СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ - Юрий Рожицын

   Окончательно сразили девушку хозяева — Георг и фрау Марта. Они-то и превратили узкую щелочку в широкую брешь. Насильно в душу не лезли, относились как к родной, а в дни одиночества, когда парни ушли на рискованную операцию, всячески оберегали, ободряли, не оставляли наедине с тягостными мыслями. И делали это ненавязчиво, не подчеркивая своей доброты и теплого человеческого участия...

   В разговор вступил Сергей, молча стоявший в стороне, пока по оживленной жестикуляции собеседников не догадался, что немец отказывается взять деньги.

 — Пойми, Георг, — сказал он леснику, — мы не привыкли деньгами расплачиваться за гостеприимство. Но тут особый случай. Твоей хозяйке они понадобятся позарез, — порывисто провел Груздев краем ладони по шее. — Мы от чистого сердца предлагаем, другим ничем помочь не можем. Понял, друг?

   Лисовский старался точнее перевести его слова. Лесник потемнел, поняв намек, вздохнул и согласился. Костя передал донельзя сконфуженной фрау Марте пачку пятидесятимарковых банкнот, которые она смущенно сунула под шаль. По его примеру Сергей поцеловал морщинистую, мозольную руку хозяйки, а Женевьева порывисто обняла и щекой прижалась к сухонькой груди пожилой женщины.

 — Я провожу супругу, — сказал Георг и предупредил, — а вы будьте начеку! Дверь закрою на замок.

   Женевьева сложила в чемодан потерявшие для нее всякий интерес цветастые тряпки и понесла его в комнату к парням. Закрывая дверь, в последний раз оглядела спаленку, в которой прожила неделю, и словно заноза закровоточила в сердце. И обстановка, и вещи стали для нее привычными, неприметными, как в родном доме. А впереди снова неизвестность, бесприютные скитания, ожидание сиюминутного разоблачения и жестокой расправы...

   Костя заметно нервничал, не присаживаясь, мерял комнату из угла в угол крупными шагами, подолгу всматривался в густеющий за окном туман, вслушивался в напряженную тишину. Сергей с понимающей усмешкой следил за другом, легонько постукивал по колену вороненым стволом парабеллума. Он только чуть приподнялся на стуле, когда внизу хлопнула дверь, и не спеша отвел на пистолете предохранитель. По тяжелой походке, поскрипывающим ступеням Груздев узнал лесника, возвратил предохранитель в исходное положение, хозяин стремительно вошел в комнату, задернул шторы и опустился рядом с Женевьевой.

 — Усадьба окружена, — закуривая трубку, сообщил Георг, — по кустам сидят, сволочи. Марту потайной тропкой в тумане провел, а то бы схватили.

 — Может, нам удастся пройти? — спросил Костя.

 — Туман,  заблудитесь, да и куда  вы направитесь?   Поужинаем, спуститесь в тайник.

   Ужин прошел невесело. Прислушивались к каждому шороху, поеживались от разбойного посвиста ветра в печных трубах. Поев, Сергей поднялся из-за стола, постоял у камина, задумчиво глядя на играющие язычки пламени, и подошел к стене, на которой висел штуцер. Снял, разломил, заглянул в ствол и покачал головой:

 — Испорченное ружье и то раз в год стреляет, а тут патроны заложены.

 — Для недобрых людей приготовлены, — без перевода понял парня лесник и предложил: — Собирайте вещички, потеплей оденьтесь, пора в тайник. Фройляйн, обуйте теплые сапоги моей супруги, в подвале прохладно.

   Из сеней до половины лестницы спустились в подвал, и на площадке, где кирпичная стена образовала ровный квадрат, хозяин остановился. Над его головой из балки выступали головки трех толстых болтов. Георг утопил в гнезде среднюю, вполоборота повернул ее, потом до середины вытянул сам болт. Сергей удивленно следил за ним, а Косте припомнились старинные романы, действие которых происходит в потайных убежищах.

