С высоты птичьего полета - Станислав Хабаров

Вечером на площади Капитоль царила праздничная вакханалия: толпы людей запрудили площадь, стало известно, что президентом выбран Миттеран. Он стал первым президентом в истории пятой республики, переизбранным на второй срок. 54 процента голосовавших предпочли его.

Тысячи людей улыбались друг другу и показывали два расходящихся пальца – Victoria. Толпа сняла национальные флаги Франции со здания Капитоля, и там, и сям происходили импровизированные манифестации. Сторонники различных объединений и партий отмечали победу.

Нам очень трудно разобраться в пестрой мозаике толпы. Молодые люди в центре площади говорили: «Мы – коммунисты», и мы видели в них знакомое. «Мы – троцкисты», – добавляли они, и мы не понимали их. Наоборот, узнав, что мы – русские, многие вежливо улыбались, но тут же тактично и незаметно старались от нас уйти. Наверное, думали: «Вот и сюда проникли эти русские. Как, по какому поводу? Возможно, эти агенты огромной и „агрессивной” страны повлияли на выборы».

Звучали песни и музыка. По сторонам площади толпа останавливала и качала проезжающие машины вместе с их владельцами, и только одну машину не стали качать, в ней зоркий глаз рассмотрел беременную женщину. До поздней ночи продолжалось выражение национальных чувств. Напротив, назавтра, 9 мая, в наш День Победы было тихо. Площадь Капитоль была пуста, оживлены лишь столики на тротуаре, окаймляющем её. Мы пришли на эту тихую и пустынную площадь и в центре её спели вполголоса «День Победы» Тухманова в честь нашей победы, которая стала предтечей и этого поражения правых.

Развитие событий мы позже наблюдали по телевизору. 10 мая Ширак подал прошение об отставке. Уже через три часа было объявлено, что новым премьер-министром назначен Мишель Рокар – социалист. Камеры долго показывали лицо Ширака, когда он покидал Матионский дворец. И правду сказать, даже в своем поражении бывший премьер смотрелся очень достойно.

Что добавить о майском (середины мая) Париже, который мы мимоходом увидели на обратном пути. Плотно-зеленые деревья на остром мысу Ситэ Вер-Галан, по-прежнему чудесная улица Муфтар, кафе, о котором писал Хемингуэй, на площади Контрэскарп, где (о чудо совпадения!) мы встретили человека с белой бородой, похожего на Хемингуэя как две капли воды, бывшего моряка, водившего конвои, охраняющие грузы для нашей воюющей страны. Мы пили с ним пиво там же, где более полувека назад пил его Хемингуэй, стояли у дома, где он жил, на углу площади. Внизу на корточках, на ступеньках вдоль стены, сидели школьницы, приехавшие на каникулы в Париж, напротив, за столиками, у входа кафе молодые люди, и никто из них не знал, что здесь жил Хемингуэй, а может быть, им было всё равно, и только нас удивляло и казалось несбыточным, что мы оказались в центре запомнившихся книжных событий.

Мы жили в Дефансе, парижском Манхэттене, который начинался за Сеной, в конце авеню Шарля де Голля. Станция метро выходила на авеню среди ещё обычных парижских домов, а дальше мы шли по мосту, и за ним оказывались среди разновысоких вертикальных параллелепипедов, сверкающих по утрам и днём, а ночью, громадные, молчаливые, в основном темные, они вырисовывались на фоне чёрного неба. А все мосты, эстакады, переходы, лифты, развязки на разновысоких этажах напоминали фантастические фильмы, где человек терялся в функциональных особенностях окружающих сооружений и пространств, желая понять свое место и назначение.

У каждого – свой перечень достопримечательностей. Мне очень хотелось увидеть Отель де Виль, Гревскую площадь, где в былые времена на высоком помосте размещали станок гильотины. Но всё время маршруты наши оказывались рядом и в стороне, и поэтому я решил отправиться на свидание с мэрией города.

Воскресное утро. У старинных фонарей позировали школьники, приехавшие из других городов в Париж. Полицейские в синих фуражках прогуливались по периметру площади. По краям её, с торцов били фонтаны. Ничего не напоминало о мрачной славе этого места, где прежде рубили головы. Мужчина в трусах трусил через площадь.

Само здание мэрии выглядело необыкновенно. На верху его стояло множество фигур. Темные рыцари поднимали пики на фоне светящегося неба; били старинные часы, и хотелось стоять и смотреть на удивительное здание, а отведя в сторону взгляд, видеть выглядывающий между домами окаймленный синими и зелеными трубами центр Помпиду.

Рядом Аркольский мост. Через него идём к Нотр-Дам, где на этот раз было людно и весело: школьники говорили на разных языках, сплошным косяком валили немецкие туристы из расставленных на ближайших улицах автобусов. И полицейские в пилотках и темных очках, держа в руках рации, регулировали движение с пистолетами, устрашающе выглядывающими черными рукоятками из белых кобур.

Мы подходим к статуе Charlemagne et ses Levdes. Она в патине, справа от входа в Нотр-Дам, затем идем к Сен-Мишель вдоль набережной, баулы букинистов заперты. Мы прощаемся с Парижем. Возможно, это наша последняя встреча с ним. Центр совместных событий перемещается в нашу страну. Прощай, Париж, прощай, Франция!

Заключительные операции

Теперь всё на нас. В оставшиеся дни мы обязаны провести все необходимые проверки, изготовить все кабели, замкнуть многочисленные приборы в электрическую цепь, проверив всё так, как будет в полёте, на станции.

Почитаемы верующими свои храмы. Для нас, инженеров, работавших в области ракетно-космической техники, во все времена храмом считался КИС.

КИС – контрольно-испытательная станция, где в огромных пролётах расставлены готовящиеся изделия, другими словами, испытуемые космические корабли и станции, поражает сложностью, технической красотой, чистотой, аккуратностью: здесь люди в белых халатах, способен внушить веру в будущее. Мы работаем в самом чреве станции – в рабочих отсеках «Мира», где всё, как на орбите, кроме невесомости, и снизу с пола ведет в салон крутая лестница.

Эти дни испытаний полны напряжения, драматических ситуаций и горя. Мы катастрофически не успеваем; сначала нас задерживает цех, затем выявленные огрехи, которые необходимо исправлять, переделывать и перепроверять всё. И в самые трудные моменты, когда мы глубокой ночью уходим из тихого с пригашенными огнями зала КИСа, из угла, дружески набычившись, поглядывает на нас новорожденный «Буран», что стоит бычком в стороне, чуть сгорбившись, и порой в кабине его горит вспомогательный свет.

Горе тем, кто надеется на последние дни, и тем, кто работает без запаса времени. На этот раз никакого запаса не было, и день растягивался, вынужден был растянуться, чтобы успеть и в середине июня повезти аппаратуру на космодром для отправки на очередном грузовом корабле на станцию.