Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна

— Дага? — все же приходится заговорить; хмурюсь. — Не помню Дага.

— Видимо, он тебя не бесил, — шутит Ник.

Пожимаю плечами. В моих воспоминаниях нет никакого Дага, будто его никогда не существовало.

— Но ты, я так понимаю, был настойчив? — подталкиваю напарника продолжать. Память молчит, и продолжать мучить ее дальше — только заработать головную боль.

— О да, — в голосе Ника слышится самодовольство. — Пара скандалов и штук пять угроз увольнением — и Старик сдался, признал-таки, что лучше меня никто не владеет информацией. Я ведь варился в этом дерьме с самого начала. Ну, и дал добро.

Скорее, дал путевку в ад.

Вздыхаю.

— И так ты оказался здесь…

— И так я оказался здесь, — соглашается; переводит взгляд на наши переплетенные пальцы. Тоже смотрю на них. Это так… непривычно. Тем не менее желания отдернуть руку не возникает. — У меня глаза на лоб полезли, когда я увидел тебя там, у холма, — продолжает напарник. — Подумал еще, что, может, все просто пошло не по плану и тебе не удалось с нами связаться. А ты встретила меня совершенно не узнающим взглядом. Ну, а дальше ты знаешь.

— И тогда ты принялся меня защищать, не сознаваясь, кто ты на самом деле, — подытоживаю.

Ник кривится.

— Так себе защищал. Чертов каменный век. Эти розги…

Качаю головой. Спина уже зажила, и воспоминание о том «наказании» теперь — всего лишь воспоминание, не вызывающее эмоций.

— Ты не мог вмешаться.

— Ну, на это и у меня хватило мозгов. Стоял и любовался, как тебя высекли, будто в средние века. Хорошо хоть Сова подкинула идею, как отмазать тебя от обвинения в убийстве. Я-то на второй день пребывания здесь не особо разбирался в местных законах.

— Сова? Так она сама к тебе пришла? — удивляюсь.

— Ну, я пошатался по округе, порасспрашивал. Она единственная, кто не желал тебе смерти.

— И ты, что же, прямо попросил помощи?

— Взял и попросил.

Что ж, Ник всегда разбирался в людях лучше меня. А я так долго считала, что Сова терпеть меня не может…

— Она только сказала, — весело продолжает напарник, — что у меня дурной вкус и ты проблемная, мол, нашел в кого втрескаться. А я согласился.

— С тем, что у тебя дурной вкус? — уточняю.

— С тем, что втрескался.

Он сейчас о том, что ответил Сове, не так ли?

Ник замолкает, просто сидит и продолжает поглаживать мою ладонь. Удивительно, но у меня не возникает желания отнять у него свою руку.

Задерживаюсь взглядом на его пальцах, вспоминаю.

— Помнишь, я как-то попросила тебя показать мне руки за столом?

— Угу. Первое, что я подумал, что ты ищешь отпечаток от обручального кольца.

— Чего? — на этот раз все же высвобождаю кисть и отстраняюсь для того, чтобы посмотреть собеседнику в лицо прямо, а не сбоку и снизу.

— А что? — Ник пожимает плечом, делает невинные глаза. — Я же видел, что, несмотря на то, что ты меня не помнишь, я тебе нравлюсь.

Прикрываю глаза, качаю головой.

— Ник, ты балбес, — эти слова сами ложатся на язык. Фраза, которую я повторяла по отношению к своему напарнику и лучшему другу годами — наша фраза.

Улыбка, вспыхнувшая после нее на его губах, ярче любого местного фонаря.

— Янтарная, ты даже не представляешь, как я рад слышать это из твоих уст.

— Балбес, — повторяю, тоже не сдержав улыбку. Ну кто ещё радуется, когда его обзывают?

— Так что ты тогда искала? — любопытствует Ник.

— Шрамы.

Во взгляде напарника непонимание.

— Какие ещё шрамы? Я тут вроде первым обзавелся, — касается пальцем неумело зашитого мною рассеченного кончика брови у виска.

— Я видела в воспоминаниях, как ты сильно обжег руку, — признаюсь, отводя глаза. Действительно глупо. — И отчего-то решила, что у тебя остались шрамы. Я тогда только-только начала подозревать, что ты — это ты.

