Сорок пять - Александр Дюма

– Я не хочу заступать место, по праву принадлежащее вашему учителю, – сказал Шико, поклонившись Борроме.

Тогда заговорил Борроме.

– Я не единственный учитель Жака, – сказал он, – здесь обучаю фехтованию не только я. Не одному мне принадлежит честь, пусть же не я один и отвечаю за поражение.

– А кто же другой его преподаватель? – поспешно спросил Шико; он заметил, что Борроме вдруг покраснел, опасаясь, не сболтнул ли лишнего.

– Да нет, никто, – продолжал Борроме, – никто.

– Как же, – возразил Шико, – я отлично слышал, что вы сейчас сказали. Кто ваш другой учитель, Жак?

– Ну да, ну да, – вмешался Горанфло, – коротенький толстячок, которого вы мне представили, Борроме. Он иногда заходит к нам, лицо у него такое славное и пить с ним очень приятно.

– Не помню уже, как его зовут, – сказал Борроме.

Брат Эузеб, со своей блаженной физиономией и длинным поварским ножом за поясом, глупейшим образом вылез вперед.

– А я знаю, – сказал он.

Борроме стал энергично подавать ему знаки, но тот ничего не заметил.

– Это же мэтр Бюсси-Леклер, – продолжал Эузеб, – он преподавал фехтование в Брюсселе.

– Вот как! – заметил Шико. – Мэтр Бюсси-Леклер! Клянусь богом, отличная шпага!

И, произнося эти слова со всем благодушием, на какое он только был способен, Шико на лету поймал яростный взгляд, который Борроме метнул на столь неудачно проявившего услужливость Эузеба.

– Подумайте, а я и не знал, что его зовут Бюсси-Леклер, мне забыли об этом сообщить, – сказал Горанфло.

– Я не думал, что его имя может иметь для вас хоть какое-то значение, ваша милость, – сказал Борроме.

– И правда, – продолжал Шико, – один учитель фехтования или другой – не существенно, был бы он подходящим.

– И правда, не существенно, – подхватил Горанфло, – был бы он только подходящим.

С этими словами он направился к лестнице, ведшей в его покои. Монахи с восхищением взирали на своего настоятеля.

Учение было окончено.

У подножия лестницы Жак, к величайшему неудовольствию Борроме, повторил Шико свою просьбу.

Но Шико ответил:

– Преподаватель я плохой, друг мой, я сам научился, размышляя и практикуясь. Делайте, как я, ясный ум из всего извлечет пользу.

Борроме дал команду, и монахи, построившись, пошли со двора в здание монастыря.

Опираясь на руку Шико, Горанфло величественно поднялся вверх по лестнице.

– Надеюсь, – горделиво произнес он, – про этот дом все скажут, что он верно служит королю и может ему пригодиться.

– Еще бы, черт побери, – сказал Шико, – придешь к вам, достопочтенный настоятель, и чего только не увидишь!

– Все это за какой-нибудь месяц, даже меньше месяца.

– И все сделали вы?

– Я, один я, как вы сами видите, – заявил, выпячивая грудь, Горанфло.

– Да, вы сделали больше, чем можно было ожидать, друг мой, и когда я возвращусь, выполнив свою миссию…

– Ах да, правда, друг мой! Поговорим же о вашей миссии.

– Это тем более уместно, что до отъезда мне надо послать весточку или, вернее, вестника к королю.

– Вестника, дорогой друг, к королю? Вы, значит, в постоянных сношениях с королем?

– В непосредственных сношениях.

– И вы говорите, что вам нужен вестник?

– Нужен.

– Хотите кого-либо из братии? Для монастыря было бы великой честью, если бы кто-нибудь из наших братьев предстал пред очи короля.

– Разумеется.

– В вашем распоряжении будут двое из наших лучших ходоков. Но расскажите же мне, Шико, каким образом король, считавший вас умершим…

– Я ведь уже говорил вам: у меня был летаргический сон – подошло время, и я воскрес.

– И вы снова в милости?

– Более чем когда-либо, – сказал Шико.

– Значит, – заметил Горанфло, останавливаясь, – вы сможете рассказать королю обо всем, что мы здесь для блага его делаем?

– Не премину, друг мой, не премину, будьте спокойны.

– О дорогой Шико! – вскричал Горанфло: он уже видел себя епископом.

– Но сперва мне надо попросить вас о двух вещах.

– О каких?

– Прежде всего о деньгах, которые король вам возвратит.

– Деньги! – вскричал Горанфло, быстро поднявшись с места. – У меня ими полны сундуки.

– Вам, клянусь богом, можно позавидовать, – сказал Шико.

– Хотите тысячу экю?

– Да нет же, дорогой друг, это слишком много. Вкусы у меня простые, желания скромные. Звание королевского посланца не вскружило мне голову, я не только не хвалюсь им, я стараюсь его скрыть. Мне хватит сотни экю.

– Получайте. Ну, а второе?

– Мне нужен оруженосец.

– Оруженосец?

– Да, спутник в дорогу. Я ведь человек компанейский.

– Ах, друг мой, будь я свободен, как в былые дни, – сказал со вздохом Горанфло.

– Да, но вы не свободны.

– Высокое звание налагает узы, – прошептал Горанфло.

– Увы! – произнес Шико. – Всего сразу не сделаешь. Не имея возможности, дражайший настоятель, путешествовать в вашем достопочтенном обществе, я удовлетворюсь братцем Жаком.

– Братцем Жаком?

– Да, малец пришелся мне по вкусу.

– И правильно, Шико, – это редкий малый, он далеко пойдет.

– Пока что, если ты мне его уступишь, я повезу его за двести пятьдесят лье.

– Он в твоем распоряжении, друг мой.

Настоятель позвонил в колокольчик. Тотчас же появился келейник.

– Позовите брата Жака, а также брата, выполняющего поручения в городе.

Через десять минут оба они появились в дверях.

– Жак, – сказал Горанфло, – я даю вам чрезвычайной важности поручение.

– Мне, господин настоятель? – удивленно спросил юноша.

– Да, вы будете сопутствовать господину Роберу Брике в его далеком путешествии.

– О, – вскричал юный брат, охваченный восторгом при мысли о странствиях, – я буду путешествовать с господином Брике, я буду на вольном воздухе, на свободе! Ах, господин Робер Брике, мы каждый день будем фехтовать, правда?

– Да, дитя мое.

– И мне можно будет взять мой аркебуз?

– Забирай его с собой.

Жак подпрыгнул и бросился вон из комнаты, издавая радостные крики.

– Что касается поручения, – сказал Горанфло, – то прошу вас, приказывайте. Подите сюда, брат Панург.

– Панург! – сказал Шико, у которого это имя вызывало не лишенное приятности воспоминание. – Панург!

– Увы! Да, – произнес Горанфло. – Я выбрал этого брата, которого тоже зовут Панург, и он ходит по тем же делам, по которым ходил тот.

– Значит, наш старый друг уже не служит тебе?

– Он умер, – ответил Горанфло, – он умер.