Правила вежливости - Амор Тоулз

никогда больше ему не представится. Я не выдержала и улыбнулась – такое детское огорчение было написано у него на лице. Хотя на самом деле он оказался куда более умным и проницательным, чем мне показалось вначале.

Я ободряюще стиснула его локоть.

– Спокойной ночи, Дики.

И тут он вдруг, стиснув мое запястье, продекламировал:

Когда при молниях под гром

Мы в дождь сойдемся вновь вдвоем?

Я наклонилась, сунула голову внутрь и, коснувшись губами его уха, ответила:

Как только завершится бой

Победой стороны одной

Перед вечернею зарей.

Глава четырнадцатая

Бридж «медовый месяц»

В воскресный полдень в темно-зеленом кабриолете мы с Уоллесом поехали на Норт-Форк[130] Лонг-Айленда. Обещание, которое он так хотел «выполнить как следует» – взять меня пострелять, – было и впрямь чем-то невероятным, и не важно, как долго он собирался его осуществить. На мой вопрос, что мне надеть, он сказал: что-нибудь удобное. И я оделась примерно так, как, по моим представлениям, оделась бы Анна Гранден: штаны цвета хаки и белая мужская рубашка с закатанными рукавами. Я прикинула, что, даже если в качестве одежды для стрельбы это и не подойдет, я всегда могу сказать, что оделась как Амелия Эрхарт[131], которая-потерялась-в-Тихом-океане-и-никто-о-ней-никогда-больше-не слышал. Уоллес надел старый синий джемпер с треугольным вырезом и желтой каемкой; я даже заметила у него на рукавах дырочки, явно проеденные молью.

– Какие у тебя волосы… по-моему, просто супер! – сказал он с явным восхищением.

– Супер?!

– Извини. Неужели… тебе так неприятно это слово?

– Нет, что ты, супер – это неплохо. А еще я откликаюсь на такие слова, как «великолепные» и «фантастические».

– Как насчет… великолепных?

– В самый раз.

День был яркий, летний, и Уоллес предложил мне залезть в бардачок и вытащить оттуда темные очки. Надев их и откинувшись на спинку сиденья, я любовалась причудливой игрой солнечных лучей, косо падавших сквозь листву на дорогу, и чувствовала себя одновременно египетской царицей и голливудской старлеткой.

– Ты что-нибудь получала от… Ив или Тинкера? – спросил Уоллес.

Собственно, это была самая обычная тема для разговора; предлог, которым пользуются, чтобы прервать затянувшееся молчание.

– Я тебе вот что скажу, Уоллес: если у тебя нет особой потребности вести разговор о Тинкере и Ив, то и у меня такой потребности тоже нет.

Уоллес рассмеялся.

– Тогда как же… объяснить, что мы с тобой знакомы?

– Ну, можно говорить, что ты схватил меня за руку, когда я лезла к тебе в карман на смотровой площадке Эмпайр-стейт-билдинг.

– Ладно. Но только если… представить это иначе: пусть лучше ты меня за руку поймала.

Охотничий клуб, который посещал Уоллес, показался мне на редкость обшарпанным. Вход был оформлен низеньким портиком и хрупкими белыми колоннами, и это делало все здание похожим на жалкое подобие тех роскошных особняков, которых так много в наших южных штатах. Сосновые полы в помещениях были неровными, ковры потрепанными, а эстампы с картин Одюбона[132] висели криво, словно пережив отголоски далекого землетрясения. Но Уоллес чувствовал себя в этом неухоженном доме на редкость спокойно и свободно – как и в своем старом, пострадавшем от моли свитере.

За миниатюрной стойкой, возле которой возвышался величественный выставочный шкаф для трофеев, сидел очень аккуратный служитель в рубашке поло и узких брюках.

– Добрый день, мистер Уолкотт, – сказал он. – Внизу для вас уже все приготовлено. Мы выложили «ремингтон», «кольт» и «люгер», но вчера была получена одна автоматическая винтовка Браунинга, и мне показалось, что вам, наверно, и на нее взглянуть захочется.

– Это просто замечательно, Джон! Спасибо.

Уоллес повел меня вниз, в подвал, где было несколько узких коридоров, отделенных друг от друга белыми стенами, обшитыми вагонкой. В конце каждого такого коридора были навалены тюки сена, а к ним прикреплен бумажный лист с мишенью. Сидевший за маленьким столиком молодой человек заряжал лежавшее перед ним оружие.

– Отлично, Тони. Спасибо. Я сам… все сделаю. А с вами мы увидимся… у пруда с форелью.

– Да, сэр, мистер Уолкотт.

Я все еще держалась на почтительном расстоянии от оружия. Уоллес оглянулся на меня и улыбнулся.

– Может быть, ты все-таки… чуть ближе подойдешь?

Тони уже выложил все оружие дулом в одну сторону. Особенно красив был револьвер – из полированного серебра с костяной рукоятью; он был похож на декоративный, такие демонстративно носят на бедре, желая пофорсить. Остальное оружие было в основном серого цвета и выглядело отнюдь не декоративным. Уоллес указал мне на ту винтовку, что была поменьше, и пояснил:

– Это… «ремингтон», восьмая модель. Хорошая целевая винтовка. А это… «кольт» 45-го калибра. Ну а «люгер»… немецкий офицерский пистолет… мой отец его… с войны привез.

– А это что?

Я взяла в руки самую большую винтовку. Она оказалась такой тяжелой, что у меня заломило запястья.

– Это «браунинг». Автоматическая винтовка. Именно такой… пользовались… Бонни и Клайд.

– Правда?

– Из такой же их и убили.

Я осторожно положила винтовку.

– Ну что, начнем, пожалуй, с «ремингтона»? – предложил он.

– Да, сэр, мистер Уолкотт.

Мы вошли в один из отсеков. Уоллес открыл затвор и зарядил винтовку. Затем подробно объяснил мне, где что: затворный механизм, досылатель, ствол, дульный срез; целик и мушка. Лицо у меня, наверное, стало совсем растерянным, и он тут же сказал:

– Это просто на слух кажется… более сложным, чем на самом деле. А вообще-то «ремингтон» состоит всего из четырнадцати частей.

– Ну, знаешь, у сбивалки для яиц всего четыре части, а я все равно не могу понять, как она работает!

– Ну, хорошо, – улыбнулся он, – тогда просто смотри, что буду делать я. Кладешь приклад на плечо… примерно так же… как скрипку. Придерживаешь ствол левой рукой вот здесь. Свободно, не сжимая. Просто… держишь ружье в равновесии. Ставишь ноги на ширину плеч. Прицеливаешься. Вдыхаешь. Выдыхаешь.

Ба-бах!

Я так и подскочила. Возможно, даже заорала. И Уоллес сразу начал извиняться:

– Прости. Я не хотел… тебя пугать.

– Я думала, ты все еще продолжаешь объяснять.

Он рассмеялся:

– Нет, с объяснениями… покончено, – и вручил мне винтовку.

Внезапно коридор стал гораздо длиннее, чем раньше, и мишень удалялась от меня прямо-таки на глазах; я чувствовала себя Алисой в Зазеркалье – когда она что-то там съела или выпила и в результате сильно уменьшилась. Я вскинула винтовку на плечо, словно тушку лосося или арбуз. Уоллес тут же подошел ближе и попытался объяснить словами, как следует держать ружье, но безуспешно.

– Извини, – сказал