Код Атлантиды - Стэл Павлоу

– Проблема в том, – сказал Скотт, – в каком именно языке наблюдается совершенно равное употребление букв. Трудно представить, чтобы Z встречалась так же часто, как А или Е. Я, по крайней мере, такого языка не знаю.

В половине восьмого прервались на обед, но аппетита у непривычных к качке обитателей суши не было.

Хаккетт работал над обнаруженным в кристалле зашифрованным посланием, но, как ни старался, код упорно сопротивлялся. Текст, казалось, представлял собой беспорядочную последовательность знаков без какой-либо видимой системы. Да, число «пи», рассчитанное до восьми миллионов знаков, тоже не поддавалось осмыслению, но оно имело важное значение в математических расчетах, например при строительстве. Может быть, и эта последовательность являлась всего лишь неким подобием «пи» в случае с кристаллом С-60? Компьютерный расчет показал, что это не так. Не соотносилась она и с каким-либо другим стандартным математическим числом.

Характерной чертой чисел является то, что они независимы от людей. Даже пришельцы способны вести счет так, как это делают земляне. Числа вплетены в ткань пространства и времени. Два всегда будет два, даже если в иной культуре это число носит другое название. Хаккетт полагал, что проблема расшифровки требует лишь времени и концентрации – рано или поздно тот, кто смотрит на текст долго и внимательно, поймет, что именно представляют собой знаки.

Но решения требовали и другие проблемы. Он обратил внимание на гравитационные волны и с тревогой обнаружил, что получил довольно-таки точный прогноз событий на следующие два дня.

Ученый передал полученную информацию Гэнту, предупредив, что результаты требуют дополнительной проверки. Потом, решив подышать свежим воздухом, вышел на палубу, где увидел Скотта – тот, кутаясь в плотную желтую куртку, смотрел на устремляющиеся навстречу судну громадные волны. Выслушав жалобы Хаккетта, лингвист сочувственно кивнул.

– Индейцы майя пользовались особыми числами для измерения времени. Сто сорок четыре тысячи, семь тысяч двести, триста шестьдесят, двести шестьдесят, двадцать. Но самым важным числом было девять. В их письменах говорится о циклах «девяти повелителей ночи».

– То есть планет?

– Может быть. Но я бы не стал кричать об этом на каждом углу – обязательно найдется кто-то, кто потребует доказательств, – сухо проговорил Скотт. – Число сто сорок четыре тысячи, появляющееся в Апокалипсисе, связано со временем. Одним из наиболее часто встречающихся является число семь. Семь печатей. Семь смертных грехов. Семь труб, трубящих семь раз. Падение стен… сотворение мира. Число восемь ассоциируется с реинкарнацией, а двенадцать так и вообще со многим – двенадцать колен Израилевых, двенадцать апостолов, число лет в китайском цикле. Сто пятьдесят три упоминается в связи с «просветленными». Ученики поймали сто пятьдесят три рыбы, что в нумерологии является суммой чисел от одного до семнадцати. А если сложить один, пять и три, то получится девять.

– Нумерология, – повторил Хаккетт под неуклюжий крен корабля. – Что это такое? Связываем слова с цифрами, перемешиваем и выдаем некий скрытый ответ – это нумерология?

– Людей всегда будет привлекать скрытое.

– У природы тоже есть особые числа, – сказал физик. – Например, три, пять, восемь, тринадцать, двадцать один, тридцать четыре, пятьдесят пять, восемьдесят девять. У лилий их три, у лютиков пять, у дельфиниума восемь, а у ноготков тринадцать. Двадцать один, конечно, у астр.

– О чем речь?

– О лепестках на цветках.

– То есть в этих числах есть некая закономерность?

– Разумеется. Складываем два предшествующих и получаем результат последующего. Три плюс пять равно восьми, восемь плюс пять равно тринадцати и так далее. Это так называемая шкала Фибоначчи, по имени Леонардо Фибоначчи, жившего в тринадцатом веке и установившего названную последовательность при изучении популяций кроликов. Шкала являет нам число «фи»… не путайте с «пи». «Фи» помогает в расчете всевозможных пропорций, начиная от пропорций человеческого тела и до спиралей семян подсолнечника.

«Полярная звезда» встретилась с огромной волной, и на мгновение мужчин закрыло пеленой брызг и пены.

– Господи! – воскликнул Скотт, пытаясь восстановить дыхание и вытирая мокрое лицо.

Хаккетт зябко поежился и указал на горизонт.

– Смотрите, наш первый айсберг.

Несколько секунд оба молча смотрели на высящуюся вдалеке зазубренную гору замерзшей воды, потом физик заметил:

– Думаю, нам лучше спуститься.