   Георг поднатужился, нажимая руками на стену, и она бесшумно отошла, открывая лаз.

 — Будете выходить, рычаг отпустите дo отказа, — показал лесник приспособление на обратной стороне стены. — Это на тот случай, если со мной приключится беда.

Освещая карбидным фонарем овальный, невысокий ход, хозяин, пригнувшись, шел впереди. Остановился посреди небольшого помещения сцементированными стенами и полом, потолком из толстых деревянных плах, подпираемых железобетонными столбами.

 — Сын строил, — печально сказал немец. — Золотые у него руки! Под типографию с товарищем готовил. В Дюссельдорфе попали в засаду, провокатор выдал. А через полгода пришла урна с прахом: умер от сердечного приступа. Никогда не жаловался на сердце... Сын к камину и в прихожую вывел вытяжные трубы. Появятся гестапо или крипо, вы услышите. Не курите и не разговаривайте.

   Георг ушел, поставив стену на место. Лишь чуть скрипнул рычаг, когда в гнездо вдавился болт. Сергей включил фонарик и, поведя лучом, увидел скамейку с выгнутой спинкой, похожую на парковую.

 — Садись, братва, в ногах правды нет.

   Лисовский приуныл, ему припомнились берлинские катакомбы, жирные крысы. Пока светил фонарик, тщательно осмотрел углы и несколько успокоился, не обнаружив нор. Сел и спросил:

 — Как думаешь, долго нам тут придется прохлаждаться?

 — До морковкиного заговенья! Не тушуйся, чалдон, держи хвост пистолетом!.. А ты, Яшенька, че нос повесила?

 — Страшно! — зябко содрогнулась девушка. — Мне жутко, Серьожка! Тут как в могильном склепе...

 — Че она долдонит? — спросил Сергей, и выслушав Лисовского, сказал: — Здесь жить можно. Расскажи, как в Берлине по вонючим трубам ползли. Вот страх божий! Уж на што я крепкий и то чуток не взвыл... Эх, курнуть бы малость! Гашу фонарик, громодяне, батарейка садится.

   Кромешная тьма без искорки света, хоть в глаза коли. Люди без остатка растворились во мгле, только слышится напряженное дыхание. Сергею не по себе. Не любит и боится замкнутого стенами пространства. Прижалась Женевьева, парень благодарно обнял девушку. От волос француженки тянет неведомым тонким ароматом, напомнившим таежные поляны, сплошь усыпанные лилиями, фиалками, жарками, саранками, марьиными кореньями, глухие увалы, утонувшие в бело-розовой кипени расцветающей черемухи...

   Прав Георг, в тайник каждый шорох из дома доносится. Слышатся тяжелые шаги хозяина, глухой кашель, щелкание зажигалки, вполголоса оброненное словцо. Костя откинулся на спинку скамьи и повел взглядом по невидимому потолку, надеясь, что где-нибудь из гостиной пробьется тоненький, как волосок, лучик света. Темно, лишь мельтешат в глазах оранжевые палочки, фиолетовые колбочки, багряные кружки...

   Женевьева склонила голову на Сережкино плечо и ее пушистые волосы щекочут ему щеку. Летними ночами ему нередко приходилось возвращаться в Ольховку из соседнего села аль из тайги — легкий шаловливый ветерок то приласкает душистой теплотой, то обдаст холодной струей, мурашками пробежит по телу. И сейчас ему то жарко, то ознобом шершавеет кожа. С Гертрудой сблизился без долгих раздумий и расстался почти без сожаления, а Женевьеву боится обидеть, знает, какие мучения в неволе перенесла, не хочется брать лишний грех на душу. Впереди им ничего не светит. Избавятся они от гитлеровцев и навек расстанутся, так зачем обездоливать девушку, добавлять ей лишние страдания. Как оно поется? Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону…