Последний дубль Декстера - Джеффри Линдсей

– Он вернется, – повторила Джекки. – Я точно знаю. – Она сделала прерывистый вдох. – Может быть, он сейчас уже здесь, в гостинице.

Она стояла ближе ко мне, чем требовалось для разговора, но я не возражал. Я попробовал ей ответить, но во рту почему-то вдруг пересохло.

– Ну, не исключено, – согласился я, и Джекки каким-то образом придвинулась ко мне еще ближе.

– Не хочу оставаться одна, – сказала она. – Не сегодня. Я… мне страшно. – Она снова подняла на меня свои широко открытые глаза, и я почувствовал, что проваливаюсь в это бездонное лавандовое море.

Я так и не выспался той ночью, но не особенно из-за этого расстроился. Оказалось, я устал вовсе не так сильно, как мне казалось.

Глава 26

Я проснулся в темноте и еще минуту лежал в полудреме, закрыв глаза и совершенно не представляя, где нахожусь. Почему-то это меня совершенно не тревожило. Мягкая, ароматная простыня накрывала до пояса, и тело нежилось в блаженной истоме. Находясь между сном и пробуждением, я пытался понять, как оказался здесь и почему мне так хорошо.

Потом рядом кто-то пошевелился, и я открыл глаза. Повернув голову налево, я увидел источник звука.

Джекки Форрест, телезвезда, объект восхищения миллионов зрителей и объект преследования греческих торговцев оружием, лежала, обнаженная, рядом со мной. Ее золотые волосы спутались и разметались по подушке. Простыня наполовину сползла вниз, и я увидел россыпь веснушек, разбежавшихся по ее плечам и груди – по идеальной, восхитительной груди.

До сих пор я не понимал мужского интереса к этой части женского тела: в конце концов, грудь всего лишь функциональное, даже утилитарное приспособление. Изначально она предназначалась для кормления потомства, хотя в последнее время ее в этом плане частенько заменяют бутылочки с современными питательными смесями, поэтому впадать при виде ее в подобие транса всегда казалось мне верхом человеческой глупости.

Но при взгляде на грудь Джекки Форрест я наконец понял истоки этого безумия. Ее грудь не имела ничего общего с человеческой физиологией. Это был объект чистой, безупречной, божественной красоты, само воплощение того, как должна выглядеть идеальная женская грудь, настолько не похожее на все, что я видел прежде, что мне оставалось лишь восхищенно на нее пялиться. Так вот, оказывается, из-за чего весь шум…

Я ничего не мог с собой поделать: я осторожно протянул руку и коснулся ее груди. Кожа была мягкой, неописуемо гладкой и будто приглашала к более детальному изучению. Я накрыл грудь ладонью и был награжден ощущением удовлетворения, какого не испытывал еще никогда в жизни. Идеальный розовый сосок от прикосновения моей ладони отвердел – и это тоже показалось мне потрясающим, невообразимым.

Джекки шевельнулась, и одно ее веко затрепетало. Я убрал руку с ее груди, а потом, не очень еще понимая, что делаю и зачем, приблизил лицо к ее соску и коснулся его губами.

Джекки снова пошевелилась, а потом ее рука мягко скользнула по моей щеке, по шее, и я сел, чтобы заглянуть ей в лицо.

Ее глаза наполовину открылись, а губы тронула сонная улыбка.

– Еще, – произнесла она хрипловато, почти шепотом. Подняла руку, потянула мое лицо к своему, и мы сделали это снова.

Где-то далеко-далеко, в тумане абсолютного блаженства, в облаке эйфории, на котором покачивался Декстер, зародился и начал пробиваться к его сознанию какой-то раздражающий звон. Я попытался оттолкнуть его и снова забраться на свое облако, но звук становился все громче и настойчивее, и облако счастья начало таять, распадаться на клочья унылой, серой действительности. Я услышал рядом с собой шорох и приоткрыл один глаз. Джекки хлопнула по кнопке будильника, выпрыгнула из постели и нырнула в ванную.

Я посмотрел ей вслед с тяжелой от недосыпа головой, но все же не мог не восхититься произошедшим. Я оказался в постели Звезды Первой Величины и провел ночь, предаваясь самым невероятным утехам. Я никогда даже не думал о них, но с Джекки занимался этим более чем естественно. И еще я подумал о толпе, преследовавшей ее с маниакальным восторгом. Наверняка многие мужчины отдали бы все, только бы стать сейчас мной – ну, может, не сейчас, а пару часов назад. Но в мире только один я, и это я провел ночь в постели с Джекки Форрест.

