Сорок пять - Александр Дюма

Через десять минут сотрапезники уже сидели друг против друга за столом, накрытым тонкой льняной скатертью, на мягких подушках глубоких кресел, вооружившись ножами и вилками, словно два дуэлянта.

Стол, рассчитанный человек на шесть, был тем не менее весь заставлен – столько бутылок самой разнообразной формы и с самыми разнообразными наклейками принес брат ключарь.

Эузеб, строго придерживаясь установленного меню, только что прислал из кухни яичницу, раков и грибы, наполнившие комнату ароматом трюфелей, самого свежего сливочного масла, тимьяна и мадеры.

Изголодавшийся Шико набросился на еду.

Настоятель начал есть с видом человека, сомневающегося в самом себе, в своем поваре и в своем сотрапезнике.

Но через несколько минут жадно поглощал пищу уже сам Горанфло, Шико же наблюдал за ним и за всем окружающим.

Начали с рейнского, потом перешли к бургундскому 1550 года, затем завернули в другую местность, где возраст напитка был неизвестен, пригубили Сен-Перре и, наконец, занялись вином, присланным новой духовной дочерью.

– Ну, что вы скажете? – спросил Горанфло, который отпил три глотка, не решаясь выразить свое мнение.

– Бархатистое, но легкое, – заметил Шико. – А как зовут вашу новую духовную дочь?

– Да ведь я ее еще не знаю.

– Как, не знаете даже ее имени?

– Ей-богу же, нет, мы общались все время через посланцев.

Шико посидел некоторое время, смежив веки, словно смаковал глоток вина, прежде чем его проглотить. На самом деле он размышлял.

– Итак, – сказал он минут через пять, – я имею честь трапезовать в обществе полководца?

– О, бог мой, да!

– Как, вы вздыхаете?

– Ах, это до того утомительно.

– Разумеется, но зато прекрасно, почетно.

– Великолепно, однако теперь у нас стоит такой шум, а позавчера мне пришлось отменить одно блюдо за ужином.

– Отменить одно блюдо?.. Почему?

– Потому что многие из лучших моих воинов (должен это признать) нашли недостаточным то блюдо, которое подают в пятницу на третье – варенье из бургундского винограда.

– Подумайте как, недостаточным!.. А по какой причине они его считают недостаточным?

– Они заявили, что все еще голодны, и потребовали дополнительно какое-нибудь постное блюдо – коростелька, омара или вкусную рыбу. Как вам нравится подобное обжорство?

– Ну, раз эти монахи проходят военное обучение, не удивительно, что они ощущают голод.

– А в чем тогда их заслуга? – сказал брат Модест. – Всякий может хорошо работать, если при этом досыта ест. Черт возьми, надо подвергать себя лишениям во славу божию, – продолжал достойный аббат, накладывая огромные ломти окорока и говядины на тоже довольно основательный кусок студня: об этом последнем блюде брат Эузеб не упомянул – оно, конечно, подавалось на стол, но недостойно было стоять в меню.

– Пейте, Модест, пейте, – сказал Шико. – Вы же подавитесь, любезный друг: вы побагровели.

– От возмущения, – ответил настоятель, осушая стакан, в который входило не менее полупинты.

Шико предоставил ему покончить с этим делом; когда же Горанфло поставил свой стакан на стол, он сказал:

– Ну хорошо, кончайте свой рассказ, он меня заинтересовал, честное слово! Значит, вы лишили их одного блюда за то, что, по их мнению, им не хватало еды?

– Совершенно точно.

– Это чрезвычайно остроумно.

– Наказание возымело необыкновенное действие: я думал, что они взбунтуются – глаза у них сверкали, зубы лязгали.

– Они были голодны, тысяча чертей, – сказал Шико. – Вполне естественно.

– Вот как! Они были голодны?

– Разумеется.

– Вы так считаете? Вы так думаете?

– Я просто уверен в этом.

– Так вот, в тот вечер я заметил одно странное явление и хотел бы, чтобы о нем высказались ученые. Я призвал брата Борроме и дал ему указание насчет отмены одного блюда, а также ввиду мятежного настроения отменил вино.

– Дальше? – спросил Шико.

– Наконец, чтобы увенчать дело, я велел проделать дополнительное воинское учение, ибо желал окончательно сокрушить гидру мятежа. Об этом, вы, может быть, знаете, говорится в псалмах. Подождите, как это: «Cabis poriabis diagonem». Эх, да вам же это, черт побери, невдомек.

– «Proculcabis draconem»,[35] – заметил Шико, подливая настоятелю.

– Draconem, вот-вот, браво! Кстати о драконах: попробуйте-ка угря, он изумителен, просто тает во рту.

– Спасибо, я уже и так не могу продохнуть. Но рассказывайте, рассказывайте.

– О чем?

– Да о том странном явлении.

– Каком? Я уже не помню.

– Том, которое вы хотели предложить на обсуждение ученых.

– Ах да, припомнил, отлично.

– Я слушаю.

– Так вот, я велел провести вечером дополнительное учение, рассчитывая увидеть негодников обессиленными, бледными, потными. Я даже подготовил проповедь на текст: «Ядущий хлеб мой…»

– Сухой хлеб, – вставил Шико.

– Вот именно, сухой, – вскричал Горанфло, и циклопический взрыв хохота раздвинул его мощные челюсти. – Уж я бы поиграл этим текстом и даже заранее целый час посмеивался по этому поводу. Но представьте себе – во дворе передо мною оказывается целое войско необыкновенно живых, подвижных молодцов, прыгающих, словно саранча, и все – под воздействием иллюзии, о которой я и хочу узнать мнение ученых.

– Какой же такой иллюзии?

– От них даже за версту разило вином.

– Вином? Значит, брат Борроме нарушил ваш запрет?

– О, в Борроме я уверен, – вскричал Горанфло, – это олицетворенное нерассуждающее послушание. Если бы я велел брату Борроме поджариться на медленном огне, он тотчас же пошел бы за решеткой и хворостом.

– Ведь вот как плохо я разбираюсь в лицах! – сказал Шико, почесав себе нос. – На меня он произвел совсем иное впечатление.

– Возможно, но я-то, видишь ли, своего Борроме знаю, как тебя, дорогой мой Шико, – сказал дон Модест, который, пьянея, впадал в чувствительность.

И ты говоришь, что пахло вином?

От Борроме – нет, от монахов – как из бочки, да к тому же они были словно раки вареные. Я сказал об этом Борроме.

– Молодец!

– Да, я-то не дремлю!

– Что же он ответил?

– Подожди, это очень тонкое дело.

– Вполне верю.

– Он ответил, что сильная охота к чему-либо может производить действие, подобное удовлетворению.

– Ого! – сказал Шико. – И правда, дело, как ты сказал, очень тонкое, черти полосатые! Твой Борроме парень с башкой. Теперь меня не удивляет, что у него такие тонкие губы и такой острый нос. И его объяснение тебя убедило?