Модус вивенди - Дарья Кузнецова

Но лично мне казалось: они просто поняли, что зарвались.

Многое было сказано в ту войну о бесчеловечности Императора, но соседние человеческие государства тщательно замалчивали тот факт, что колонии прежде вообще-то были необитаемыми мирами, в которые именно Империя вложила уйму сил и денег. Да, многое получила взамен. Вот только Земля обеспечивала своим колонистам условия именно для жизни, а не для выживания, как те самые говорливые соседи. Может быть, зря, и в противном случае у колоний просто не хватало бы сил для бунта?

Я вполне ожидаемо не любила все это вспоминать: никакого практического смысла подобные размышления не несли, только портили настроение. В конце концов, сильнее всего эта история ударила даже не по отцу, а по матери, и, наверное, во многом именно она маму добила, как ни пытался отец ее защитить.

Но сейчас всерьез загрустить и расстроиться я не успела — мы добрались до цели.

— Мне кажется, трехсотлетие Империи отмечали с меньшим размахом, — хмыкнула я, разглядывая толпу народа.

— Тебе кажется, — со смешком возразил Ветров. — Народу на порядок меньше, поверь мне.

Эту парадную залу я знала, она носила название Палаты Чести и по стечению обстоятельств очень гармонировала с моими мрачными мыслями. Здесь обычно проводились торжественные церемонии награждения, показательного наказания — например, в случае разжалования высочайших чинов или лишения кого-то титула, — а также прощания со значимыми фигурами. Здесь бы прощались с отцом, но я настояла на небольшой и скромной церемонии — отец не одобрил бы выставления собственного тела на всеобщее обозрение. Да и мне не хотелось наблюдать фальшивого сочувствия шакалов, злорадствующих об отставке и смерти Кровавого Генерала.

— А мне кажется, что ты выглядишь слишком мрачной для виновницы такого торжества, — задумчиво проговорил мужчина. В зал мы прошли через боковой проход, украдкой, но спрятаться от бдительной автоматики не удалось. Так что как раз в этот момент красивый поставленный мужской голос, объявлявший гостей, дошел и до наших имен.

— Отца вспомнила, — честно призналась я, легким поклоном отвечая на приветствие проходящего мимо знакомого, и обернулась к Одержимому. — Мне всегда бывает грустно, когда я его вспоминаю, — слишком рано он ушел. — Улыбнулась, но улыбка получилась довольно бледной. Игорь в ответ слегка приобнял меня за талию и поднес к губам мою руку, целуя ладонь.

— Я сейчас скажу, наверное, банальность, но благодаря тебе он не ушел. И это не попытка утешить, это факт. Я… знаю, о чем говорю, — усмехнулся он, серьезно глядя на меня.

Странно, но, несмотря на упомянутую банальность сказанного, ему сейчас действительно очень легко было поверить. Наверное, я просто привыкла, что этот человек никогда не врет, особенно в серьезных вопросах.

Очень захотелось обнять его в ответ. Крепко прижаться, уткнувшись лицом в черный мундир на груди, и забыть о существовании окружающего мира. И я даже как будто подалась вперед, чтобы воплотить это стремление в жизнь, но в нашу хрупкую иллюзию обособленности безжалостно ворвался веселый голос.

— Как бы мне ни было неловко нарушать подобную идиллию, но я вынужден это сделать!

Мы с Игорем одновременно вздрогнули, как застигнутые на месте преступления воришки, и синхронно обернулись. Мужчина выпустил мою ладонь, но, к собственному удовольствию, я продолжала ощущать его руку на талии.

— Ваше Высочество, — точно так же в унисон поздоровались, вызвав у цесаревича лучезарную улыбку.

— Надо же, я полагал, вы окончательно потеряли связь с реальностью, — он насмешливо качнул головой.

— Мы были к тому близки, но нас прервали, — хмыкнул Одержимый.

— Рад видеть вас обоих в добром здравии и столь приподнятом настроении, — тем временем продолжил наследник. — Ваша Светлость, вы сегодня еще прекраснее, чем обычно, и я даже догадываюсь, кто этому поспособствовал, — кивнул он мне.

— Благодарю, Ваше Высочество.

— Прошу прощения, но поздравлять и награждать вас без вашего участия будет весьма затруднительно, — рассмеялся молодой человек, разводя руками. — Так что следуйте за мной, проводить торжественную церемонию в углу не слишком-то приятно.

— Получать награду — это, бесспорно, куда приятней, чем получать… выговор, — на последнем слове Ветров слегка запнулся, а я даже примерно догадалась, какое слово он хотел употребить. Мужчина предложил мне локоть, и я за него с удовольствием ухватилась. — Но почему вы не предупредили, что в протоколе вечера предусмотрено подобное?

— Это сюрприз, — пожал плечами цесаревич. — Но вы могли бы и сами догадаться, что награда найдет своих героев. А вот ваше прошение о заключении брака действительно застало меня врасплох, — насмешливо добавил он.

Оставшийся путь к небольшому возвышению сродни сцене в дальнем конце зала мы проделали в молчании, лишь на ходу отвечая на приветствия знакомых. Заговаривать и задерживать нас в присутствии цесаревича никто не пытался.

Вообще, мероприятия с участием наследника всегда носили гораздо менее формальный характер, чем с участием Императора. Отчасти потому, что у владыки Империи был регламентирован каждый шаг и каждая минута была на вес золота: например, он бы точно не стал разыскивать нас по залу самостоятельно. Не из высокомерия, а просто из экономии времени. Да и лично встречать гостей на приеме он мог только в крайнем случае.

А отчасти — благодаря живому и кипучему нраву самого Владимира Алексеевича, о неусидчивости и проказливости которого в детстве ходили легенды. Сейчас его сдерживало чувство долга и пресловутые правила приличия, но все равно цесаревич пользовался любой возможностью даже не взбунтоваться… просто перейти на неформальный тон. Кажется, официоз его попросту душил, за что был им яро нелюбим.

Повинуясь взмаху руки хозяина приема, мы поднялись на сцену сразу вслед за ним.

— Дорогие гости, позвольте минуту вашего внимания, — голос цесаревича, усиленный специальной аппаратурой, разнесся над залом, гася шепотки и привлекая к сцене всеобщее внимание. Я привычно выкинула из головы посторонние мысли, сосредоточившись на происходящем и приняв вежливо-заинтересованный невозмутимый вид. Я никогда не любила произносить речи, но это тоже было частью моего обучения. Сейчас от меня ничего подобного не требовалось, разве что в положенный момент высказать благодарность, но взгляд толпы привычно оказал дисциплинирующее воздействие.

А вот Одержимого, кажется, роль центра внимания нервировала. Он хмурился, обводил окружающее пространство тяжелым угрожающим взглядом, откровенно враждебным, а рука его, о которую я опиралась, периодически нервно вздрагивала. Как будто мужчина порывался сдвинуться с места или совершить какое-то еще действие, но в последний момент одергивал себя.