История руссов. Славяне или норманны? - Сергей Парамонов

На основании иследований в отдельных отраслях культурного развития своей страны многие русские ученые пришли к выводу, что русская культура не только возникла независимо от норманнов, но и продолжала свое развитие независимо от последних и без влияния последних. Наконец, русские ученые увидели, что культура древней Руси была выше культуры древней Скандинавии и по одному этому норманны не могли оказать серьезного прогрессивно-культурного влияния на Древнюю Русь.

Под напором все накоплявшихся фактов, хотя и не без большой борьбы и после ожесточенной защиты своих позиций, сторонники рассматриваемой доктрины — так наз. норманисты — оставили притязания на всеобъемлющее или даже очень важное значение норманских начал в русской истории. Так называемые “умеренные” или ныне даже “умереннейшие” норманисты отстаивают гл. обр. то положение, что норманны принимали участие в создании русского государства и играли некоторую — правда, скоро прошедшую роль в его жизни. Некоторые русские ученые отрицают и такое участие норманов».

Далее Рязановский переходит к подробному разбору всех положений норманистов (к чему мы и отсылаем читателя), и приходит к следующему выводу.

«Вопрос начался с громких утверждений норманистов (т. н. крайних норманистов), что все на Руси, вся культура России обязаны своим происхождением и развитием норманскому активному духу и двухвековой деятельности норманнов в России (Шлёцер и др.). Позднее эти утверждения были смягчены так называемыми умеренными норманистами: норманны создали не все на Руси, а лишь основное: основные государственные и общественные учреждения (Куник и др.) и еще смягчены в XX веке: не создали, а помогли славянам создать (Мошин и др.).

Этот вопрос при свете современных научных данных кончается полным провалом: участие норманнов в строительстве русской культуры вообще и государства в частности было ничтожно. Употребляя выражение В. А. Мошина о помощи норманнов, мы можем сказать, что норманны помогали в этом строительстве настолько мало, что и говорить об этом специально не стоит.

Норманисты из критически непроверенных сообщений русской летописи и обрывков других сведений создали фантастическую теорию, которая при особо благоприятных обстоятельствах прочно внедрилась в научную мысль, приобрела здесь неподобающее ей значение и лишь постепенно и с трудом приобретает свои надлежащие и весьма скромные размеры».

Мы позволили себе привести эту длинную цитату потому, что она, как щит, ограждает нас от всех нападок критиканов: выводы Рязановского стали нам известны уже после того, как первые выпуски нашей работы уже были окончены. Труд Рязановского избавляет нас от необходимости отвечать на множество возражений.

В настоящее время мы можем утверждать одно, основываясь на данных новейшей науки, а не на Ключевских и Платоновых, что норманистская теория совершенно устарела, несостоятельна и может защищаться только окостенелыми в своих предрассудках «осколками разбитого вдребезги». Но эти осколки продолжают и до сих пор оказывать страшный вред (вроде проф. G. Vernadsky, USA) науке вообще и русской культуре в частности посеиванием в умах иностранцев совершенно ложных представлений о Руси в прошлом, что отзывается полным их непониманием настоящего современной «Руси».

Единственной формой благодарности за такой «труд» может быть признание таких работ только фальсификацией истории, что и сделано более компетентными авторами.

4. Советские историки и норманизм

В интересующей нас переоценке истории Руси, конечно, немалое значение имеет мнение современной исторической науки в России.

Вот что пишет В. Мавродин в книге «Древняя Русь» (Происхождение русского народа и образование Киевского государства, 1946, с. 4): «…когда для работы в организованной по инициативе Петра Великого Академии Наук прибыли первые ученые немцы и взяли в свои руки дело изучения истории русского народа, эти самодовольные, смотревшие свысока на все русское, немецкие “культуртрегеры” (В. Мавродин упускает из виду, что Россия Петра I была действительно дикой, некультурной и неграмотной страной и что немцы были на деле культуртрегерами без кавычек. Их отношение к России понятно и отчасти простительно, непонятно и непростительно такое же отношение к России самих русских даже спустя более 100 лет. — С.Л.) попытались немедленно по-своему осмыслить русский исторический процесс и место русского народа среди других народов Европы.

