Реальность и мечта - Михаил Ульянов

Егоров обладал светлым восприятием мира и человека. Все его фильмы тому подтверждение. И его обращение к романтически приподнятой поэме Евгения Долматовского «Добровольцы» было закономерным. А находящаяся в самом расцвете своих творческих сил и женской красоты Элина Быстрицкая, угловатый и открытый Петр Щербаков, озорной и лиричный Леня Быков и, вероятно, я с какими-то своими подходящими к этой картине свойствами составили тот разноликий, но верный образ комсомольцев-добровольцев, который существует на экране вот уже много лет.

Мы были зелены и молоды. Мы были беспечны и самоуверенны. Мы были наивны… Но был среди нас человек, который все же выделялся своим особенно идиллическим взглядом на мир.

Есть люди, в которых живет солнечный свет. Природа наделила их особым даром: они ведут себя спокойно и просто, а почему-то с ними рядом тепло и радостно. И вроде нет в них ничего особенного, не говорят они и не делают ничего выдающегося, но какой-то внутренний отблеск освещает их обычные поступки. Это свет доброты. Люди эти оставляют по себе неувядаемую, согревающую тебя память. Таким был Леонид Быков. Роста небольшого, с утиным носом, с добрейшими и печальнотрагическими глазами, с удивительной мягкостью и скромностью в общении. И это не было вышколенностью, лукавым желанием произвести приятное впечатление. Напротив, природа характера Леонида Федоровича была проста и открыта. Это обаяние освещало и его актерские работы. Комсомолец-доброволец Акишин — отнюдь не геройской внешности, робкий, глубоко спрятавший в сердце любовь к Лёльке, — а трагическую минуту гибели подлодки, на которой служил, проявляет поразительное мужество. Бесконечно добрый, чистый душой и в чем-то смешной человек — таким играл Быков своего Акишина. Впрочем, играл ли? Может быть, просто был им в предлагаемых обстоятельствах, подарив своему герою светлый характер.

«Добровольцы» — единственный фильм, где мы играли вместе. Такова уж наша актерская судьба. Я даже всех его фильмов не видел. Но, посмотрев картину «В бой идут одни старики», искренне порадовался успеху Быкова. Что-то есть в этом фильме певуче-украинское и нежно-наивное. Что-то звучало в нем отголоском, эхом от «Добровольцев» — те же распахнутость и романтика. Но главное и самое выдающееся в фильме — образ комэс- ка, созданный Леонидом Быковым с необыкновенной влюбленностью и душевной щедростью! Он будто спел, а не сыграл свою роль. И дело не в музыкальности всего фильма. Секрет в бьющей через край талантливости актера, в его умении проникнуться характером лихого летчика. Герой Быкова буквально рожден летать, это ас, бесстрашный и умный боец, мастер воздушного боя. Но зритель все же понимает, что война для него — необходимость, опасная и надоевшая необходимость. А стихия комэска — не бой, а музыка, которая вечна, ибо он — артист. Быков таким создал один из самых ярких образов отечественного кинематографа, и этот фильм по праву оказался в ряду лучших кинокартин о войне.

По-разному завязываются актерские дружбы. Съемки — странное дело. Иной раз снимаешься с человеком в двух-трех картинах, а отношения не налаживаются. И не потому, что не сходишься характерами, или взглядами, или возникли какие-то конфликты. Все вроде бы нормально, но что-то не складывается. А с другим и после одной совместной работы — будто век дружили. Потом можно долго не видеться, но встретишься — и все на месте, будто и не расставались. Такие отношения сложились у меня с Алексеем Баталовым, так же было и с Петром Щербаковым.

Петр был не самым крупным актером, зато он был замечательным человеком. С ним рядом я чувствовал себя в полной безопасности. Есть люди, с которыми опасно, от которых неизвестно чего ждать. Они могут взорваться, если ты, по их мнению, что-нибудь не так скажешь. С ними рядом, будто в прифронтовом окопе, всегда находишься в напряжении. А с Петром Щербаковым было спокойно и хорошо: если ты ошибешься, сглупишь, если даже погладишь его против шерстки — он отнесется к этому спокойно и человечно. При своей

грубоватой внешности он был глубинно интеллигентным человеком, мягким и добрым. Жаль, что в кино его использовали, загоняя в определенный типаж, и тем самым ограничивали, укорачивали амплитуду его творческих возможностей. Его талант лучше проявился в театре, но там у актерской работы мотыльковый век. И только кинопленка способна надолго сохранить свет отлетевших дней.

Когда бы ни зазвучала песня «Комсомольцы-добровольцы», мне всегда вспоминаются съемки в настоящей метростроевской шахте, спуск в нее в какой-то бадье, стрекот кинокамер в колдов- ски прелестных весенних Сокольниках, дух дружбы и доброжелательства, который царил в нашей группе. Спасибо кино. Оно сохранило нам и лично мне товарищей наших. И Петю Щербакова. И Леню Быкова.

Сегодня мне видно, что многое в «Добровольцах» наивно, даже нелепо с высоты нынешних лет, — такие мы там нескладные, угловатые, порывистые. Однако искренность и душевность фильма и сейчас, мне кажется, трогают многие сердца. Под полюбившиеся народу песни на музыку Марка Фрадкина мне вспоминается невозвратное. А кому из моих ровесников не взгрустнется над словами: «А годы летят, наши годы как птицы, летят, и некогда нам оглянуться назад»?

Товарищескую, добрую рабочую атмосферу нелегко создать на киноплощадке. Ведь это временное содружество: съемки закончатся, и группы больше нет. Но порой благодаря организующему влиянию режиссера, особому его дару объединять людей и создавать между актерами приязненные отношения зародившаяся во время киносъемок дружба остается надолго.

Творческие отношения — область сложнейшая и болезненная. Туг сталкиваются обнаженные интересы. И если у режиссера нет выдержки, терпения, такта, не хватает ума и человеческой мудрости, то столкновения во время работы неизбежны. Но вот что я заметил в бытность свою в театре и в кино: конфликт никогда не приводит к победе. Чем он ожесточеннее, тем меньше творческих «завоеваний». Недаром Феллини всеми силами стремился создать на съемочной площадке атмосферу свободную, веселую и легкую. Он-το понимал, что актеры как дети: так же обидчивы на грубость, недоверие, окрик и так же благодарны и отзывчивы на одобрение, похвалу, добрый совет и щедрость. А Ингмар Бергман, тоже великий режиссер и человекознатец, говорил так: «Приходя на студию или в театр, постоянно говорю себе, что мой желудок, моя головная боль или мое настроение не имеют значения. Имеет значение только работа. Когда душа не знает покоя (а у меня всегда было неспокойно на душе), необходимо быть очень осторожным и точным. Я знаю по собственному опыту, что происходит самое худшее тогда, когда тебя охватывает ярость. Это очень опасный момент для меня и для окружающих. Я хорошо знаю людей, вижу их насквозь и могу сказать нечто такое, что ранит, как бритва. Слова могут полностью испортить отношения с другим человеком и даже уничтожить его. Так вот, мораль моя проста: не делайте этого».