Родная старина - В. Сиповский

По законам Чингисхана служители всех вероисповеданий освобождались от платежа дани; хотя татары взимали тяжелую дань со всех сел и городов, но с монастырей и церквей ничего не брали. Потом хан Менгу дал духовенству ярлык, по которому духовенство белое и черное освобождалось от платежа даней и всяких пошлин. «Пусть, – говорится в ярлыке, – беспечально молятся за хана и за его племя». От дани освобождались и все родичи священнослужителей, живущие с ними. Церковные вещи (книги, сосуды и пр.) объявлены неприкосновенными. Под страхом лютой смерти запрещено было хулить православную веру. Из этого видно, что христианской веры татары нисколько не теснили; быть может, рассчитывали они этим смягчить духовенство, которое могло возбуждать народ против них. Если и случалось, что они казнили тех, кто отказывался пройти меж огней и исполнить некоторые обряды, то не за верования ослушников, а за то, что они выказывали непокорность воле хана.

В 1313 г. хан Узбек принял магометанство; оно стало распространяться у татар. Магометане всегда старались искоренять все веры, всюду водворять свою; можно было думать, что с этого времени и татары начнут гонение против христианства на Руси, но они по-прежнему относились ко всем верованиям вполне равнодушно. В столице хана, Сарае, даже были христианские церкви и жил епископ. Русские митрополиты должны были подобно князьям ездить в Орду на поклон к хану.

Тяжелее всего татарское иго было для рабочего народа. Русские области были обложены тяжелой данью. Сначала хан посылал своих баскаков (чиновников) с военными отрядами собирать дань, а потом ханы стали отдавать ее на откуп хивинским (бессерменским) купцам; откупщики эти вперед уплачивали хану деньги, а потом собирали дань, конечно с большим барышом для себя. Они ходили по селам и городам с отрядами татар и производили сбор дани с бесчеловечной жестокостью. Если кто не платил, ссылаясь на бедность, того заподазривали, что он только притворяется неимущим, и беспощадно били его палками на улицах или на перекрестках, на рыночных площадях. Забирали у крестьян часто все пожитки, лошадей, земледельческие орудия; многие после таких поборов оставались беспомощными, нищими. Если нечего было взять у бедняков, то отбирали у них дочерей, сыновей или их самих уводили в рабство. До сих пор народ в песнях своих вспоминает, как «злой татарин собирал дань»:

С князей брал по сту рублей,С бояр по пятидесяти,С крестьян по пяти рублей;У которого денег нет,У того дитя возьмет;У кого дитяти нет,У того жену возьмет;У которого жены-то нет,Того самого головой возьмет.

Не одни сборщики податей притесняли народ. Часто по русским землям ездили к разным князьям татарские послы с конными отрядами. Всюду, где приходилось им проезжать или останавливаться, они распоряжались, как полные хозяева, бесчинствовали, грабили, оскорбляли всячески народ, требовали, чтобы все выказывали им рабскую угодливость. Не только простой люд, но и купцы и бояре терпели от них оскорбления. С этой поры, думают, и усилился на Руси обычай у зажиточных людей скрывать своих жен и дочерей, даже держать их взаперти, чтобы охранить от обид и оскорблений. Нередко под видом послов заходили в русские области бродячие шайки татар и творили всякие насилия. Они охотно захватывали девиц и молодых женщин в рабство. У татар было многоженство, и потому невольниц в Орде охотно покупали.

Сохранилась у народа до сих пор память о ненавистных родственных связях с татарами. В одной колыбельной песне говорится о таком случае: попала в татарскую неволю русская девушка, когда была еще семилетним ребенком; стала она потом женою татарина, а через несколько лет попала в плен к этому татарину и ее мать.

– Привез я тебе русскую нянюшку, – говорит татарин своей молодой жене, – ты заставь ее делать три дела: ковры вышивать, гусей стеречь и детей качать.

Узнает мать в жене татарина свою родную дочь, убаюкивает ребенка, сына «своего злого ворога и родной доченьки». Больно щемит сердце няни, когда она поет:

Ты, баю, баю, мое дитятко,Ты по батюшке злой татарчоночек,Ты не крещеный, не молитвенный,А по матушке мил внучоночек,Мой внучоночек– русская косточка!

Из южных и юго-восточных русских областей, куда беспрерывно заходили шайки татар, народ толпами уходил на север. И тут была жизнь тяжелая, «сиротское житье», как выражался народ; но все же сюда пореже заходили татары. Страшно обеднел народ от татарских поборов. Много обнищалых крестьян принуждены были идти в кабалу, в холопы к зажиточных людям. Охотнее всего крестьяне селились на монастырских землях и княжеских: здесь было больше охраны от татарских насилий.