— И решила, что я не я только потому, что у меня нет шрамов? — так мягко, почти ласково, как с малолетней дурочкой. Одариваю его тяжелым взглядом. — Ладно-ладно, — приподнимает ладони, будто защищаясь. — Но ты же понимаешь, что с современным уровнем медицины шрамы сводятся в два счета?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я, может, отвыкла от современной медицины, — ворчу и ежусь. К ночи снова похолодало.

— Не мерзни, — Ник тут же замечает мое движение и разводит в сторону руки, раскрывая объятия. — Иди ко мне, — но я упрямо качаю головой. Довольно. Хватит с меня на сегодня. Я и так чувствую себя слишком уязвимой рядом с этим человеком. — Хм. Ладно, — у Ника хватает такта, чтобы не настаивать. — А шрамов у меня тогда не осталось. Тамара все залечила. Ты же меня к ней и оттащила. Не помнишь?

— Нет, — отвечаю глухо. — И Тамары никакой не помню, — моя память продолжает быть крайне избирательной и явно выбрала своим любимчиком одного Ника Валентайна.

— Вспомнишь, — похоже, у напарника уверенности в восстановлении моей памяти больше, чем у меня. — А тут дело и вправду нечисто. Надо копать и поскорее сваливать отсюда, — вздрагиваю, напрягаюсь. — Ты чего? — Ник мгновенно замечает перемену во мне.

— Отсюда правда можно выбраться? — щурюсь, вглядываясь в его лицо.

— По идее — да, — напарник не спешит меня обнадеживать и тщательно подбирает слова. — Но и ты должна была вернуться через неделю-другую. Так что не загадываем и попробуем.

Оптимистично, но в то же время без бравады. Скажи он мне сейчас: «Да, Янтарная, без проблем, собирайся!», — я бы не поверила.

— Ты правда прилетел сюда за мной? — спрашиваю прямо.

И Ник также прямо отвечает:

— Нет, — вопросительно приподнимаю брови, и он поясняет: — Официально — нет. Ты числишься без вести пропавшей, и твое дело давно похоронено в архивах. Я здесь для расследования того, что происходит на Пандоре.

Вот оно что.

— Спасибо за честность, — бормочу.

Так лучше. Правда всегда лучше. Однако услышать, что тебя давно списали со счетов, все равно неприятно.

— Эм, — Ник заглядывает мне в глаза, — ты все еще считаешь меня предателем? — молчу. Как странно: я его плохо помню, но четко чувствую, что скучала. — Янтарная?

Передергиваю плечами. Поднимаюсь с пола, встаю в полный рост.

Снизу раздается нервный смешок.

— По закону жанра ты сейчас должна достать из трусиков нож и метнуть его мне между глаз. А потом подойти, вытереть лезвие обо что-нибудь, что попадется под руку, и каменным голосом ответить уже моему хладному трупу: «Да, считаю».

Отличная версия. Драматическая.

Морщусь.

— На мне нет трусиков, — напоминаю язвительно.

— Ага, помню, — отмахивается напарник. — Ты не ответила.

Ник не встает, по-прежнему остается на полу, позволяя мне возвышаться над ним.

Вроде бы и шутит, и улыбается, но я вижу, чувствую, как для него важно получить этот ответ.

— Не считаю, — отвечаю коротко.

Но могу ли доверять, как прежде, не знаю. Этого вслух уже не говорю, но Ник и так понимает.

— Ладно, — не настаивает на мгновенном воссоединении. — Разберемся, — отмахивается и, наконец, тоже поднимается на ноги. — Уже, вообще-то, ночь. Мне кажется, тебе сегодня здорово досталось. Может быть, ляжем спать? Обсудим остальное завтра? — предлагает.

Очень хочется согласиться, лечь и забыться сном до самого утра.

Но нельзя — меня ждет Дэвин.

Улизнуть, как вчера?

В этот момент вдруг понимаю, что если начну бегать и скрываться от Ника, то сойду с ума. Я и сейчас не вполне уверена в своем здравом рассудке. Но врать и изворачиваться перед Ником… Это же Ник — как бы ни было.

— Что еще? — он хмурится, что-то прочтя в выражении моего лица.

— Я не могу лечь спать, — признаюсь. — У меня назначена встреча.

* * *

— Напомни-ка мне, почему я иду с тобой среди ночи на встречу не понять с кем, возможно, прямиком в ловушку? — ворчит по дороге Ник.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Идем практически на ощупь, без фонариков — веду напарника по памяти. Я — чуть впереди, он — сзади, отстает на пару шагов.

— Потому что ты не отпустил бы меня одну, а я все равно бы пошла? — выдвигаю версию.