С высоты птичьего полета - Станислав Хабаров

Принцы и нищие

Во второй наш приезд на космодром к загрузке второго «грузовика» опять-таки не было изнуряющей жары. В воскресение, купив в Ленинске на рынке дыни и арбуз, мы отправились на местный пляж к Сырдарье. Крутые глинистые берега были усеяны народом. У берега в микроводоворотах крутилась пена то ли моющих средств, то ли химии полей. А дальше, чуть отступив от берега, неслась коричневая вода. Купание заключалось в том, что нужно долго идти по берегу, заходя вверх, а затем «сплавляться» по реке в бурном потоке, несущем тебя до пологих берегов.

Мы провели у воды весь день, беседуя о делах и о трагедии у станции Бологое. И в заключение дня, пройдя через парк, в зале дома культуры смотрели французский фильм с Пьером Ришаром. Домой добирались сложно: несколько часов дежурили у выезда из города. И вот мы в гостинице, здесь тихо, солидно, спокойно.

На этот раз нас поселили в другой гостинице, где жили большинство специалистов, вблизи испытательных залов «Бурана». Незабываемы жаркие вечера, когда в свете окон гостиницы звучала гитара виртуоза-любителя, а в ней тоска по оставленному дому и родным, по привычным северным местам. А утром, когда ещё длинные, но жаркие лучи вытягивались между домов, начинался поток красивых и удивительно подтянутых людей к своему рабочему месту, готовящемуся в полёт «Бурану». Автобус привозил нас на нашу площадку. Затем по короткому, ослепительно освещенному шоссе мы отправлялись в МИК.

За проходной, у фонтана, стояли скамейки у маленького зеленого оазиса – круглой цветочной клумбы, и наблюдательный Лёша увидел «местных колибри». Действительно, странное дело – над клумбой летали, трепеща крыльями, крохотные существа, вытягивали клювхоботок, погружая его в нектарные недра. Это были не птички, а крупные насекомые, так похожие на знаменитых пернатых тропических лесов.

Весь день в сумрачных комнатах МИКа мы занимались испытаниями, вечером на кафельном бортике бетонированной чаши бассейна обсуждался ход подготовки изделий. В просторном зале МИКа рядом стояли готовящиеся грузовой «Прогресс» и транспортный «Союз», который через пару недель повезет на орбиту советско-афганский экипаж. Лёша здесь был на месте. Мы вместе с ним выполняли функции такелажников, поднимали блоки аппаратуры по сотне с лишним килограммов, вели предстартовый осмотр и испытания. Про тромбы пришлось забыть, хотя в глубине души я понимал, что любой подъём мог оказаться для меня последним. Ребята по возможности опекали меня. И вот испытания закончились. Огромный кран, подхватив крепежную платформу за ручки, вознес её на верхнюю площадку загружаемого «Прогресса». А мы вертелись и старались, чтобы не стукнуть и не задеть деликатную французскую конструкцию и не перечеркнуть всё в последний момент.

Вот она наверху, и её снимает телевидение, вот уже опускается в люк грузового корабля, и мы руками ограждаем её от соприкосновения с другими грузами. А рядом лежат на площадке только что доставленные якоря, из-за которых мы так волновались и которые так запаздывали. Корабль был уже полностью загружен, как говорится, «под завязку», и чтобы якоря всё-таки вместить, их пришлось разобрать.

А кончив загрузку, мы долго гуляли по степи. Под ногами была серебристая, словно лунная, пыль, и небо хмурилось, и даже случилось для этих мест необычное – с неба закапало чуть. Мы шли по степи, взглядывая на торчащие вышки стартов, и вспоминали последний год и предыдущий, и тех, кто нам так сильно мешал: один изощренный ум выдумывал каверзы. То будем работать, не фиксируясь, без якорей, то в космос выйдет не тот, кто готовится, а из летающего уже экипажа, то… Впрочем, к чему перечислять. И всё было с обоснованием и подписями, с логикой, и много усилий требовалось, чтобы восстановить нормальный ход.

Теперь мы радовались, что большой этап позади, и хотелось говорить только приятное, а не ругать, и мы хвалили Лёшу за то, что приехал сюда, на Байконур, а не только во Францию, где был и не очень нужен, а здесь необходим и как рабочая сила и потому что знал ровесников-проектантов по кораблю, а это облегчало работу.

Он был проектантом по станции. Ах, проектанты, проектанты… При Королёве они были инициирующей силой, а теперь зачастую превратились в придворных, утверждающих собственную необходимость справками для руководства.

В заграничных поездках публика особая. В них собирается зачастую квинт-эссенция пройдох и блатников. Одни доказали свою необходимость и изворотливость, но не по делу. Другим и доказывать не нужно, они и так «на коне», плесенью на любой среде (так и не став пенициллином). А объяснения просты (как говорил составлявший списки отъезжающих человек-вол) – включены по личному указанию Триера.

Нет, не любитель я полоскать грязное белье. Но в этих крохах есть вирус эпидемии, что поразила затем у нас всё. «Дал – взял» – слишком куцая политика; многие оставили дела и передавливанием горловины процесса добивались своего. Тихий рэкет, почище разбойничьего.

Я не имею ничего против Лёши, лично против него. Мне самому он доставил массу удовольствия – самостоятельным взглядом, знанием английского, и всё же нёс он в себе страшное разрушение, как СПИД, что сопутствует прекрасному.

Лёша – Маленький принц по нашим понятиям, его современный вариант. Жизнь ежедневно воспитывала его, отправляя в житейский колледж. Он сдержан, ладит с начальством, в партии, и отнюдь не рядовым, а оттого в курсе событий, владелец автомобиля… и хотя он в укусах судьбы, но это и даёт ему право кусать других. Главное, он – молод, по-своему обаятелен, в жизни закаленный сукин сын и патологически жаден. Не скуп и прижимист, а жаден, как кощей.

По воле случая (потерял документы Горшков; потеря шефа оказалась для Лёши находкой) он обнаружил пруд, где водятся золотые караси, попал во Францию и был потрясен: любой красивый пакет, пустая пластмассовая бутылка приводили его в восторг. И птичка увязла. Теперь он готов был на всё, за всё цепляться, но угодить в отъезжающий состав, вся его деловая изобретательность и изворотливость сводились к тому, чтобы доказать свою насущную необходимость. И снова ходить супермаркетами и лавочками, разжимая потный кулак, и зоркость его пригодилась. Он видел явное и скрытое, и интуитивно постигал суть, находил ножи, например, с небывалой заточкой, на тридцать лет, которой ему бы хватило до пенсии. Не всякий способен так самозабвенно отстаивать личный интерес, бесстыже пялить глаза, взывать «я нужен, нужен» с делом и без дела.

Но хватит о принцах. Есть ещё люди, на которых держится мир. Самое время сказать спасибо и Жене Лохину, и Паше Мазурову, и Саше Гусаченко, и многим другим, заложившим основание дела, на котором всё стоит. Им, не всегда счастливым, но всегда надежным, скромным – мои и общие симпатии. Все они по сути своей – работники как и Володя Осипов, и Толя Пациора, и Олег Бабков; славные, работящие люди, работники. Их бы я вывозил для показа, для демонстрации образа жизни, именно они для меня – «праздник, который всегда со мной».