Скотт сплюнул и согласно кивнул.

– Не знаю… А вы что думаете? Как по-вашему, успеем вовремя? Честно?

Хаккетт сунул руки в карманы.

– Честно? Понятия не имею.

Скотт принял ответ стоически.

– Должен признаться, вы начинаете мне нравиться, профессор Хаккетт. Вы смелый человек.

Некоторое время Хаккетт молчал, явно застигнутый врасплох таким комплиментом.

– Что ж, я… вы тоже начинаете мне нравиться, профессор Скотт. Как насчет того, чтобы повторить путешествие, когда это все закончится?

– Ну уж нет.

Вернувшись в лабораторию, мужчины увидели, что Сара и Новэмбер сидят у компьютера. Обе были поглощены изучением символов Атлантиды и заметно смутились, обнаружив, что они уже не одни.

Новэмбер толкнула Сару в бок.

– Ты ему расскажешь?

– О чем это вы собираетесь мне рассказать? – поинтересовался Скотт.

Геолог опустила глаза, потом отпила кофе.

– О… черт!.. – Она вскинула голову и пристально посмотрела на мужчин. – А вы не станете обижаться и все такое, если предложение о помощи поступит от женщины?

Скотт ухмыльнулся.

– Ну, вот если бы я заблудился и остановил вас на улице… Здесь совсем другое. Валяйте.

Мейтсон отвернулся от своего компьютера, чтобы послушать, что она скажет, и даже Пирс, сидевший в углу, завернувшись в одеяло, как будто встрепенулся.

Сара решительно, как бы говоря: «ладно, так и быть, я скажу», встала со стула и провела пальцем по экрану.

– Ральф, можешь показать план расположения пирамид Гизы? Тот вид сверху?

Мейтсон кивнул и вывел на экран то, что просили. Развернув монитор так, чтобы все видели, Сара отступила чуть в сторону.

– Так. А теперь посмотрите на этот знак. В упрощенном и стилизованном виде он напоминает планировку Гизы. Я особенно об этом и не думала, пока Новэмбер не упомянула, что, по вашему мнению, символ не просто представляет солнце, но и напоминает Атлантиду.

– Совпадение? – пожал плечами Хаккетт, но тон, которым это было сказано, свидетельствовал, что сам он так не думает.

Сара глубоко вздохнула и продолжила:

– Я бы и сама так решила, но вот этот символ напоминает схему расположения пирамид в Перу.

Скотт прищурился, всматриваясь в изображение, и задумчиво кивнул.

– Интересно.

– Никогда не был в Перу, – мрачно прокомментировал Пирс.

– Скажите-ка мне вот что. – Скотт подул на чашку со свежим дымящимся кофе и повернулся к Пирсу. – Как вы это делаете?

Пирс еще плотнее завернулся в одеяло. Он выглядел таким усталым, таким морально и физически опустошенным.

– Вы имеете в виду мое так называемое «дальновидение»? Должен признаться, даже не знаю. Я просто попадаю туда.

– Вам нужно для этого сконцентрироваться, верно?

– Не то чтобы сконцентрироваться, но определенно сосредоточиться. Не совсем в том смысле, о каком вы думаете. Я как бы ощущаю все, что меня окружает, все сразу. И мне приходится во всем этом ориентироваться. Некоторые называют это вхождением в духовную плоскость – что-то вроде пространственного среза, – но мне такое определение всегда казалось немного глуповатым. То есть, кто скажет, что все это не у меня в голове, так ведь? Дело в том… уф, не знаю, как описать. – Он на мгновение задумался. – Ладно, попробую. Книжную страницу можно прочитать двумя способами. Можно читать слово за словом, с начала до конца, так сказать, в линейной развертке. А можно вырвать все страницы, разложить их одна за другой и увидеть все сразу. Увидеть и понять за один прием. Где начало и где конец. Можно снова и снова возвращаться к тексту. Или нырнуть в него и вынырнуть в любой точке…

– Понятно, – живо отозвался Хаккетт. – Вы описываете фотографическую память.

– Да, – согласился Пирс. Замечание Хаккетта, похоже, придало ему уверенности. – Да, наверное, так. Хорошее сравнение. Это всего лишь другой способ мышления. Иной метод приобретения знаний. Наша современная система знаний фрагментарна. Она активно мешает нам видеть всю книгу. Мы приучены мыслить категориями слов и понятий. Специализируемся в узких областях. Ограничиваемся теми или иными разделами, вместо того чтобы охватывать целое, всю науку или все искусство. Полагаю, в древних цивилизациях люди мыслили иначе, чем мы сейчас.