Кенигсбергский ученый Байер положил начало течению в исторической науке, получившему название норманизма. С его легкой руки Штрубе-де-Пирмонт, Миллер, Шлёцер, Щербаков, а позднее Погодин, Куник, Браун и др. доказывали норманское, скандинавское происхождение Руси, создание скандинавами-варягами “русью”, государственности на Волхове и Днепре, а крайние норманисты утверждали “дикость” восточно-славянских племен до “призвания варягов”, говорили о их неспособности организовать свое государство, о том, что своей культурой, своей цивилизацией, государственностью, т. е. буквально всем, восточно-славянские русские племена обязаны скандинавам-варягам.

Принеся методы научного исследования, используя легендарный рассказ летописца о призвании варягов, Байер, Шлёцер и другие немецкие ученые, жившие и писавшие свои труды в России, привлекали на свою сторону и многих русских ученых и создали определенное направление в исторической науке — норманизм. Особенностью этого направления было по сути дела признание превосходства иноземного, в частности германского над русским, хотя сторонниками этого направления зачастую были и патриотически настроенные русские историки (Карамзин, Погодин).

Такого рода состояние исторической науки полностью соответствовало положению, занимаемому прибалтийскими и прочими немцами при дворе и вообще во всей политической жизни России XVIII–XIX вв.

Но уже тогда поднял свой голос в защиту национальной гордости русского народа “солнце науки русской” — Михайло Ломоносов. Он указал на внутренние силы, свойственные русскому народу, которые дали ему возможность без посторонней помощи подняться из “небытия” и встать во весь свой исполинский рост, на ошибочность норманистических предпосылок Байера и Миллера, построенных “на зыблющихся основаниях”, на их рассуждения “темной ночи подобные” и оскорбительные для чести русского народа.

В Ломоносове говорил не только историк, но прежде всего патриот. Он отмечал, что у Миллера “на всякой почти странице русских бьют, грабят благополучно, скандинавы побеждают…” “Сие так чудно, — добавляет он, — что если бы г. Миллер умел изображать живым штилем, то он бы Россию сделал столь бедным народом, каким еще ни один и самый подлый народ ни от какого писателя не представлен”.

Не менее резко отзывался он и о Шлёцере, в те времена еще только начинавшем свою деятельность и для Ломоносова оставшимся пришлым немцем.

“Древняя Российская история” Ломоносова была первым трудом антинорманиста, трудом борца за честь русского народа, за честь его культуры, языка, истории, трудом, направленным против теории немцев — историков России. Ломоносов пытался дать историю русского народа, именно народа, а не князей, показать его место среди других народов, великое международное значение древней Руси. Он знал прошлое Руси, верил в силы русского на рода, в его светлое будущее. Он знал,

“Что может собственных ПлатоновИ быстрых разумом НевтоновРоссийская земля рождать”.

Ломоносов положил начало антинорманистскому направлению в русской исторической науке, заставил многих позднейших исследователей по-иному подойти к русскому историческому процессу, вырвал историческую науку из “немецкого пленения”».

Из этой длинной цитаты видно, что для советской исторической науки норманизм — это уже пройденный этап (причем норманизм всех оттенков).

Какой дикой нелепостью, однако, является на этом фоне опубликование профессором Г. Вернадским в 1941 г. двухтомной «Ancient Russia» и «Kievan Russia», а затем в 1951 г. «History of Russia» (4-е издание!) в «Yale University Press»! Недаром Б. А. Рыбаков назвал эти писания Вернадского «фальсификацией истории» («Советская археология», XVII, 1953).

Однако Мавродин не прав, говоря, что «Ломоносов вырвал историческую науку из немецкого пленения», — голос Ломоносова был только гласом вопиющего в пустыне и рептильное пресмыкание русских историков продолжалось по крайней мере до падения дома Романовых, а в дальнейшем — в «осколках разбитого вдребезги», т. е. в трудах русских норманистов за рубежом.

Мировая историческая наука до сих пор насквозь пропитана норманизмом, отравлена им, а работы типа работ Г. Вернадского только помогают распространению среди иностранцев неверных представлений о Руси. Ни один злейший враг русской культуры не принес столько зла, сколько принес ей Г. Вернадский. Если бредни Шлёцера и Миллера и т. д. парализуются объяснением, что они были шовинисты немцы, то в пользу бредней, распространяемых Вернадским, является как раз то, что он русский: уж если русские в 1951 году защищают такую точку зрения, то что делать иностранцу, совершенно «плавающему» в этих вопросах.