Просто солги - Ольга Кузнецова

Я стараюсь не смотреть в сторону Джо, хотя и знаю, что он там — в нескольких шагах от меня. Наверняка сидит в обнимку с какой-нибудь коллекционной бутылкой, но не пьет ее содержимое — одним глотком осушает до дна. Я знаю.

Он зол, но первоначальная ярость уже улетучилась, так что я могу попробовать начать.

— Джо, я… — Голос сиплый. Не мой. Чужой. От меня вообще ничего не осталось.

Он перебивает на полуслове:

— Почему не сказала раньше, Кесси? Почему не сказала? — И его голос чем-то похож на мой.

— Они же дети, понимаешь?

— Они такие же дети, как и ты! — вскипает он. Я вновь касаюсь едва затянувшейся раны.

— Им всего по семнадцать! — срываюсь. Но он не слушает. И я его не слушаю. Предпочитаю кричать в пустоту.

— Ты должна была сказать! Возможно, еще неделю назад мы могли бы что-нибудь сделать! Но не теперь, когда… Ты тоже ребенок, да, Кесси. Безответственный эгоистичный ребенок, который думает только о себе!

Я ничего ему не должна, — навязчивым жужжанием звучит в голове. Этот голос гипнотизирующий, точно постоянно повторяющий: "Сделай какую-нибудь дрянь, Кесси. А потом надери им всем задницы".

Но в действительности я только крепче сжимаю обветренные губы, чтобы ненароком не ляпнуть что-нибудь не то. В груди зарождается какое-то новое, непривычное для меня чувство. Коктейль из обиды и заглянувшей ненадолго совести. Но я действительно могла сказать ему… Могла все облегчить.

Я всегда вечно во всем виновата. Виновата в том, что успела совершить и в том, что совершить еще не успела. И это замкнутый круг. Нечестная игра, в которой я заранее оказываюсь побежденной независимо от исхода сражения.

Мое молчание он же воспринимает как согласие и тоже некоторое время молчит, а затем тихо произносит:

— У тебя рубашка насквозь промокла.

От слез, наверное.

— И что ты предлагаешь? — Я с легким вызовом поднимаю на него заплаканные глаза, но со стороны, наверное, я выгляжу не устрашающе — скорее, жалко.

— На, возьми. — Он швыряет мне прямо в руки тонкую черную водолазку. Она мне велика, скорее всего. Но я почему-то послушно стягиваю с себя зареванную рубашку и натягиваю вместо этого столь любезно предложенное. И так почему-то становится гораздо спокойнее. Как будто если на мне его вещь — он меня больше не тронет. Не посмеет тронуть. Но это ошибка. Очередная.

Мне не приходилось прежде видеть его таким, точно разочарованным во мне. Хотя, возможно, он действительно разочарован. Он думал, я отдалась ему, отдала все свои мысли, все свои способности чувствовать. Думал, я как послушная собачонка тут же сообщу ему, если возьму очередной след.

Но он просто не знает, насколько много следов можно взять в этом гнилом Нью-Йорке, а я не хочу ему говорить. Это того рода тайна, которую я не расскажу никому. Никогда.

Джо не представляет масштабов катастрофы. Думает, он типа рьяный садовод-любитель, избавляющий свои драгоценные тепличные растения от редких жучков-паразитов. Но на самом деле тут требуется кое-что похлеще, чтобы избавить мир от этой жуткой заразы.

Дай мне самый большой секатор, Джо. Чик-чик. И нет никакой заразы.

Но это не так просто. Просто он не знает, не чувствует.

— Джо?.. — Это уже какая-то глупая привычка — без повода окликать его. Чтобы просто проверить, что он рядом. Что никуда не делся.

И он уже по-привычке — не отвечает.

Вспоминаю как-то некстати старую Шонову квартиру со странной фотографией на стене, вспоминаю впервые выпитое на пороге чужого дома горько-сладкое пиво. Вспоминаю сломанный мною Шонов телевизор и этот последний услышанный по нему выпуск новостей.

— Я тут подумала… — заминка, — …хотела спросить тебя. Ты случайно не из комитета по уголовным расследованиям?

— А что? — Теперь он почти что смеется надо мной.

— Просто спросила.

От досады я начинаю жевать нижнюю губу. Чувствую себя не в своей тарелке. Чувствую — ситуация дерьмо. А еще чувствую на себе его заинтересованный, почти хищный взгляд. Знаю, что он сейчас смотрит на меня вплотную. Впервые за все время. Но для меня это уже не важно.

Я жду, пока он отвернется. Но он все смотрит, и смотрит, и смотрит. Хочет прожечь на моей коже дыру. Или, на крайний случай, специальное клеймо, которое ставят животным на фермах. Вот и я как одна из этих коров — со своей личной несвободой. Несвободная в самом свободном городе мира. Это могло бы быть забавно.

И чувствовать я могла бы ровно настолько, чтобы не понимать, что он все еще смотрит на меня. Изучает. Лучше бы я не видела, не знала.

Я не замечаю того, как он подходит ко мне и едва касается своими губами моего лба. Я даже не успеваю почувствовать.

…

Наши отношения — они странные. При отсутствии каких-либо взаимоотношений вообще. Он говорит, что у нас вроде как симбиоз — отдаешь то, что нужно другому, и получаешь то, что нужно тебе. Но мне кажется, что на нас эта схема не работает — на мне вообще ничего не работает.

Наши отношения — они за гранью. За чертой того, что предполагалось, что должно было произойти, но — по какой-то неведомой мне причине — не произошло.

Наши отношения — я не знаю, что он хочет в них найти. Зато знаю, что хочу найти в них я. В каждом его движении, в каждой черте его тела я пытаюсь выискать что-то от Кима. Представляю, что Джо — это Ким. Но у Джо волосы не кудрявые, и дышит он не так часто. А еще у него ухмылка всегда опасная. И это отрезвляет.

То, что между нами происходит, — за чертой нормальной человеческой логики. Это что-то неправильное, неестесственное. Но самое страшное не это. Страшно то, что мы оба знаем, что когда-нибудь — очень скоро — это все закончится, лопнет, как мыльный пузырь. Знаем и все равно продолжаем что-то выдумывать.

С каждым днем становится все холоднее, но я не чувствую это. Таких простых вещей я больше не чувствую.

На мне — тонкая куртка, и я зябко кутаюсь в нее, но не потому, что замерзла, — просто не могу больше ждать. Свободной рукой я держу полупрозрачный одноразовый шприц и, чтобы хоть как-то себя развлечь, незаметно для Джо маленьким фонтаном выпускаю из острия ядовитую жидкость. Если он узнает — убьет. Но меня это уже мало волнует.

Я не замечаю, не чувствую тот момент, когда он оказывается рядом. Резко хватает меня за запястье, и от неожиданности я выпускаю шприц, и он бесшумно падает на пол.