СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ - Юрий Рожицын

   С вечера Груздев дежурил первым, Костю поднял за полночь. Тот спал на отдельной кровати. Боясь потревожить девушку, Сергей решил переночевать в его постели. Скинул куртку, услышал шепот француженки:

 — Я тебя жду, милый. Раздевайся... Совсем раздевайся.

   Под периной его встретили горячие руки Женевьевы. Он растерялся, почувствовав, что девушка в тонюсенькой ночной рубашке. Ее волосы рассыпались по Сережкиному лицу, жаркие губы искали его рот. Она обняла и прижалась к нему всем телом. Парень опьянел, мелькнула бесшабашная мысль: чему быть, того не миновать...

   Проснулся от торопливого Костиного голоса:

 — Кто-то сюда крадется. Скорее поднимайся.

   Соскочил босиком на холодный пол. Лисовский заметил, что он полуодет, а у Женевьевы оголилась спина. Сконфуженно улыбнулся, но ухитрился язвительно поздравить:

 — С законным браком!

 — Пошел к черту!

   С автоматами застыли у расщелины. В крадущемся мужчине узнали водителя газогенераторного грузовичка. Он опасливо озирался, приглядывался, отыскивая неприметный лаз в убежище. Лисовский негромко его окликнул:

 — Сюда, товарищ, сюда!

 — Принимайте узел, еле донес, — втискиваясь в проход, проговорил немец. — Боялся, схватят, да ничего, обошлось.

   На кухне попросил:

 — Выпить у вас найдется? Нервы расходились. Костя достал бутылку и налил в высокий бокал.

 — Французский лимонадик! — пренебрежительно отозвался гость, но вино выпил до донышка. Закурил, кивнул на узел: — Эрих прислал.

 — Где он?

 — Позавчера арестован. Пока не ясно, гестапо его забрало или уголовная полиция.     Накануне велел передать: мина сработала, мышеловка сгорела... В Дуйсбурге аресты, появляться там опасно. Советует вам самим попытаться выбраться через Дорстен по каналу Липпе. Там не такой жесткий досмотр, как в Дуйсбурге.

 — Можно Эриха освободить? Горькая улыбка тронула губы немца:

 — Мы не знаем, где его содержат. Похоже, к нам провокатора подсадили. Почти вся группа арестована, но типография уцелела. И за мной слежка. Пока развалины от шпиков спасают.

 — Переходи на нелегальное положение.

 — Легко сказать, а у меня трое детишек, жена при бомбежке покалечена. В больнице лежит. Кто за ними присмотрит, накормит?

 — Арестуют — им будет легче?

 — А может, слежка мне только мнится? Уйду в подполье, детей в воспитательный лагерь отправят, жена без поддержки останется... Да и ее в покое не оставят... Пойду, да и вам нет смысла здесь задерживаться.

 — Что с теми парнями, которых тогда освободили?

 — Не знаю, — пожал он плечами. — Я их высадил в условленном месте и больше не видел. У нас не положено знать лишнее.

   Немец с оглядкой ушел. Парни распаковали узел. В нем теплые, подбитые мехом зимние шинели, маскировочные накидки из парусины, простроченные наушники.

 — Вот тебе и фрицы! — вздохнул Костя и с укором глянул на друга.

 — Сам погибай, а товарища выручай! А ты...

 — Чё я? - взбеленился Груздев. — Это настоящие немцы, а не фрицы. Усек?

 — Потолкуй с тобой... Иди, поднимай свою невенчанную жену.

 — Еще сказанешь пакость, порсну по физии. Дошло? - и показал ядреный кулак.

 — Иди, буди свою Женьку, Аника-воин! — грустно улыбнулся Лисовский.

Этап восьмой

По охваченному огнем Руру □ Вахта на Рейне □ Аэродром на равнине □ Безумство храбрых □ Воздушный бой □ «На помощь!..»

   Хмурое нерадостное утро незаметно перешло в серый моросливый день. Трамвай еле тащился среди обугленных развалин, мимо понурых людей, разбирающих  горы битого кирпича и щебня, чтобы раскопать тех, кто прятался в бомбоубежищах.

Парни никак не могли определить границы городков и поселков, слившихся воедино, и только по названиям остановок догадывались, в какую сторону едут. Трамвай подолгу стоял перед восстанавливаемыми участками пути, и те пассажиры, что торопились, высаживались из вагонов и шли пешком, оставшиеся то ли читали газеты, то ли дремали над ними. От нетерпения и скуки зевотой сводило скулы.

   Женевьева устроилась возле Сергея, ей тепло и радостно. Под тирольской курточкой шерстяной лыжный костюм, меховые сапожки на толстой подошве, на руках теплые перчатки, волосы сложены узлом и запрятаны в вязаную шапочку с помпоном. Она прижалась к парню, не сводит с него  влюбленного взора. Ему неудобно перед Костей, который листает иллюстрированные журналы и нет-нет да иронически улыбнется. Лисовский посмеивается над фотографиями, пропагандирующими непобедимую мощь германской армии, и не обращает внимания на смущенного непривычной ролью друга. А Сергею кажется, что и немцы по-особому поглядывают на него с Женевьевой, то ли осуждая их легкомыслие, то ли вспоминая собственную молодость.

   За Гельсенкирхеном потянулись садовые участки и огороды, возле легких летних домиков нагромождения спасенной из руин мебели и вещей. Закутанные во многие одежки толкутся на тесных грязных пятачках детишки и взрослые. Видно, перебрались сюда погорельцы и мыкают горе в застуженных, промозглых времянках. Костя отложил журналы. Оголенные деревья, раскачиваемые ветром, вскопанные грядки, жалкие хибары тянутся почти до самого горизонта, а там, в белесой туманной дымке...

   Он схватил Сергея за рукав и притянул к себе:

 — Погляди чуть правее мачты высоковольтной линии... Удивлённый Груздев вприщур всмотрелся, лицо будто каменело.

   Вполголоса перечислил:

 — Взлетная полоса... Метеостанция... Вышки с прожекторами и охраной... Ангары не вижу... Военный аэродром?!

 — Ангары под землей... Ну?

   Сергей повел на лейтенанта пытливым взглядом, потом отвел глаза и задумался. Решился и бесшабашно улыбнулся:

 — А чё! Где наша не пропадала!

   Женевьева выглянула в окно, покрытое жемчужной россыпью дождевых капель, увидела унылые, потемневшие от влаги домишки,  вскопанную серую землю, редкие деревья и не поняла, чем заинтересовались ее мальчики, что вызвало их шепотливые переговоры. По серьезным лицам догадалась, обсуждают что-то важное, иначе зачем бы Костя развернул карту Рурского бассейна и ткнул в какую-то точку, в которую чуть ли не носом уткнулся Сергей. У них свои, мужские дела. Да и какие они мальчики? Она зарделась, вспомнив минувшую ночь, и забыла спросить, о чем советуются ее спутники. А разговор перешел на девушку. — Я за Женевьеву боюсь, — признался Костя. — Мы солдаты, а ей жить да жить. И помешает она нам.

 — Без нас она пропадет, — набычился Сергей. — Я ее не оставлю! Погибать, так вместе. Разве не знаешь, што эсэсы с бабами да девками вытворяют?