Сорок пять - Александр Дюма

Раздался выстрел, и пуля под восторженные рукоплескания монахов попала прямо в середину мишени.

– Ей-богу же, отличный прицел, – сказал Шико, – и, честное слово, красавец мальчик.

– Спасибо, сударь, – отозвался Жак, и на бледных щеках его вспыхнул радостный румянец.

– Ты ловко владеешь ружьем, мальчуган, – продолжал Шико.

– Стараюсь научиться, сударь, – сказал Жак.

С этими словами, отложив ружье, уже ненужное после того, как с его помощью он показал свое уменье, монашек взял у своего соседа пику и сделал мулине,[38] по мнению Шико – безукоризненное.

Шико снова принялся расточать похвалы.

– Особенно хорошо владеет он шпагой, – сказал дон Модест. – Понимающие люди ставят его очень высоко. И правда, у этого парня ноги железные, кисти рук – точно сталь, и с утра до вечера он только и делает, что скребет железом о железо.

– Любопытно бы поглядеть, – заметил Шико.

– Вы хотите испытать его силу? – спросил Борроме.

– Хотел бы в ней убедиться, – ответил Шико.

– Дело в том, – продолжал казначей, – что здесь никто, кроме, может быть, меня самого, не может с ним состязаться. У вас-то силы имеются?

– Я всего-навсего жалкий горожанин, – ответил Шико, качая головой. – В свое время я орудовал рапирой не хуже всякого другого. Но теперь ноги у меня дрожат, в руке нет уверенности, да и голова уже не та.

– Но вы все же практикуетесь? – спросил Борроме.

– Немножко, – ответил Шико и бросил улыбающемуся Горанфло взгляд, поймав который тот прошептал имя Никола Давида.

Но Борроме не заметил этой улыбки, Борроме не услышал этого имени: безмятежно усмехаясь, он велел принести рапиры и фехтовальные маски.

Жак, весь горя нетерпеливой радостью под своим холодным и сумрачным обличием, завернул рясу до колен и, два раза топнув ногой, крепко уперся сандалиями в песок…

– Вот что, – сказал Шико, – я не монах, не солдат и потому довольно давно не обнажал шпаги… Прошу вас, брат Борроме, вы весь состоите из мускулов и сухожилий, дайте урок брату Жаку. Вы разрешаете, дорогой аббат?

– Я даже приказываю, – возгласил настоятель, радуясь, что может вставить свое слово.

Борроме снял с головы каску, Шико поспешил подставить обе руки, и каска в руках Шико дала своему бывшему владельцу возможность еще раз убедиться в том, что это именно она. Пока наш буржуа занимался этим обследованием, казначей затыкал полы рясы за пояс и готовился к поединку.

Все монахи, болея за честь своего имени, тесным кольцом окружили ученика и учителя.

Горанфло потянулся к уху приятеля.

– Эго так же забавно, как служить вечерню, правда? – шепнул он простодушно.

– С тобой согласится любой кавалерист, – ответил Шико с тем же простодушием.

Противники стали в позицию. Сухой и жилистый Борроме имел преимущество в росте. К тому же он обладал уверенностью и опытом.

Глаза Жака порою загорались огнем, который лихорадочным румянцем играл на его скулах.

Монашеская личина постепенно спадала с Борроме: с рапирой в руке, весь загоревшись таким увлекательным делом, как состязание в силе и ловкости, он преображался в воина. Каждый удар он сопровождал увещанием, советом, упреком, но зачастую сила, стремительность, пыл Жака торжествовали над качествами его учителя, и брат Борроме получал добрый удар прямо в грудь.

Шико пожирал глазами это зрелище и считал удары, наносимые острием рапиры.

Когда состязание окончилось или, вернее, когда противники сделали первую паузу, он сказал:

– Жак попал шесть раз, брат Борроме – девять. Для ученика это очень неплохо, но для учителя – недостаточно.

Из всех присутствующих один Шико заметил молнию, сверкнувшую в глазах Борроме и вскрывшую новую черту его характера.

«Ну вот! – подумал Шико, – он гордец».

– Сударь, – возразил Борроме голосом, которому он с большим трудом придал слащавые нотки. – Бой на рапирах для всех дело нелегкое, а уж для бедных монахов, как мы, и подавно.

– Не в том дело, – сказал Шико, решив оттеснить любезного Борроме на последнюю линию обороны, – учитель должен быть по меньшей мере вдвое сильнее ученика.

– Ах, господин Брике, – произнес Борроме, побледнев и кусая губы, – вы уже чересчур требовательны.

«Ну вот, он еще и гневлив, – подумал Шико, – это уже второй смертный грех, а говорят, достаточно одного, чтобы погубить душу: мне повезло».

Вслух же он сказал:

– Если бы Жак действовал хладнокровнее, он, я полагаю, сравнялся бы с вами.

– Не думаю, – сказал Борроме.

– А я так просто уверен в этом.

– Господину Брике, который сам фехтует, – сказал не без горечи Борроме, – может быть, следовало бы помериться силами с Жаком; тогда ему легче было бы вынести правильное суждение.

– О, я-то уже слишком стар, – сказал Шико.

– Да, но зато у вас есть знания, – сказал Борроме.

«Ах, ты насмехаешься, – подумал Шико, – погоди, погоди».

– Но, – продолжал он вслух, – есть одно доказательство, которое делает мое замечание сомнительным.

– Какое же?

– Я уверен, что, как достойный учитель, брат Борроме несколько поддавался Жаку.

– Вот как! – произнес Жак, в свою очередь, хмуря брови.

– Нет, ни в коем случае, – ответил Борроме, сдерживаясь, но в глубине души дрожа от ярости, – я, конечно, люблю Жака, но не стал бы портить его такого рода уступками.

– Странно, – заметил Шико, словно говоря сам с собой, – мне так показалось, простите, пожалуйста.

– Но в конце-то концов, – сказал Борроме, – вы, так легко рассуждающий, попробовали бы сами, господин Брике.

– О, я, пожалуй, не решусь, – отозвался Шико.

– Не бойтесь, сударь, – сказал Борроме, – мы будем к вам снисходительны, как предписывает сама церковь.

– Нехристь ты этакий! – прошептал Шико.

– Да ну же, господин Брике, – одну только схватку!

– Попробуй, – сказал Горанфло, – попробуй.

– Я вам не сделаю больно, сударь, – вмешался Жак, становясь, в свою очередь, на сторону учителя и желая тоже куснуть его обидчика. – Рука у меня совсем легкая.

– Славный мальчик, – прошептал Шико, устремляя на монашка невыразимый взгляд и безмолвно улыбаясь.

– Что ж, – сказал он, – раз всем так хочется.

– А, браво! – вскричали монахи, предвкушая легкий триумф.

– Только, – сказал Шико, – предупреждаю вас: не более трех схваток.

– Как вам будет угодно, сударь, – ответил Жак.

Медленно поднявшись со скамейки, на которую он уселся во время разговора, Шико подтянул свою куртку, надел кожаную перчатку и маску с ловкостью черепахи, ловящей мух.