Сильную ненависть затаил в сердце русский народ к своему лютому врагу. До сих пор еще в народной речи удержались выражения и поговорки, указывающие на эту ненависть: «Злее злого татарина», «У татар, что у собак, души нет: один пар», «Не в пору гость хуже злого татарина» и др.

Тяжел был татарский гнет, порождал он глухую злобу; но не умирала у народа и надежда высвободиться из тяжкой неволи, отомстить за все неправды и насилия своему лютому врагу.

В одной колыбельной народной песне мать напевает своему малютке сыну, чтобы он отомстил злым татарам, которые разграбили именье его отца:

Встань, пробудись, мое дитятко.Снимай со стены сабельки И все-то мечи булатные.Ты коли, руби сабельками Злых татар с татарчонками.Ты секи, кроши губителей Все мечами да булатными.

Тяжкая неволя, нищета, вечный страх, подавленная глухая злоба к лютому губителю породили много бед в жизни народа. Силен, крепок иной работник, за троих наработает; стоит ему только за дело взяться, – да стоит ли? Заведет он себе хорошее хозяйство, заживет своим домком, – только приманка для лютых хищников! Ласкает мать своего ребенка, ласкает, да не радуется: «А что, думает она: как рощу я его только на потеху злому татарину?» Думает это, и тоскою щемит ее сердце.

Не жилось на Руси в тяжкие времена татарщины хорошей трудовой и семейной жизнью. Вместо «лихих работников» являлись все чаще и чаще «лихие разбойники», вместо хороших семьянинов – беспросыпные пропойцы. Пьянство, воровство и разбои умножились. Чаще, чем прежде, случались на Руси голодные годы, повальные болезни.

Духовенство и благочестивые люди видели в этом Божью кару за грехи и всякие беззакония, в которых утопал несчастный народ.

Глубокою скорбью проникнута речь проповедника Серапиона, епископа Владимирского, обращавшегося с пастырским назиданием к народу лет сорок спустя после татарского нашествия:

«Не так скорбит мать, видя детей своих больными, как скорблю я, грешный отец ваш, – говорит проповедник, – видя вас болящих делами беззаконными. Многократно беседовал я с вами, но не вижу в вас никакой перемены. Всегда сею я на ниве сердец ваших семя божественное, но никогда не вижу, чтобы оно прозябло и принесло плод… Чего мы не навлекли на себя? Каких не понесли мы наказаний от Бога? Не была ли пленена земля наша? Не были ли взяты города наши? Не в короткое ли время отцы и братья наши пали мертвы на земле? Не отведены ли в плен жены и дети? А мы, оставшиеся, не порабощены ли были горьким рабством от иноплеменников? Вот уже сорок почти лет продолжается томление и мука, и тяжкие налоги не прекращаются, также голод и мор скота нашего. Мы и хлеба не можем есть в сладость. От воздыханий и печали сохнут кости наши. Что же довело нас до этого? – Наши беззакония и наши грехи, наше непослушание, наша нераскаянность».

В заключение убеждает снова Серапион своих слушателей покаяться и исправиться.

В другом поучении тот же проповедник горько сетует, что не видит в людях исправления, и напоминает им ужасную картинку татарского разорения:

«Мы ни в чем, говорит он, не оказывались лучшими. Тогда Господь навел на нас народ немилостивый, народ лютый, народ, не щадящий ни юной красоты, ни немощи старцев, ни младости детей; ибо мы подвигли на себя гнев Бога нашего… Разрушены Божии церкви, осквернены священные сосуды, попрана святыня, святители сделались добычею меча; тела преподобных иноков брошены в пищу птицам; кровь отцов и братьев наших, как вода обильная, напоила землю. Исчезла крепость наших князей, военачальников; храбрые наши бежали, исполненные страха, а еще более братьев и чад наших отведено в плен. Поля наши поросли травою, и величие наше смирилось, красота наша погибла, богатство наше досталось в удел другим, труды наши достались неверным. Земля наша стала достоянием иноплеменников, мы сделались предметом поношения для соседей наших, посмешищем для врагов наших. Свели мы на себя гнев Господа, как дождь с неба, подвигли на себя ярость Его, отвратили от себя великую Его милость и довели себя до того, что на нас смотрят с сожалением. Нет наказания, которое не постигло бы нас».