Жаркое лето 1953 года в Германии - Николай Платошкин

В это время в Москве советское руководство рекомендовало гостям из ГДР резко сократить военные расходы и направить средства на увеличение производства товаров народного потребления. В частности, предусматривалось уменьшить численность казарменной полиции (осенью 1952 года там были введены воинские звания) на 24 тысячи человек, свернуть строительство подводных лодок и отменить решения об оснащении казарменной полиции истребителями МИГ-15.

Все эти меры в начале июня были уже более чем актуальными. На «Шахте прогресса» в Айслебене произошла забастовка шахтеров против повышения норм, причем горняки блокировали вход на шахту вагонетками и добились отмены повышения норм.

5 июня из Москвы лидеры СЕПГ вернулись просто ошарашенными (их сопровождал Верховный комиссар СССР Семенов), что нашло свое отражение на заседании политбюро 6 июня (за день до этого все члены высшего партийного органа получили постановление Совета Министров СССР в переводе на немецкий язык). Еще 5 июня были образованы комиссии политбюро по промышленности, финансам, сельскому хозяйству, снабжению, правовым вопросам, а также делам образования и интеллигенции.

На заседании политбюро 6 июня все выступления сводились к поддержке рекомендаций советских друзей и жесткой критике стиля руководства Ульбрихта (досталось и жене генерального секретаря Лотте, работавшей в секретариате ЦК). Открывший дискуссию Гротеволь сказал, что был поставлен в Москве «перед совершенно другой картиной положения в ГДР, чем мы ее представляли до сих пор»[242]. Но премьер-министр критиковал и советы СКК (на заседании политбюро присутствовал и Семенов), которые не всегда соответствовали психологии и мнениям «германского населения». Например, именно по совету «товарищей из СКК» частных предпринимателей лишили продовольственных карточек, что было воспринято как «революционное действие». А результаты этой меры оказались «плачевными». Гротеволь критиковал произвол народной полиции, ограничения на поездки в ФРГ, помещение возвращающихся оттуда граждан ГДР в особые лагеря. Затем досталось Ульбрихту, который монополизировал работу секретариата ЦК. «Если почитать газеты, то Ульбрихт является у нас инициатором социализма, пятилетнего плана и всего остального. Каждая статья Ульбрихта — ценное откровение»[243]. Премьер-министр ГДР пообещал, что не будет больше молчать, если в политбюро будут складываться неправильные отношения: «На меня (раньше) даже кричали, когда я выражал свое мнение. Я думал — хорошо, я буду сидеть тихо». Теперь этому конец. «Конечно, я буду стараться работать с Ульбрихтом, но наши взаимоотношения не являются только личным вопросом»[244]. Ульбрихт в своем выступлении подчеркнул, что постановление Совета Министров СССР — «это самая сильная и острая критика нашей работы и моей личной деятельности». «Такого крутого поворота в нашей политике мы еще не проводили». Одной из причин совершенных ошибок Ульбрихт считал поспешную и слишком жесткую реакцию на враждебную ГДР политику Запада, что приводило к массовым нарушениям законности. «Мы повели дело к ускоренному строительству социализма, но массы за нами не пошли»[245].

Ульбрихт согласился, что политбюро и секретариат ЦК СЕПГ должны работать коллективно. Надо также бороться и с культом его, Ульбрихта, личности. «Но здесь следует учесть, что несколько лет тому назад на первом плане стояли имена Пика и Гротеволя, а имя Ульбрихта упоминалось редко». Интересно, что именно Ульбрихт затронул на заседании политбюро вопрос о повышении норм выработки (в постановлении Совмина СССР на сей счет ничего не говорилось), обвинив отраслевых министров Циллера и Зельбмана в том, что они самовольно разослали на места директивы о повышении норм не на 10 %, как решило политбюро, а на 40–50 %.

Примечательно, что Ульбрихт также критиковал СКК, которая решала некоторые вопросы напрямую с министерством финансов ГДР в обход ЦК СЕПГ. Признал Ульбрихт и ошибки по вытеснению «мелкой буржуазии», которая из-за неправильных формулировок пришла к выводу, что ее хотят ликвидировать. «Отсюда бегство и недовольство населения. Это наши ошибки, а не ошибки ЦК КПСС, ибо мы отвечаем за Германию и за все дела, происходящие в Германии. Мне следует действовать менее моторно, добиваться коллективного обсуждения и решения вопросов»[246].

Остальные выступавшие также поддерживали постановление Совета Министров СССР и критиковали стиль работы Ульбрихта. Эльснер, в частности, сказал, что на него произвело большое впечатление заявление «товарища Берии», что «мы (то есть СЕПГ) держимся у власти в ГДР только из-за пребывания советских войск»[247]. «Надо нормализовать наши отношения с населением… Надо нормализовать жизнь не для функционеров СЕПГ, а для среднего обывателя». Эльснер предложил в качестве первоочередных мер освободить ряд видных заключенных (в том числе бывшего министра торговли Хамана), отменить меры против «молодой общины», дать частным торговцам для реализации те же товары, что получает госторговля, распустить лагеря, созданные для проверки беженцев из ФРГ.

