СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ - Юрий Рожицын

 — Хальт!

 Спящих будто матрасные пружины подбросили. Спросонья растерялись, недоуменно вытаращились, не понимая, откуда захлестали пистолетные выстрелы. И сразу бешеный Костин топот по лестнице. Ворвался со шмайссером наперевес, глаза шальные.

 — Порядок! — невозмутимо проговорил Сергей. — Не стреляй!

 — Слава богу! — обессиленно опустил тот автомат. — Мы с Женькой от страха за тебя чуть с ума не сошли.

   Женевьева, как ее Костя ни уговаривал, отправилась за Сергеем. Застыла в дверях гостиной, не страшась застывающей на полу крови. Парень, поколебавшись, переборол отвращение и полез обыскивать карманы комиссара гестапо, тревожась, как бы в них не оказалось опасных для подпольщиков документов.   Вытащил пистолет, записную книжку, вчетверо сложенный лист плотной бумаги. Забрал револьверы Бернарда и гестаповца. Женевьева тенью следовала за ним, а на кухне, оборотясь к распятью, печально произнесла:

 — В твои руки, господи!

 — Чё, чё? — повернулся к ней Сергей.

 Она вплотную подошла к нему, провела пальцами по морщинкам на лбу, приподнялась на цыпочки и поцеловала.

 — У каждого свое ремесло!

 От ее горькой печали и у него заныло сердце. Не оттого,  что убил гитлеровцев, эту погань не жалко, а потому, что самому невольно приходится ожесточаться, если хочешь уцелеть. Вон Костя, не пощадит в бою вооруженного фрица, пристрелит из автомата или пистолета, а услышал о ноже и скис. Будто Сергею легче с врагом расправляться! Но когда от тебя зависят жизни близких людей, подавишь и брезгливость, и жалость, и сострадание. На одну ногу с черномундирниками он и не собирается становиться, но всегда постарается, хотя бы на секунду, их упредить.

 — Скидай автомат, — сказал он Косте, когда тот спустился на кухню, увешанный шмайссерами, — да пошуруйте с Женькой насчет жратвы.

   Они с карбидным фонарем пошли в погреб, а Сергей задумался, глядя на груду автоматов и пистолетов. С собой не потащишь, несподручно, и уничтожить жалко. По паре запасных обойм они прихватят, остальные куда девать? Штурмовой автомат придется шмайссером заменить, патронов к нему на донышке магазина осталось... Припрятать?! Эриху оружие пригодится. За стайкой в землю цинковый ящик закопан. Как-то вывозил навоз, заприметил в траве выцветший квадратик. Приподнял дерн и схоронку обнаружил. Видать, Георг ее для какой-то цели сгоношил. Пожалуй, надежнее места не сыщешь.

   Автоматы на левую руку повесил, кобуры с пистолетами на правую и в сени. Отодвинул ногой гестаповца от порога и на минуту задержался. А ведь здесь можно фрицам подарочек приготовить!.. На дворе серая, мокрая темень. Рассвет приближается, надо поторапливаться. Лучом фонарика пошарил по земле, отыскивая схоронку, влез в лужу, оступился в рытвину, перепачкался в грязи, но вскоре нашел тайник. Сложил автоматы и пистолеты в ящик, деревянную крышку с дерном на место опустил, подровнял, вилами навозу подкинул. Вроде неприметно, но что другое в темноте и спешке придумаешь?

   Вернулся, а в дверях встревоженные Костя и Женевьева исходят злостью.     

 — Ты нам долго намерен нервы трепать, кустарь-одиночка? — напустился на земляка рассвирепевший Лисовский. — Ишь, красавец-мужчина, на друзей плюет!

 — Какие мои годы, исправлюсь, — пошутил Сергей и посерьезнел. — Я маракую ловушку, хочу фрицев подловить.

 — Проще простого, — нашелся Костя. — Сольем бензин из мотоциклов и...

 — Не голова, а сельский Совет, — рассмеялся Груздев. — А про бензин-то я забыл.

   В сарае, прикрытые брезентом, горбатились три мотоцикла. Костя их осмотрел, проверил моторы и остановил выбор на тяжелом "БМВ" с коляской.

 — Надежная машина, — сообщил он, — я больше месяца на такой гонял. Остальные раскурочим, в металлолом превратим.

   Сергей выцедил горючее в ведро и канистру, отнес в дом. Походил, прикидывая, как лучше устроить минированную ловушку. Нашел в сенях ящик с инструментом, отобрал, что ему потребуется, и приступил к делу. Намертво укрепил две лимонки, одну над дверью, другую над порогом, поочередно вытащил из запалов предохранительные чеки, а в отверстия вставил оголенные концы проволоки.   Осмотрел   прихожую,  подолгу останавливая взгляд на каждой вещи, вздохнул и вылил бензин из ведра на пол. Канистру поставил к порогу, поближе к гранате. Прикрыл дверь, просунул руку в узкую щель и привязал к защелке проволоку. Теперь стоило потянуть ее на себя, сработает запал, произойдет взрыв и вспыхнет горючее. Фрицам и в голову не придет, что им уготована ловушка.

   У ворот его поджидали друзья. Спросил у Кости:

 — Ты все взял?

 — Портфель, чемодан, рюкзак, автоматы...

 — Добре! Выезжай, я ворота прикрою.

 — Далеко путь держать?

 - B поселок. Предупредим Эриха. Смена у него в восемь кончается?  — Ага... Садись, Женевьева, — и Костя откинул на коляске клеенчатый полог.    Девушка зашептала заупокойную молитву, впервые отнеся ее к немцу. Но им был Георг, который приветил и согрел француженку, как родную дочь.                                                                     

 — Трогай, Костя! — уселся Сергей позади друга и прощально оглянулся на дом с печально-черными провалами окон. — Езжай, да смотри в оба, как бы на фрицев ненароком не наскочить!

   Второй час они ждут Женевьеву. Лениво тянут из высоких фаянсовых кружек с металлическими крышечками темное, с горчинкой пиво, как кедровые орешки, грызут соленый горох, и стараются ничем не выдать мучительной тревоги за француженку. У Кости от возбуждения румянец во всю щеку, блеск в глазах, руки не находят себе места. Ему еще чудится сильный встречный ветер, ровно работающий мощный мотор «БМВ», серые тени под деревьями, ежесекундное ожидание командного окрика. Но все обошлось. Видно, гестаповцы, устроив засаду, и впрямь сняли оцепление.

   До города добрались без приключений, мотоцикл спрятали в развалинах на окраине, а сами трамваем в Боттроп. Документы проверяли чуть не на каждом квартале. И в дверях вагона часто застывали дюжие эсэсовцы с автоматами, а штатские в кожаных пальто пытливо всматривались в мужские лица. Подозрительных обыскивали. Черные мундиры послужили парням охранными грамотами. Офицерские удостоверения листались небрежно, увольнительные свидетельства смотрелись мельком. Пожалуй, впервые Лисовский увидел на лицах цивильных немцев не тупое безразличие, а откровенную ненависть. Истощенные, усталые, измотанные шахтеры, горняки, металлурги сверкали взглядами, в которых явно читалась злоба к гестаповцам и эсэсовцам. Но ненависть быстро вспыхивала и мгновенно гасла, будто в людях мигом иссякала энергия.