Я услышал, как в ванной зашумела вода, и Джекки принялась плескаться под душем. Я потянулся и полежал еще минуту, крайне довольный собой. Я сделал нечто запоминающееся, и мне было хорошо. Однако помимо этого я осознал еще, что голоден, и это в общем неудивительно. В конце концов, за ночь я сжег кучу калорий, а мое тело никогда не стеснялось требовать заправки.

Я выбрался из кровати и некоторое время оглядывался по сторонам в поисках трусов. Я совершенно точно помнил, что в спальню заходил в них, но в памяти не запечатлелось, далеко ли я в них ушел. В конце концов я нашел их на полу в ногах кровати, под скомканным одеялом. Я натянул их и вышел в гостиную, где стояло мое предыдущее ложе, элегантный кожаный диванчик. Приятный для взгляда, удобный для сидения, но, скажем честно, не лучшая поверхность для сна, и одного этого было бы достаточно, чтобы поменять его на что-то другое. Однако поменял я его не на что-то там, а на кровать прекрасной Джекки Форрест.

И все же, мысленно поздравляя себя с такой удачей, я никак не мог отделаться от мелких, но назойливых сомнений. С чего это я взял, что смена ложа что-то значит? Ночью Джекки была расстроена и напугана, ей отчаянно не хватало утешения и человеческого внимания. Не имелось ровным счетом никакой гарантии того, что это повторится и сегодня или вообще когда-нибудь. Я плохой специалист по части людских эмоций и сексуальных повадок, но все же разбираюсь в них достаточно, чтобы знать: ничто в этой области не является постоянным. Тут у всех разные вкусы, каждый надеется на свое, и вам не найти двух людей с одинаковым сексуальным опытом, даже если они занимались этим вместе. Насколько я могу судить, это похоже на то, как два человека разговаривают на разных языках с одинаковыми словами: на слух все звучит одинаково, но смысл совершенно разный. Для одного человека «любовь» означает секс, для другого – вечность. Согласитесь, секс и вечность совсем не одно и то же, но произносится слово «любовь» в обоих случаях одинаково до последнего мягкого знака.

Тогда что же на самом деле означала последняя ночь?

Для меня? Я провел время гораздо приятнее, чем за всю свою жизнь – за исключением случаев, когда пользовался изолентой. Я совершенно не возражал против того, чтобы это стало для меня новым правилом Нормальной Жизни. Правда, я не имел ни малейшего представления о том, что думает на этот счет Джекки. Она вела себя так, словно получала удовольствие, – но ведь она запросто могла это и изобразить: в конце концов, на то она и актриса. Вполне возможно, она решила доставить мне удовольствие ради лучшей защиты на случай, если вдруг заявится Патрик. По крайней мере, это казалось куда вероятнее и разумнее того, чем если бы она решила, что именно меня ждала и искала всю жизнь. Ведь Джекки – знаменитая на весь мир красавица, а я кто такой? Практически никто; не более чем простой медицинский эксперт, увлекающийся по ночам вивисекцией отдельных человеческих экземпляров. У меня не было ни малейшего права полагать, что подобное повторится и в последующие ночи, и тем более я не имел никаких логических оснований надеяться, что одна ночь потных объятий станет первой ступенью к новому, светлому будущему.

Я стоял у дивана в теплых лучах утреннего солнца и чувствовал какое-то опустошение. Все это закончится слишком скоро, и я успею еще посокрушаться вволю – и о несостоявшемся будущем, и о превосходном гостиничном меню…

Кстати о меню – опустошенный или нет, а я здорово проголодался. Поэтому снял трубку и заказал завтрак в номер.

Когда Джекки наконец вышла на балкон, я уже разделался со своим завтраком и наполовину опорожнил вторую чашку кофе. Поколебавшись всего полсекунды, она наклонилась, поцеловала меня и только потом села.

– Доброе утро, – сказала она.

– Надеюсь, – осторожно отозвался я. – Как… гм… – Я запнулся и замолчал в самом нелегком месте.

– Что? – не поняла Джекки.

– Ну, – неуверенно произнес я. – Я хотел спросить, как спалось, – но это вдруг показалось ужасно глупым, потому что…

– Да, – согласилась она.

– Так что… гм… хотите кофе?

– Очень.

Я налил ей чашку, она взяла ее, поднесла ко рту и подула, прежде чем пить. Когда чашка опустела наполовину, Джекки поставила ее на столик и сделала глубокий вдох. Потом медленно, шумно выдохнула и снова посмотрела на свои коленки.

– Я не… – начала она, осеклась, прикусила губу и подняла глаза. – Я себя ужасно чувствую.

Я не видел повода воспринимать эту реплику как комплимент. Должно быть, это явственно отразилось на моем лице, потому что взгляд у Джекки стал вдруг виноватым, и она поспешно продолжила: – Я про Кэти. Ну, что она… мертва…