Сильмариллион (перевод Lex Hellhound) - Джон Толкин

Но Берен лишь рассмеялся в ответ.

— Недорого же ценят эльфийские короли своих дочерей, продавая их за какие-то камни и прочие безделушки. Но коль на то твоя воля, Тингол, я исполню ее. И когда мы встретимся снова, в руке моей будет зажат сильмариль из Железного Венца; даже не надейся на то, что ты видишь Берена, сына Барахира, в последний раз.

Тут он заглянул в глаза Мелиан, которая не произнесла ни слова; попрощавшись с Лютиен Тинувиэль и отвесив Тинголу с Мелиан поклон, он оттолкнул со своего пути стражу и в одиночестве покинул Менегрот.

Тут, наконец, заговорила Мелиан, обращаясь к Тинголу:

— Король, твой замысел хитер; однако, если мой внутренний взор не потерял своей остроты, для тебя это закончится одинаково плохо в любом случае — преуспеет Берен в выполнении этой задачи или нет. Ибо ты подставил под удар либо свою дочь, либо себя. И теперь судьба Дориата неразрывно связана с судьбами более могущественных царств.

— Ни эльфам, ни людям я не продам того, что ценю превыше любых сокровищ мира. И даже если бы существовала надежда на то, что Берен сможет вернуться в Менегрот живым, ему все равно не видать небесного света, несмотря на данную мной клятву.

Лютиен не промолвила ни слова, и с тех самых пор больше не слышно было в Дориате ее пения. Леса объяла тоскливая тишина, и тени в царстве Тингола стали длиннее.

В балладе о Лейтиан говорится, что Берен прошел через Дориат, не встретив никаких препятствий на своем пути, и вскоре дошел до Сумеречных Прудов и топей Сириона. Покинув земли Тингола, он взобрался на возвышавшиеся над водопадами Сириона скалы, откуда река с громким шумом ныряла в пробитые в земле каверны. Отсюда он обратил взгляд на запад, и сквозь пелену туманов и брызг увидел Талат Дирнен, Защищенную равнину, простиравшуюся меж Сирионом и Нарогом. Дальше смутно угадывались высокогорья Таур-эн-Фарот, нависавшие над Нарготрондом. Лишенный всяких надежд и более-менее четких планов, он направил свои стопы туда.

Надо всей равниной эльфы Нарготронда вели бдительное наблюдение, и на вершине каждого холма, возвышавшегося на ее границах, имелась сторожевая башенка, а по всем лесам и полям были расставлены тайные, умело скрывающиеся дозоры. Стрелы их били точно в цель, и никто не мог бы пробраться сюда без их ведома.

Поэтому, не успел Берен как следует углубиться в эти земли, как его заметили и едва не убили. Однако, памятуя об опасности, Берен держал руку с кольцом Фелагунда поднятой высоко над головой и, несмотря на то, что не видел вокруг ничего живого, он все же чувствовал наблюдение и время от времени выкрикивал:

— Я Берен, сын Барахира, друга Фелагунда. Отведите меня к королю!

Поэтому охотники его пока не пристрелили, а вместо этого взяли в кольцо и приказали остановиться. Однако, едва разглядев кольцо, они склонились перед Береном, несмотря на то, что тот был с ног до головы покрыт дорожной грязью и выглядел хуже некуда. Затем его повели на северо-запад, путешествуя по ночам в тех случаях, когда требовалось соблюдать особую осторожность. В те времена через поток Нарога перед вратами Нарготронда не было ни моста, ни переправы; лишь чуть дальше к северу, где в реку впадал Гинглит, она была не так глубока, и на ту сторону можно было перейти вброд. Затем эльфы, сопровождавшие Берена, свернули на юг и при свете луны привели его, наконец, к вратам своего скрытого дворца.

Так Берен предстал перед королем Финродом Фелагундом; тому даже не потребовалось осматривать кольцо, чтобы признать в нем родича Беора и Барахира. Они устроились за закрытыми дверями, и Берен поведал королю о смерти Барахира и обо всем, что приключилось с ним самим в Дориате; при воспоминании о Лютиен и пережитом ими счастье на глаза его навернулись слезы.

Фелагунд слушал его рассказ с изумлением и беспокойством; он понял, что принесенная им клятва вернулась, чтобы принести ему смерть, как он давным-давно предсказывал Галадриэль. И тогда он с тяжелым сердцем сказал Берену:

— Совершенно ясно, что Тингол желает твоей смерти; однако сдается мне, что твой рок не подвластен его замыслам, и что клятва Феанора вновь принялась за свое разрушительное дело. Сильмарили прокляты клятвой ненависти, и даже тот, кто осмелиться всего лишь высказать желание обладать ими, пробуждает ото сна великие силы. Сыновья Феанора скорее сравняют с землей все эльфийские королевства, нежели позволят кому-либо другому обладать сильмарилем, ибо их ведет данная ими клятва. Келегорм с Куруфином ныне обитают в моих чертогах; и несмотря на то что король здесь я, сын Финарфина, они все же обладают в моем царстве немалой властью и привели сюда множество своих подданных. До сих пор они честно доказывали свою лояльность мне, но боюсь, что к тебе они отнесутся безо всякого снисхождения, если прознают о цели твоего путешествия. Меня же держит моя собственная клятва; таким образом, мы все попались в эти сети.

Затем король обратился к своему народу, напомнив о подвигах Барахира и о своей клятве, после чего провозгласил, что его первейшая обязанность — помочь сыну Барахира в час нужды, и обратился за помощью к своим военачальникам. Тогда из толпы поднялась голова Келегорма, который выхватил меч со словами:

— Будь он другом или врагом, демоном Моргота, эльфом или человеческим сыном, или любым другим существом Арды — никакой закон, привязанность, легионы ада, воинства Валар или колдовские силы не защитят его от ненависти сынов Феанора, ежели он осмелится добыть сильмариль и оставить его у себя. Ибо сильмарили принадлежат лишь нам, и быть посему до скончания времен!

И многое еще он сказал тогда, не ведая устали и нехватки слов, как прежде говорил его отец в Тирионе, разжигая в сердцах нольдорцев мятежный пожар. А после Келегорма заговорил Куруфин, не так громко, но с не меньшей силой убеждения, вызывая в умах эльфов видения войны и разрушения Нарготронда. И такой великий страх посеял он в их сердцах, что до самого пришествия Турина ни один нарготрондец не решался вступить в открытый бой. Вместо этого они подкрадывались или нападали на странников из засады, пользуясь колдовством и отравленными наконечниками стрел и дротиков, и забывая при этом даже о кровном родстве. Так они утратили доблесть и свободу древних эльфов, и земли их накрыла мрачная тень.

Теперь же в толпе слышались перешептывания, смысл которого сводился к тому, что сын Финарфина — не Вала, чтобы командовать ими; и они отвернулись от него. Однако проклятье Мандоса настигло братьев, и завладели ими темные мысли послать Фелагунда одного на верную смерть а затем, возможно, узурпировать его власть в Нарготронде. Ведь они, как-никак, происходили из старейшего рода правителей Нольдор.