Артем. — Могу развернуться.

— Не надо. Просто сейчас ты мало что можешь сделать. А я могу много.

Он вздрагивает под прикосновениями. Тянется, как кот, под ласкающую руку.

Топорщу брови, ниже — подушечкой по спинке носа, палец ныряет в желобок над ртом, а потом проходится по мягкой коже губ. Артему щекотно: он сжимает губы в полоску. Мычит:

— Еще минута, и мы не доедем.

Я убираю руку под разочарованный выдох. Улыбаюсь, продолжая нежить взглядом.

Ощущение, что он иллюзия, еще сильно. В моих думах подобные исходы были запрещены. Как хорошо, что иногда нам посылается то, о чем мы не могли помыслить.

— Тём, — тихонечко тяну я. Он косится. — У нас все получится. Мы научимся смотреть друг на друга, не отводя глаз.

— Когда я их от тебя отводил? — хмурится он, не понимая смысла слов. — Только ради твоей безопасности, если.

Если… Я смеюсь. Сейчас можно. Вот так. Легко. Несмотря ни на что.

— И шипы я тоже буду прятать.

— О чем ты говоришь? — качает он головой. — Похоже на клятву.

— И в горе, и в радости, да, — подхватываю я. — И в упрямстве, и в непонимании. И в ссорах, и в сексе. И в днях, и в ночах. И в каждом мгновении, даже если будешь выводить меня из себя.

Артем жмет на тормоз посреди дороги. Машина сильно дергается и останавливается. Позади раздается протяжный недовольный гудок. Другой. Третий. Нас по инерции несет вперед, а потом назад, мягко впечатывая в подголовники.

— Ты чего…

Быстро включает аварийку. Хватает рукой за шею и притягивает к себе.

Гудки омывают нас. Цокает аварийка. Нас матерят с обеих сторон. Пусть.

Мы целуемся так долго, насколько хватает дыхания. И снова едем.

Нас ждут в ресторане на Пятницкой. В этот раз выбирала Норка. Ресторан по ее меркам. Дорогой, но уютный.

Артем ведет меня к столу, держа за руку. Шелковая юбка, проведшая две недели в химчистке, снова окутывает ноги приятной прохладой.

Мы последние.

За столом Иринка с вернувшимся Виленом. Расставание явно пошло им на пользу. Она воробышком подлезла ему под руку и молча сидит, наслаждаясь близостью. Он же похож на пленника, который, только получив долгожданную свободу, понял, что вечные оковы на руках милей любого свободного вдоха. На губах играет незатейливую мелодию обыденное счастье.

Миша смеется и распевается новой