Бич Божий - Сергей Шведов

Сенатор Рутилий взвалил на свои плечи трудную задачу. Он решил личным примером поддержать отчаянно трусившего Аппия и показать трибуну стражников, что римская доблесть еще не угасла в сердцах патрикиев. Сенатор Паладий попробовал уклониться от выполнения долга, но был задержан, пристыжен и брошен в первые ряды атакующего легиона. Впрочем, легионом эти две сотни обленившихся вагилов можно было назвать только условно. Но ведь и задача перед ними ставилась посильная. Дворец Перразия охраняли всего-то два десятка вооруженных слуг. Конечно, матрона Пульхерия – женщина осторожная, но не до такой степени, чтобы держать гвардейскую схолу у дверей своей спальни. Удар тарана в хлипкие ворота, решительный натиск – и дело будет завершено в короткий срок.

– А если колдунья призовет на помощь демонов? – спросил дрожащим от страха голосом Аппий.

– Каких еще демонов?! – взъярился Рутилий. – Римского сенатора не испугает даже сам рогатый Велес.

– Зря ты его помянул, – испуганно всхрапнул Паладий. – Все-таки на черное дело идем.

Набрал сенатор Рутилий помощников на свою голову – один дурак, другой трус. Простое в общем-то дело они превратили в подвиг, непосильный для человеческой души. К счастью, стражники, видимо, не разделяли страхов своего трибуна. Во дворец их влекла жажда наживы. Матрона Пульхерия слыла богатой женщиной, и ее дом был переполнен драгоценными безделушками.

Стражникам не пришлось ломиться в ворота, ибо они оказались распахнутыми настежь. Что само по себе не могло не вызвать подозрений. Да и сопротивления ночным гулякам никто не оказал. Вагилы гудящей толпой ввалились во двор и мгновенно рассыпались по усадьбе. С большим трудом Рутилию и Аппию удалось удержать вокруг себя пятьдесят наиболее дисциплинированных стражников. Во главе этой малопочтенной шайки взволнованный сенатор проник наконец в логово колдуньи. Атриум, однако, был пуст. Не было ни слуг, готовых грудью встать на защиту своей госпожи, ни смазливых рабынь, о которых мечтал трибун Аппий. Пуста была и лестница, ведущая на второй этаж.

– Похоже, Пульхерию кто-то предупредил, – сделал разумный вывод из создавшейся ситуации Паладий.

– Ее спальня наверху, – ткнул пальцем в потолок, украшенный лепниной, Рутилий. – Мы должны обыскать весь дом.

Приободрившийся Аппий сделал несколько шагов к лестнице, но неожиданно замер, прислушиваясь к звукам рожка, донесшимся со двора. Вслед за рожком, прогнусавившим странное, царапающее по нервам вступление, ударили барабаны, задавая ритм неведомому действу. Хаотичные поначалу звуки стали складываться в довольно приятную, но непривычную для римского уха мелодию.

– Что это такое? – растерянно произнес Аппий. – Где хозяева дома?

Ответом ему был дикий вопль, потрясший стены дворца. Вопили на улице в добрую сотню глоток. Назвать это кличем победы мог только очень лукавый человек. У сенатора Паладия волосы зашевелились на голове. Рутилий видел все собственными глазами, но никак не мог поверить в реальность происходящего. По мраморной лестнице медленно спускался молодой человек, бледный как сама смерть. Он шагал практически беззвучно, словно парил над ступенями. Лицо его было неподвижным, как маска, снятая с покойника. Но даже не это оказалось самым ужасным. Из груди белокурого юноши торчала рукоять меча. Тело, пронзенное насквозь, почему-то не хотело падать, оно упрямо двигалось по направлению к сенатору Рутилию.

– А-ва-ва! – не то пропел, не то пролаял трибун Аппий и стал медленно пятиться назад.

– Это Ратмир! – в ужасе воскликнул Паладий и рухнул на мраморные плиты пола.

Намициан икнул, хотел закричать, но не смог. Не только голос, но и ноги отказались ему служить. А шагающий труп вдруг вскинул руку, и скрюченные пальцы потянулись к горлу римского сенатора. Рутилий упал раньше, чем его коснулась рука мертвеца, зато трибун Аппий проявил не свойственную ему прыть. Он прыгнул назад с такой стремительностью, какую трудно было ожидать от его тучного тела. Дверь трибун вышиб лбом и тем самым открыл путь для отступления вагилам. Они толпой хлынули во двор и тут же завопили от ужаса. Во дворе царил ад. Рогатые демоны, потрясая факелами, крушили несчастных стражников, а их жуткие личины повергали в ужас самые мужественные сердца. Аппия сбили пинком под зад, он попробовал ползти, но не смог, силы оставили отважного трибуна, и он завыл от отчаяния и страха побитым псом.

Глава 4 Яблоко раздора

Падение Пелагеи было столь стремительным, что застало врасплох практически всех чиновников византийского двора. Редкий случай: магистр Евтапий прозевал интригу, разворачивающуюся у него под носом. И узнал о случившемся от нотария Маркиана, посланного сиятельным Аспаром, дабы выяснить подробности скандала в божественном семействе.

– То есть как покинула дворец? – ошалело спросил магистр у нотария.

– Сиятельная Пелагея отправилась в Евдомон, чтобы предаться там благочестивым размышлениям и молитвам.

– Но почему в Евдомон?! – взвизгнул расстроенный евнух, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног.

Поведение Пелагеи он расценил как предательство. Сестра божественного Феодосия, которую все считали истинной правительницей Византии и которая была ею по факту, бросила своих верных сторонников и помощников на произвол судьбы и отправилась в добровольное изгнание. Как вам это понравится? А что будет с Евтапием, она подумала?! Это же крах всего, это же гибель, и не только магистра двора, но и империи.

– Говорят, что сиятельная Евдокия, супруга божественного Феодосия, высказала в разговоре с мужем любопытную мысль, – продолжил просвещать евнуха Маркиан, – уж если Пелагея решила остаться девственницей, то самое время определить ее в дьяконицы.

– Но почему в дьяконицы? – ужаснулся магистр.

– Потому что таково желание самой Пелагеи, а также воля Божья, – пояснил Маркиан. – Она не раз говорила об этом брату. И тогда Феодосий заявил, что для него нет ничего выше Божьей воли и что если его сестра Пелагея желает посвятить себя служению Небесному Отцу, то он, конечно, перечить ей не будет.

– А Византия?

– У Византии есть император, – усмехнулся нотарий. – Во всяком случае, так полагает императрица Евдокия.

Сиятельную Евдокию евнух Евтапий терпеть не мог, и она отвечала ему полной взаимностью. Зато божественный Феодосий души не чаял в своей супруге, потакая всем ее причудам. Евдокия с юных лет обладала легким, веселым нравом, а потому почти монастырский уклад византийского двора ее никак не устраивал. Евтапий полагал, что с годами Евдокия обломается, утратит молодой задор, но – увы. Уроки, полученные у распутной тетки Галлы Плацидии, не прошли для Евдокии даром, и в свои тридцать шесть лет она стала еще легкомысленнее, чем в год свадьбы. Уход Пелагеи, на протяжении многих лет вершившей дела в Константинополе, мог аукнуться большой бедой для империи. Ибо божественный Феодосий, не в обиду ему будет сказано, не обладал даром правителя. Любое решение давалось ему с таким трудом, словно он тяжелые глыбы ворочал. И выбить из него подпись на документе в обход той же Пелагеи было практически невозможным. А вот пергамент, принесенный старшей сестрой, он подмахивал практически не глядя.