Бич Божий - Сергей Шведов

– И что думает по этому поводу сиятельный Аспар? – пристально глянул на гостя хозяин.

Магистр пехоты Аспар, едва не ставший императором в Риме, ныне пребывал чуть ли не в забвении. Божественный Феодосий, а точнее, сиятельная Пелагея, не могли простить своему дяде оглушительного поражения в Африке, где он похоронил лучшие византийские легионы. Теперь вандалы Гусирекса бесчинствовали в провинциях империи, а сиятельная Плацидия не нашла ничего лучшего, как заключить с ним договор. Впрочем, дела Рима были настолько плохи, что в Константинополе готовились махнуть рукой на Вечный Город.

– Аспар в недоумении, – вздохнул Маркиан. – Он считает, что глупая размолвка двух женщин не должна отразиться на судьбе империи.

Евтапий вынужден был признать, что его вечный соперник рассуждает здраво. Старшую сестру императора следует вернуть, и вернуть немедленно. Магистр двора готов сегодня же отправиться в Евдомон к сиятельной Пелагеи, если на то будет воля ее божественного брата.

– Ты, видимо, не все знаешь, сиятельный Евтапий, – покачал головой нотарий. – Каган Аттила устранил Бледу и стал единоличным правителем гуннских племен. Кроме того, он заключил мир с князем Кладовладом, и теперь у него развязаны руки для войны с Византией. Аспар уже доложил об этом императору.

– И что ответил Феодосий?

– Все в руках Божьих, – благочестиво вздохнул Маркиан. – Именно эти слова произнес император.

– Так он не собирается возвращать Пелагею? – ужаснулся магистр двора.

– Увы, – развел руками нотарий. – Феодосий считает, что воля Бога выше желания земного владыки.

– А Аттила?

– У Византии достаточно легионов, чтобы отразить нападение варваров. Это, разумеется, не мои слова, магистр.

Неприятности Евтапия на этом, увы, не закончились. Всесильного магистра двора, прежде входившего к божественному Феодосию без доклада, оттеснили в сторону ловкие и бездарные людишки, среди которых едва ли не главную роль играл префект Константинополя Леонидас. А из-за его спины рвались к власти полные ничтожества вроде комита Льва Маркела и трибуна конюшни Максимина. Эта партия, опасная близостью к императрице Евдокии, везде расставляла своих людей. Леонидас дошел до того, что предложил отправить в отставку с поста магистра пехоты дядю императора. И самое ужасное, он своего добился. Аспар никогда не был другом Евтапия, но его падение не принесло радости магистру двора. Дядя императора, франк по племенной принадлежности, стоял во главе партии варваров, весьма влиятельной в Константинополе. Смещение Аспара было ударом по армии, где варвары занимали высокие должности, и это накануне возможного вторжения гуннов. Магистром пехоты, по указу божественного Феодосия, стал Гелиодор, человек уже немолодой, но обидчивый и самолюбивый. Никаких полководческих талантов за ним до сих пор не числилось, а главным его достоинством было то, что он люто ненавидел Аспара и Евтапия, не делая между ними различий. Дуксом во Фракию был назначен еще один ставленник Леонидаса, высокородный Марпиалий, имевший опыт боевых действий, но по характеру легкомысленный и вздорный. К партии Леонидаса примкнул и комит финансов евнух Хрисафий, и это обстоятельство можно было смело считать началом конца сиятельного Евтапия. Ибо Евтапий и Хрисафий до такой степени ненавидели друг друга, что перед этой ненавистью меркли все прочие привходящие обстоятельства.

Загнанный в угол Евтапий тайно наведался в Евдомон, чтобы уговорами и посулами вернуть Пелагею в Константинополь. Увы, сестра императора осталась непреклонной, она ждала личного приглашения от божественного Феодосия и готовилась выставить ему свои условия. Похоже, Пелагеи было невдомек, что ее брат-император уже вполне освоился в новой ситуации и обрел «мудрых» советников в лице своей жены Евдокии и префекта Леонидаса.

– Либо я, либо она, Евтапий. Пока эта женщина находится во дворце, моя нога не ступит на мостовую Константинополя.

Евтапий готов был на руках отнести в столицу эту строгую, благочестивую женщину, но, увы, рассорить Феодосия с женой до такой степени, чтобы тишайший император прогнал Евдокию со двора, было выше человеческих сил. Обида сиятельной Пелагеи на невестку была столь велика, что перевешивала все разумные доводы магистра двора. Сестра императора ни разу не назвала Евдокию по имени и говорила о ней не иначе как «эта женщина». Пелагея заявила, что обрела в Евдомоне то, о чем мечтала всю жизнь, то есть покой и тишину, позволяющие ей всей душой отдаться главному делу своей жизни – служению Богу. Однако с монашеским постригом она не торопилось, и это вселяло в Евтапия кое-какую надежду.

– Передай моему божественному брату, что я не ищу ни мирских почестей, ни мирской славы.

Разумеется, Евтапий о словах Пелагеи даже не заикнулся, а к божественному Феодосию его просто не пустили. Что, бесспорно, было дурным знаком. Среди чиновников прошел слух, что дни Евтапия сочтены и в лучшем случае его ждет изгнание, в худшем – казнь. Расторопный Хрисафий уже готовился обвинить Евтапия в финансовых злоупотреблениях, что, между прочим, не так уж сложно было сделать. Ибо магистр двора, ослепленный своим могуществом, не раз запускал руку в императорскую казну и за время своего многолетнего служения божественному Феодосию сколотил состояние, равного которому не было ни в Константинополе, ни в Риме. И теперь его враги потирали руки в предвкушении раздела богатств, нажитых Евтапием непосильными трудами. В сложившейся ситуации магистру двора ничего другого не оставалось, как пойти на поклон к своему недавнему врагу, так же пострадавшему от перемен, сиятельному Аспару. Франк, находившийся в близком родстве с Феодосием, за жизнь и имущество мог не опасаться. И, возможно, именно поэтому он отнесся к предлагаемому союзу сдержанно. То есть не оттолкнул руку, протянутую магистром двора, но пожал ее без большого пыла и жара. К нынешнему магистру пехоты Гелиодору Аспар относился скептически, но рвать с префектом Леонидасом и особенно с сиятельной Евдокией не хотел.

Евтапий покидал дворец Аспара разочарованным. Маркиан вызвался проводить некогда могущественного магистра двора до ворот, но неожиданно подсел к нему в отъезжающую карету. Подобная бесцеремонность не могла не насторожить Евтапия. В какой-то момент он даже испугался за свою жизнь, ибо за нотарием Маркианом утвердилась слава человека решительного и на многое способного.

– Я разделяю твое огорчение, сиятельный Евтапий.

Мирное начало разговора успокоило евнуха, и он с интересом стал ждать продолжения. Однако Маркиан молчал и только пристально смотрел на слегка смутившегося магистра. Евтапию ничего другого не оставалось, как поддержать беседу: