Сильмариллион (перевод Lex Hellhound) - Джон Толкин

— Мне дали знать, что ты согласен поторговаться со мной. И какова же будет твоя цена? — спросил Саурон.

Горлим потребовал, чтобы ему вернули жену, и чтобы их вместе отпустили на свободу; он до сих пор считал, что Эйлинель также держали пленницей.

— Невелика цена за такое серьезное предательство, — ухмыльнулся Саурон. — Быть посему. А теперь говори!

Горлим при этих словах едва не пошел на попятную, но, устрашенный взглядом Саурона, рассказал тому все, о чем знал. Саурон захохотал; он стал насмехаться над Горлимом, сообщив ему о том, что в доме тот видел лишь иллюзию, созданную с помощью колдовства как раз для того, чтобы заманить его в ловушку, и что Эйлинель на самом деле мертва.

— Тем не менее, я исполню свое обещание, — добавил он. — Ты воссоединишься со своей возлюбленной Эйлинель и избавишься от моего присутствия. — И он предал Горлима жестокой смерти.

Так Морготу стало известно, где скрывался Барахир, и он плотно оцепил этот район; орки, придя в предрассветный час, застали дортонионцев врасплох и перебили всех, кроме одного. Ибо Барахир доверил своему сыну Берена опасное поручение — проследить за передвижениями отрядов Врага, поэтому его не было в лагере во время нападения. Однако той ночью во сне он видел облепивших голые ветви деревьев на берегу озера птиц-падальщиков, и с клювов их капала кровь. Затем по водной глади к нему приблизился призрак Горлима; он рассказал Берену о том, как предал их и был убит, и умолял его поспешить предупредить об этом Барахира.

Берен проснулся посреди ночи и побежал к лагерю, но лишь на второе утро смог добраться до него. Когда он уже подходил к лагерю, с земли взвились падальщики, уселись на ветви росших на берегу Тарн Айлюин ольх и издевательски закричали.

Похоронив отца, Берен сложил над его могилой пирамиду из валунов и поклялся на ней об отмщении. Первым делом он бросился по следам орков, что убили его отца и товарищей, и к вечеру обнаружил их лагерь у источников Ривиля, что над Серехской топью. Он хорошо умел скрываться в лесах, и потому подошел к их костру незамеченным. Предводитель орков во все горло хвастался своими свершениями, потрясая отрезанной рукой Барахира, которую нес Саурону в доказательство успеха операции. На пальце той руки сверкало кольцо Фелагунда. И тогда Берен выскочил из-за дававшей ему укрытие скалы и зарубил этого предводителя, забрал у него руку отца и бежал, хранимый судьбой, ибо орки не были готовы к такому коварному нападению, и стрелы их летели мимо цели.

Еще целых четыре года Берен бродил по Дортониону одиноким скитальцем; но за это время он подружился с птицами и зверями, и те помогали ему, не выдавая его оркам. С тех самых пор Берен не ел мяса и не убивал ни одного живого существа, не состоявшего на службе у Моргота. Смерти он не боялся, только плена, но благодаря везению ему удавалось избежать и того, и другого; и вскоре рассказы о деяниях одинокого храбреца стали расходиться по всему Белерианду, достигая даже Дориата.

По прошествии некоторого времени Моргот назначил за голову Берена вознаграждение не меньшее, чем за голову самого Фингона, верховного короля Нольдор. Но орки разбегались не только при виде Берена, но даже при малейших слухах о его приближении. Поэтому против Берена была послана целая армия под предводительством Саурона. Саурон включил в нее волков-оборотней — падшие создания тьмы, одержимые зловещими духами, которые тот заключил в их тела.

Территории здесь постепенно наполнялись злом, и все чистое и неиспорченное бежало прочь со всех ног; вот и Берена обложили так, что ему пришлось, в конечном итоге, отступить из Дортониона. Когда пришла зима, он оставил эти земли и могилу своего отца и направился к югу. Взойдя на нависавшую над Дориатом возвышенность, он решил спуститься вниз, в Сокрытое Царство, куда прежде не ступала нога человека.

Долгим и трудным был его путь. Утесы Эред Горгорот были отвесными, а у их подножий лежали такие густые тени, какие можно было увидеть еще до восшествия на небеса Луны. Далее простирались дикие земли Дунгортеба, где сталкивались меж собой чары Мелиан и колдовство Саурона, и царили ужас и безумие. Именно там обитало жуткое потомство Унголиант, сплетая свои невидимые паутины, в которых запутывалось все живое; а еще там бродили чудища, рожденные задолго до появления солнца, и долгие годы охотившиеся в этих местах. Пропитания здесь не могли найти ни эльфы, ни люди — только смерть.

Путешествие это не упоминается среди великих свершений Берена, но только потому, что он не рассказывал о нем никому, не желая будить воспоминания обо всех тех ужасах, что ему довелось пережить. И никто не знал, как ему удалось найти дорогу и прийти к границам Дориата тем путем, избрать который до него не отваживался ни один человек или эльф. Затем Берен миновал сотканные Мелиан вокруг царства Тингола лабиринты, как то и было ею некогда предсказано; ибо Берена ожидала впереди великая судьба.

В "Избавлении от Оков" говорится, что к Дориату Берен вышел еле живой, спотыкаясь и пригибаясь к земле, словно под грузом долгих лет скорби — так велики были испытания, выпавшие ему на пути. И вот, блуждая в по-летнему нарядных лесах Нельдорет, он набрел при восходящей луне на Лютиен, дочь Тингола и Мелиан, которая танцевала на вечнозеленой траве лугов у Эсгальдуина. И тотчас же боль оставила его, так он был очарован ею; ведь Лютиен была прекраснейшей изо всех Детей Илюватара. Одеяние ее цвета безоблачных небес было расшито золотыми цветами, серые глаза напоминали залитый звездным светом вечер, а волосы были темны, словно густые тени сумерек. Подобно свету в листве, голосу чистых вод и звездам над облаками мира ослепляли ее красота и очарование; лицо же ее сияло неземным светом.

Но вскоре она скрылась из виду, а Берен так и остался стоять в оцепенении, словно скованный чарами. Долго еще бродил он по лесам, дикий и настороженный, словно зверь, и везде искал ее. Про себя он называл девушку Тинувиэль, что на языке Серых эльфов означает "Жаворонок", дочь сумерек; ведь настоящего ее имени он не знал. Время от времени он видел ее вдалеке — листьями на ветру осенью и звездой над холмами зимой, однако ноги его сразу словно бы опутывали цепи, и сдвинуться с места он не мог.

Однажды в предрассветный час накануне весны Лютиен танцевала на зеленом холме, и неожиданно запела. Острой, пронзительной была ее песнь, от нее щемило сердце, словно от трелей вылетающего за врата ночи жаворонка, что изливает свой голос под угасающими звездами, глядя в сторону скрытого пока за стенами мира солнца. Песнь Лютиен сбросила с мира оковы зимнего сна, и зажурчали освободившиеся ото льда воды, а на промерзлой земле, куда бы ни ступила ее нога, стали распускаться первые цветы.