Правильными были и мысли Эльснера о сокращении ненужных общественных нагрузок на интеллигенцию, поощрении развития в ГДР столь любимых немцами неполитических кружков и союзов (краеведов, огородников, любителей музыки и т. д.). Выходящие в ГДР газеты и журналы Эльснер счел слишком политизированными и скучными и предложил создать массовую развлекательную прессу для обычных обывателей.

И дальше Эльснер сказал буквально провидческие слова: «Следует учесть и некоторые опасности при объявлении «нового курса». Во-первых, мы не должны проводить только административные меры. Если, например, крестьяне захотят сохранить свои сельхозкооперативы (особенно третьего типа с наибольшим уровнем обобществления), то им надо в этом помочь». Наконец, Эльснер считал, что отрицать социализм в ГДР было бы «теоретической ошибкой». Надо просто перестать говорить о социализме, а сосредоточить усилия на практических вопросах повседневной жизни людей и вопросах, связанных с объединением Германии. Эльснер также говорил о неправильных отношениях между ЦК СЕПГ и СКК, причем вину за это он однозначно возлагал на советскую сторону. Семенов признал справедливой критику в адрес СКК и обещал впредь только советовать руководству ГДР и избегать любых директивных указаний.

Если бы рекомендации Эльснера по тактике изменения внутриполитического курса были учтены, то вполне возможно, что удалось бы избежать последовавших вскоре в ГДР кризисных событий. Ведь многие меры, проводившиеся под флагом строительства социализма, включая и коллективизацию мелких крестьянских хозяйств, населением воспринимались как разумные и необходимые. И отказ от них означал бы очередной административный перегиб, тем более трудно объяснимый с точки зрения среднего обывателя.

Однако установки из Москвы было решено выполнить буквально. Уже 6 июня политбюро решило разработать «полномасштабный документ о самокритике работы политбюро», который предполагалось представить в ЦК КПСС. Работу Секретариата ЦК, подменявшего под руководством Ульбрихта все высшие органы государственной власти, было решено перестроить коренным образом. Гротеволю поручили провести переговоры с церковью по нормализации отношений (все административные меры против «молодой общины» немедленно отменялись, церкви возвращалось конфискованное имущество и возобновлялась выплата государственных дотаций). Распускались лагеря для тех, кто возвращался из ФРГ. Вся наглядная агитация перепроверялась, а предполагаемые летние лагеря для укрепления физической подготовки членов СЕПГ было решено не создавать.

7 июня заседало руководство столичной организации СЕПГ, глава которой и член политбюро Ганс Ендрецки с удовольствием пересказал товарищам язвительную критику Семенова в адрес Ульбрихта. Возмущенный таким стилем общения обер-бургомистр Берлина Эберт (который, кстати, критиковал на заседании политбюро СКК за то, что она его попросту игнорировала) покинул заседание, обещав проинформировать Ульбрихта о странном поведении берлинского партруководства.

На следующий день в Берлин были вызваны все первые секретари окружных комитетов СЕПГ, получившие из первых рук инструкции о грядущем коренном изменении внутренней политики. До них довели решение политбюро от 3 июня, по которому начиная с 9 июня окружкомы были обязаны каждый день с 16 до 18 часов передавать в ЦК информацию о настроениях населения на местах.

А сообщать действительно было что. 9 июня опять началась забастовка в Хеннингсдорфе с той лишь разницей, что теперь против повышения норм протестовали рабочие-сталелитейщики. Руководство завода назначило премию в 1000 марок за выявление руководителей забастовки, и пять из них были арестованы МГБ. В этот же день вновь с участием советского Верховного комиссара заседало Политбюро ЦК СЕПГ, на котором были заслушаны отчеты образованных три дня назад комиссий. Было решено возвратить продовольственные карточки всем слоям населения, вернуть бывшим владельцам конфискованные ремесленные, сельскохозяйственные и торговые предприятия. Правоохранительным органам поручалось немедленно начать процесс освобождения из тюрем всех, кто пострадал от принятых в конце 1952 — начале 1953 года законов и постановлений (в том числе и от распоряжения от 27 ноября 1952 года об ограничении спекуляции товарами народного потребления). Планировалось либерализовать режим на границе с ФРГ и вернуть имущество всем беженцам, которые пожелают возвратиться на родину. Программу празднования 60-летия Ульбрихта предполагалось сделать более скромной (хотя и в усеченном виде программа смотрелась: присвоение звания «Герой труда» и звания почетного гражданина города Лейпцига, издание трех томов речей и выступлений, изготовление двух бюстов, публикации в «Нойес Дойчланд», товарищеский ужин 30 июня, подарок от партии и т. д.). В решении политбюро явно под влиянием поездки в Москву говорилось, что отныне нельзя допускать переименования заводов, учреждений, улиц и т. д. в честь «товарищей» при их жизни.